Гость

Миловидная девушка в коротком по-летнему платье с сиреневыми разводами пристально смотрит на сидящего напротив парня, и тот под этим взглядом смущенно опускает глаза, растерянно останавливает их на своих широких красных ладонях, неспокойно лежащих на коленях. Парень облачен в светлый кримпленовый костюм, из числа тех, что уже вышли из моды. Несмотря на жару, пиджак его застегнут на все три пуговицы, узел галстука давит шею. Синие глаза не рискуют подняться на собеседницу. У пария такая высокая густая шевелюра, что оранжевая бабочка, по ошибке залетевшая в распахнутое окно, мгновенно запуталась в ней и только с помощью толстых крепких пальцев была выпущена на свободу. Оба: и девушка, и парень улыбнулись, тронутые этим происшествием.

– Пожалеем уж на этот раз божью тварь, Ольга Алексеевна, – нескладно говорит парень, – хотя лично я отрицательно отношусь к бабочкам. Пользы от них меньше, чем вреда.

– Да какая я вам Ольга Алексеевна, – задиристо перебивает девушка. – Лелей просто зовите.

– Нет, не могу. – Густая шевелюра, словно от ветра, шевелится на голове у парня, на его могучих плечах хорошо сшитый костюм плотно натягивается. – Как-то непривычно, ведь первая встреча. А тогда я вас и разглядеть-то не успел как следует. Зачем же так фамильярничать. – Загорелые коленки девушки плотно сжимаются под натянувшимся подолом, будто дразня его. И она осуждающе говорит:

– Ну, как не стыдно, Георгий Сергеевич… ведь я вам на всю жизнь теперь обязана.

Между ними низенький журнальный столик. На нем нераспечатанная бутылка вина, хрустальная ваза с апельсинами, фисташками и яблоками. Вконец смутившийся парень решительно ее прерывает.

– Не надо об этом, Ольга Алексеевна… очень прошу, не надо.

Развить свою мысль он не успевает. Решительный звонок прерывает их беседу. Девушка вскакивает и легкой изящной походкой спешит к двери. В комнату врывается ее подруга, голубоглазая, ярко раскрашенная, с прической-башней, над которой старательно поработали парикмахеры.

– Лелька! – восклицает она с порога. – Милая, дорогая Лелька, я только на минуточку. Я так давно тебя не видела… да у тебя гость. Что вы тут делаете? Кейфуете? А почему бутылка до сих пор не тронута? Познакомь меня со своим гостем.

– Моя подруга Элла, – не очень охотно представляет ее хозяйка дома и, словно извиняясь, опускает глаза.

– Простите, – бесцеремонно восклицает вошедшая, – моя Лелька – это старомодный тихоход. Если вы будете с ней держаться как на чопорном дипломатическом приеме, вы и десяти душевных слов друг другу не скажете за целую неделю. А путь к другому сердцу всегда предусматривает быстроту и смелость.

– Что-то не замечал до сих пор, – уклончиво замечает парень, а сконфуженная хозяйка дома пытается урезонить подругу.

– Элла, перестань, как тебе не стыдно.

Не обращая на нее внимания, продолжает гостья:

– Будьте настоящим мужчиной, я заведу сейчас музыку, и мы потвистуем. Идет?

– Я не твистую, девушка, – сконфуженно отвечает гость.

– Вот как! Значит, вино вы отвергаете, твист тоже. Полагаю, что вы придетесь моей застенчивой подружке по душе, она же у меня законченный синий чулок.

Синие бесхитростные глаза парня поднимаются на хозяйку дома, и открытая добрая улыбка преображает его лицо.

– Вот чего бы уж я не сказал, так не сказал.

– Простите, а что у вас за профессия! – выпаливает Элла.

Гость, вздыхая, опускает голову.

– Ничего романтичного, работаю на номерном заводе слесарем.

– И что же вы производите, если не секрет?

– Ничего особенного, мастерим машины по уничтожению квартирных насекомых. Знаете, включишь такую машину в электросеть, оттуда вырвется голубой конусообразный столб особого воздуха, вот он и втягивает всяких букашек, таракашек, клопов.

– Фи, – разочарованно тянет Элла, и прическа-башня презрительно вздрагивает над ее головой, – а я-то думала, услышу что-то романтическое.

Парень встает во весь рост, и только теперь взбалмошная Элла убеждается в том, какой он красивый, сильный и спокойный.

