Однажды вечером, поздно вернувшись из Иерихона, я доложил отцу, что не нашел ничего нового. Он в отчаянии развел руками и повернулся спиной. Я был в ярости от не-удачи. Найти контакты с евреями стало для отца навязчивой идеей. И меня глубоко рас-страивало, что я не могу ему в этом помочь.

Были и другие причины, по которым мне нужно было добиться успеха. Сабри завое-вал себе местечко в сердце моего отца. Большой умелец по части автомобильной механи-ки, он был один на тысячу, кто мог работать в Иерихоне. Когда он раз в неделю отдавал отцу свой заработок, Ибрагим гладил его по голове и говорил, какой он славный парень.

Джамиль тоже все больше становился на виду. Он целыми днями околачивался по-близости с шайкой юнцов, и говорили они лишь о мщении. Их бравады поощряли стар-шие, пичкая их сражениями, которых никогда не было, и подвигами, которые никогда не совершались. Пока что хаджи Ибрагим не прислушивался к голосам мести, но если слу-шать эти разговоры день и ночь, один Аллах знает, когда у него переменится настроение.

Когда в долину спускалась ночь, я уходил через лагерь к подножию Горы Соблазна, чтобы выбраться из людской толчеи. Я забирался на скалы, чтобы не смотреть вниз на Акбат-Джабар. Иногда мне чудилось, что я снова на своем выступе в пещере до того, как начались здесь все эти несчастья.

На Горе Соблазна небо никогда не было совсем ясным из-за огней в лагерях и горо-де. И я мог там размышлять, как делал Ибрагим на могиле пророка в Табе. Однажды но-чью я стал изо всех сил думать о нашей проблеме, прижавшись к камням, чтобы заснуть.

Я проснулся от звуков музыки, издаваемых пастушьей флейтой. Был не день и не ночь, но все вокруг меня исходило странным, мягким сиянием - голубым, фиолетовым и желтым, казалось, оно пульсировало и исходило от скал. Я пошел по направлению к му-зыке, и там, за ближайшим валуном, сидел толстенький маленький человек с бахромой серебряных волос вокруг лысины.

- Добрый вечер, - сказал я вежливо. - Да благословит Господь нашу встречу.

- Он благословил, Ишмаель, - сказал он, отложив флейту в сторону.

- Откуда вы знаете, как меня зовут? - спросил я.

- Потому что я мусульманский святой и пророк, - ответил он. О, как это меня на-пугало! - Ты слышал об откровении, Ишмаель?

Мой рот издал дрожащее "да".

- Кто... вы? - прокаркал я.

- Я Иисус, - сказал он.

Мой первый порыв был убежать, но какая-то неведомая сила удержала меня на месте.

- Не пугайся, мой маленький друг.

Кто бы он ни был, он хороший человек, и я почувствовал себя вне опасности.

- Вы совсем не похожи на то, как вас изображают, - осмелился я сказать.

- Это идолы, - отрывисто сказал он. - Разве я выгляжу высоким и с рыжей боро-дой?

- Нет.

- Если бы было так, то я наверняка был бы не Иисус. Не знаю, откуда пошла молва о моей внешности. И я совсем не понимаю, почему человек моего вида не может быть таким же святым, как эти идолы.

И вдруг он пропал.

- Где вы? - воскликнул я.

- Здесь! - чудно отозвалось эхом через каменные стены.

Я рискнул взглянуть на себя. Мои лохмотья исчезли! На мне было чудесное черное с белым одеяние, отделанное золотом, и нагрудник из драгоценных камней.

- Здесь, - звал голос, - здесь...

Внезапно меня стало поднимать от земли. Я почувствовал под собой качание и, по-смотрев вниз, увидел себя верхом на чудесном огромном звере, и мы поднимались над уте-сами Горы Соблазна. Животное скакало огромными прыжками, хотя ничего не было под его копытами, и голубые молнии вылетали из его ноздрей, не производя никаких звуков.

Он повернул ко мне лицо и улыбнулся. Это был Абсалом! И это был не Абсалом. Он был такого же цвета, как текущий мед, и на нем было покрывало из той же чудесной ткани, что моя одежда. Конечно же, это был Абсалом, но его лицо напомнило мне Наду, а его большие копыта были усеяны алмазами. На нем не было седла, и я приник к его гри-ве, заплетенной в блестящие черные косы трех футов длиной.

- Здесь... здесь... - звал голос, пока мы поднимались прыжками, покрывавшими сот-ню миль.

Я стал чувствовать себя на Абсаломе в полной безопасности, когда мы во весь опор погружались в пояс комет с длинными хвостами. Когда они оставались позади, я разли-чал, что у каждой было лицо мусульманского святого, но странным образом похожее на стариков, умерших в Табе. Из комет мы попали в яростные зарницы, производившие шум и искажавшие небо.

Мы попали к морю, гладкому, как кожа Нады, и Абсалом заскакал по морю, а потом через огромные пещеры в тысячу футов высотой, и их соляные сосульки были украшены серебряной пылью. После пещер мы мчались в полной темноте. Ветер был наполнен аро-матом мирры.

- Теперь можешь слезть, Ишмаель.

Стоя посреди вселенной, я без колебаний подчинился. Абсалом исчез, но я не чувст-вовал страха. Передо мной возникла дорожка, обрамленная большими алебастровыми кирпичами, и я вошел в лес оливковых деревьев со стволами из слоновой кости, а листья у них были из сверкающих рубинов, и плоды казались кошачьими глазами.

Флейта позвала меня с дорожки к брызжущему водопаду, стекавшему в бассейн с вином. За ним был большой открытый луг, покрытый разноцветными лепестками роз и самой мягкой травой, какую мне приходилось видеть. Иисус сидел среди роз.

- Где мы? - спросил я.

- В первом раю, - ответил Иисус. - Дальше я идти не могу.

- Но на небесах ты ведь можешь пойти куда угодно!

- К сожалению, не раньше, чем Аллах окончательно распорядится обо мне. Когда я пришел в первый раз, Аллах заверил меня, что я и мои последователи могут неограничен-но пользоваться небом. Мне доставляло хлопоты изгнать всех, кто населял землю и умер до моего рождения. Больше всего мне хотелось выбросить евреев. Я когда-то был еврей-ским рабби, ты знаешь. Однако моим именем была названа целая религия, и Аллах отдал им небеса, потому что они одни из всего человеческого рода знали истину. Мы могли хо-дить везде до седьмого рая, пока он не пришел.

- Кто он?

- Мохаммед.

- Ты знаешь Мохаммеда?

- Ну конечно. Пока он не пришел, меня считали сыном Аллаха. Мохаммед яростно спорил целые столетия, и меня в конце концов понизили до мусульманского святого и про-рока.

- Так кто же ты, Иисус? Еврей, христианин, мусульманин?

- Я истинно верующий. Понимаешь, ныне только исламу принадлежит небо.

- Но почему ты не можешь выйти за пределы первого рая?

- Я все еще отказываюсь согласиться с заявлением Мохаммеда, что всех неверных надо заживо сжечь. Мне удалось убедить Аллаха оставить неверных хотя бы в первом раю. Но Мохаммед, надо сказать, настойчив. Он желает всех других сжечь.

- А христиане знают, что ты на самом деле мусульманин?

- Они бы отказались в это поверить, по крайней мере пока Аллах не вынесет об этом окончательного решения. Мне не хочется беспокоить Аллаха, потому что, в конце концов, ему же приходится присматривать еще за семьсот пятьюдесятью четырьмя миллиардами триллионов других планет, не говоря уже обо всех солнцах и всех этих су-масшедших кометах.

- Но если есть лишь одно настоящее небо, то куда же уходят люди со всех этих других планет?

- У всех них есть свое седьмое небо. Одно на планету, вот так. Но я ведь пришел, чтобы помочь тебе справиться с твоими трудностями, Ишмаель, - сказал он, внезапно сменив тему небесной политики. - Скоро ты увидишь золотую лестницу, - сказал Иисус. - Взойди по ней, и найдешь ответ.

- Но это загадка, которую невозможно отгадать, - возразил я.

- Все, что выше, чем здесь, - загадка. Если бы мы не говорили загадками, никто нас не понял бы.

И сразу за ним появилась золотая лестница. Теперь я испугался.

- О, Иисус, - воскликнул я, - помоги мне! Что есть истина небес?

- Истина в том, что Аллах один. Он - все добро, и он - все зло. В каждом из нас он поместил равную меру того и другого. Тебе дан ум, чтобы вести войну внутри самого се-бя и удовлетворять только себя. Положись на собственную душу. Найди свой собствен-ный ответ, и ты будешь свободен.