Отец нагнулся, схватил Джамиля за шиворот и вышвырнул его вон.

У Джамиля хватило ума понять, что великий день уважения еще не настал и что Мстители-леопарды не заменят старую власть, не пролив собственной крови. Зализав свои раны, он занял другую позицию, став "защитником" секции Табы и заставляя себя полю-бить, как доброго сына хаджи Ибрагима.

Но внутренне Джамиль навсегда переменился. С тех пор у него появилось выраже-ние пламени, ярости в глазах, говорившее о том, как он переполнен ненавистью, на грани взрыва насилия. Теперь он стал чуточку одержимым, но не настолько, чтобы оспаривать отцовское слово. Теперь он упивался пресмыканием перед отцом, пытаясь вернуть свое достоинство.

Через несколько недель объявили, что король Абдалла приказал отпраздновать слияние Западного Берега с Иорданией. К этому так называемому празднеству короля вы-нудила энергичная реакция Лиги арабских стран, в самых сильных выражениях осудив-шей аннексию.

Министры короля ожидали, что страны Запада признают аннексию. Абдалла про-должал изображать невинность. Аллах запрещает ему принуждать палестинцев. В конце концов, заявили его министры, объединительный съезд был демократическим выражени-ем желаний палестинцев.

Признание, которого добивалась Иордания, пришло только от Англии и Пакистана. Англичане все еще были хозяевами Абдаллы и контролировали Арабский легион через субсидии и служивших там британских офицеров. Они тоже с подозрением относились к амбициям Абдаллы, но их брак с маленьким королем вынуждал их участвовать в его иг-рах.

Неудача с признанием арабским миром и миром в целом не убедила его. Ему каза-лось, что столь святой и одаренный человек, как он, предназначен для божественного движения к Великой Сирии. Простые смертные - слабаки, они не могут остановить коро-ля в его миссии, порученной Аллахом. Он еще больше уверовал, что палестинский народ соберется под его знаменем и оставит в дураках остальной мир, и вознамерился показать, что это - народное движение.

Его английские коллеги тотчас же предложили провести на Западном Береге пле-бисцит, чтобы подтвердить решение объединительного съезда. Абдалле не нравилась сама идея голосования - он не смог бы отменить результат своим запретом. Он, конечно, чув-ствовал, что палестинцы подавляющим большинством проголосуют "за". Однако он не доверял голосованию. Как монарх, он обладал монаршей прерогативой защитить народ от него самого в том случае, если он ошибется.

Вместо этого Абдалла распорядился о парадах в главных городах Западного Берега. Он собрал своих сторонников и помощников, чтобы показать, как дружно палестинцы изъявляют свою поддержку.

Мост Алленби громыхал и прогибался под копытами его бедуинских верблюжьих войск и лошадей пустынной полиции. Легион тек через реку в лендроверах, бронетранс-портерах и танках. Отряды пехоты следовали в грузовиках. Они расходились батальонами к Хеврону, Вифлеему, Иерихону, Наблусу и Рамалле.

Восточного Иерусалима избегали из опасения военной реакции евреев. Абдалла не соблюдал условий перемирия и продолжал отказывать в разрешении доступа евреев к За-падной Стене, их самому священному месту. Он не желал рисковать и провоцировать ев-реев выкинуть его вон.

В великий день празднества всех выгнали из лагерей и городов на главные улицы, где наших спасителей, всемогущих иорданцев, ждали знамена, флаги и гирлянды.

Отец кипел от злости всю дорогу до Иерихона, со мной, как всегда, с правой сторо-ны, на шаг сзади. Мы поднялись к зданию профессора доктора Нури Мудгиля, откуда от-крывался отличный вид на процессию.

Парад возглавлял личный оркестр короля, тот самый, что играл для нас концерт, ко-гда мы были в Аммане. Нестройные звуки марша "Полковник Призрак" заполнили воздух древнего Иерихона. За взводами транспортеров с солдатами Легиона следовали артилле-рийские батареи и танковый батальон, от которых задрожали здания, а их мощный грохот заглушил музыку. Наверху ревели тройки низко пролетающих самолетов.

Донеслись крики верблюдов пустынной полиции, патрулирующей обширные пески Иордании на границе с Саудовской Аравией. Солдаты надменно качались в высоких си-дениях. И тут быстрее, чем можно произнести "Аллах велик", улица перед верблюжьими войсками наполнилась десятками молодых людей в оранжевых головных повязках Мсти-телей-леопардов. В следующие секунды они открыли сокрушительный град камней по верблюдам и их погонщикам и тут же смешались с толпой.

Один из верблюдов упал на колени, придавив всадника, несколько других в смяте-нии понеслись. В неуправляемом галопе они врезались в толпу, топча одних, разбрасывая других, ломая киоски разносчиков. Раздались крики и выстрелы. Толпа в панике разбега-лась, а иорданцы в бешенстве бросились к месту засады. Солдаты выпрыгивали из машин, бешено раздавая удары прикладами направо и налево. Еще выстрелы. На улице упала и затихла женщина.

Вечером мы сгрудились возле радио, настраиваясь на Восточный Иерусалим и Ам-ман, но об инциденте не было сказано ни слова. Попробовали радио Дамаска и Каира. Все, что мы услышали, - это отсутствие новостей по всему Западному Берегу.

На следующий день в газетах все еще ничего не было, но среди медленно тянущего-ся дня мы узнали, что в Рамалле и Наблусе войска тоже забросали камнями и шесть чело-век убиты.

Разгоряченный лагерь обсуждал события, а ревностные сторонники Абдаллы начали оглядываться вокруг, подумывая о новых союзниках. К нашей лачуге постоянно приходи-ли, и один шейх за другим изъявляли отцу свою верность. Он принимал их свидетельства почтения с хорошо замаскированным цинизмом.

Когда подхалимы ушли, он с волнением отозвал меня в сторонку.

- Настало время брать нашу судьбу в свои собственные руки, - сказал он с такой си-лой, какой я не замечал в нем с изгнания. - Завтра отправляйся автобусом в Рамаллу, в ла-герь Бира, найдешь там Чарльза Маана. Он сообщит дату нашей тайной встречи в мона-стыре Сестер Сиона, и ты поедешь в Хеврон и найдешь шейха Таджи.

Отец дал мне черный яшмовый талисман, чтобы удостоверить мою личность. Я по-вторил указания, как шейху Таджи найти монастырь, и заверил отца, что все будет в по-рядке.

Чудно, что мне этот день больше всего запомнился не зрелищем в Иерихоне, а на-смешкой в глазах Джамиля.

Глава девятая

Монастырь Сестер Сиона находился над развалинами древнеримской крепости Ан-тония, печально связанной с кончиной Иисуса. В камере, где по преданию римские солда-ты подвергали Иисуса пыткам и надругательствам, сестра Мария-Амелия закрыла дверь за тремя людьми, проскользнувшими в монастырь порознь с интервалом в несколько минут.

Они нервно поздоровались и уселись за дощатый стол.

- Без сомнения, братья мои, Абдалле конец, - сказал хаджи Ибрагим.

- Старик Хашимит ранен, но не мертв, - сказал Чарльз Маан, закуривая свою пер-вую сигарету.

- Так забьем в него гвоздь, - сказал седобородый шейх, показывая на лоб.

- Мы как раз на том самом месте, когда вы говорите о заколачивании, - заметил Ма-ан.

- Что по-вашему нам делать? - спросил Ибрагим.

- Убить его, конечно, - ответил Таджи.

- У меня возражений против его убийства нет, - сказал Ибрагим. - Но это не помо-жет нам достичь цели. Наоборот, только раззадорит аппетиты всех стервятников от Багда-да до Марокко, только и ждущих, как бы наброситься на Палестину.

- Хаджи Ибрагим прав, - сказал Маан. - Убить Абдаллу - значит навлечь на себя еще более суровые репрессии. Мы уже пустили кровь Легиону, и им не терпится пристук-нуть нас. После убийства Абдаллы город Хеврон можно перекрасить нашей кровью в красный цвет.

- Да, убийство, пожалуй, и не такая уж хорошая мысль, - согласился Таджи. - Но Абдалле уже нанесли удар, его маршу оказали сопротивление. Пусть что-нибудь за этим последует. Почему попросту не объявить независимость?