– Простите, – обращается он к одной хозяйке, – мне пора. Разрешите позвонить вам на неделе, Ольга Алексеевна.

– Зачем вы об этом спрашиваете, Георгий, – улыбается девушка.

Гость уходит, а Элла бросается к подруге и не дает ей даже раскрыть рта.

– Лелька, а ты нашу вчерашнюю «Вечерку» читала. Нет? Тогда я тебе скажу. Там о тебе обалденный репортаж. О том, как ты купалась на реке и попала в сильное течение. Тебя понесло к порогу, и когда гибель казалась неминуемой, с высокого берега в воду бросился парень и вытащил тебя на берег. Вот только фамилию его забыла. Была и в институте, и у Соколовых, и у Старцевых, – везде о тебе говорят. Гордись, городской знаменитостью стала. Все утверждают, что спас тебя красавец атлетического сложения. Не в пример этому, лишенному романтики нудному слесарю. Познакомь меня со своим спасителем…

– Элла, – весело говорит хозяйка, – он только что вышел из комнаты!

Тарантул Борька

Маленький Борька был мохнат, как все тарантулы на земном шаре. Вместе с доброй своей тучной мамашей жил он в норе, вырытой еще их трудолюбивыми предками в нескольких метрах от директорского корпуса. Он страшно гордился тем, что существует на знаменитой коктебельской земле, где от ранней весны и до самой ненастной осени отдыхают писатели, поэты и критики. Старая паучиха не уставала его поучать:

– Больше всего бойся людей, сынок, потому что каждый из них, даже самый добрый, может тебя нечаянно растоптать. Но и береги их, никогда не пускай без нужды в действие своего яда.

– Мама, а я хочу с ними познакомиться, – упрямо твердил Борька.

– Запрещаю, – серчала в этих случаях мать, – ты тарантул и должен жить, как и все тарантулы: в жару прятаться в прохладной норе, а вечером выходить на прогулку и добывать себе пропитание.

Однако строптивый Борька не послушался и однажды под вечер, когда обитатели Коктебеля уходили на ужин, на своих тонких паучьих ногах дополз до ближайшего коттеджа, поднялся по ступенькам и, преодолев порог, очутился в прохладной комнате, где обитал литературный критик Переметнов. Его супруга и дочь ушли в столовую, а хозяин жилища принимал своего соседа и друга прозаика Сюжетова, застенчивого неразговорчивого блондина средних лет. На столе стояла живописная ваза с персиками и грушами, наполненные рюмки с коньяком «коктебель» и минеральная вода. Поправляя на переносье очки в тяжелой оправе, Переметов говорил без остановки. На его толстых лоснящихся губах вскипала слюна, рыхлый, облезлый от загара нос вздрагивал.

– Друг мой! – восклицал он, искрясь от счастья. – Давно никто не доставлял мне такого эстетического наслаждения. Ваш роман «Одержимый» – просто чудо. Сколько динамики, сколько лирики. А как тонко показано совершенствование героя, его духовный рост, переживания чистой влюбленной души. А что за прелесть героиня. А величественная картина пуска большой сибирской гидростанции. Дайте мне вас обнять, голубчик, прежде чем поднять эту рюмку за ваш талант.

Притаившись за коричневой раковиной, куда критик сбрасывал пепел со своей дымящей сигареты, тарантул Борька слушал их беседу как зачарованный.

Вернувшись в нору, он, полный от счастья, сказал своей родительнице:

– Мама, если бы ты знала, какой это необыкновенный человек критик Переметнов. Что за глубина мысли, что за откровенность и искренность. Мама, я завтра опять пойду к ним.

– Иди, иди, – улыбнулась старая паучиха, – только будь осторожен и никогда не пускай в действие своего яда.

– Что ты, мама! – рассмеялся тарантул Борька. – Да разве против таких людей можно!

На другой день в тот же самый час он снова очутился в прохладной комнате критика. На столе стояла прежняя ваза с фруктами, боржом и рюмки с коньяком, только на том стуле, на котором сидел накануне прозаик Сюжетов, возвышалась огромная фигура другого прозаика – Семена Проломова. Бритый могучий затылок, торс борца и жилистые руки просто очаровали Борьку, притаившегося за той же самой раковиной. Сквозь лениво опущенные веки, Проломов рассеянно взирал на хозяина, а тот, заглядывая ему в глаза, частил: