На полу перед камином, вытянувшись во весь рост, лежал человек. На побелевшем его лбу видна была маленькая ранка, кровь из которой стекала прямо в глаза лежавшему. И этим человеком был А. Дж. Раффлс!

— Самоубийство, — спокойно сказал Маккензи. — Хотя нет… здесь кочерга — больше похоже на убийство… Да вроде и не убийство, — заявил он, опускаясь на колени и покачивая головой. Причем в его голосе послышались нотки отвращения. — Всего-навсего царапина, и я сильно сомневаюсь, чтобы она могла свалить нашу жертву с ног. Но, уважаемые, от него просто несет хлороформом!

Он поднялся с колен и уставился на меня своими колючими зелеными глазами. Мои собственные глаза были полны слез, но я и не думал их скрывать или стесняться.

— Мне послышалось, как вы сказали, что видели, как он уходил из дома, — сурово обратился ко мне Маккензи.

— Я видел его длинный плащ для верховой езды и, конечно, подумал, что это пошел он.

— И я мог бы поручиться, что это был тот самый джентльмен, который отдал мне ключ, — упавшим голосом произнес стоявший поодаль констебль, Маккензи с побелевшим лицом повернулся к нему.

— Некоторые из чертовых полицейских могут поручиться за что угодно! — процедил он. — Твой служебный номер, дрянь ты этакая? Пэ-тридцать четыре? Тебе кое-что придется выслушать, мистер Пэ-тридцать четыре! Если бы вот этот джентльмен был мертв, а не начал бы приходить в себя, пока мы тут разговариваем, ты знаешь, в чем бы тебя обвинили? В пособничестве в убийстве, свинья ты в мундире! Знаешь, растяпа, кого ты упустил? Кроусхея — ни много ни мало. Того самого парня, что вчера бежал из Дартмура. Клянусь Всевышним, создавшим тебя, что если я упущу этого типа, то во что бы то ни стало добьюсь твоего увольнения.

Искаженное злобой лицо, сжатый кулак — таков образ этого человека во гневе. Приоткрылась новая грань характера Маккензи, на которую стоило обратить внимание и которую желательно было обмозговать. В следующее мгновение он оставил нас, спустившись к входной двери.

— Очень трудно разбить себе голову, — заявил Раффлс некоторое время спустя, — куда как проще перерезать себе горло. А вот хлороформ — дело иное. Научившись применять его, ты совершенно точно можешь определить необходимую дозу. Так что, ты действительно подумал, что я умер? Бедный мой Кролик! Но я надеюсь, Маккензи видел твое лицо?

— Видел, — угрюмо буркнул я. Мне не хотелось больше ни о чем распространяться.

— Это хорошо. Мне было бы жаль лишить его этого зрелища. Ты, Кролик, однако, не должен считать меня бесчувственным скотом, потому что я действительно боюсь этого человека, а мы, как тебе известно, связаны с тобой одной веревкой: либо тонем, либо плывем, но — вместе.

— А теперь мы либо плывем, либо тонем еще и с Кроусхеем, — печально сказал я.

— Ничего подобного! — убежденно возразил мне Раффлс. — Кроусхей — настоящий спортсмен. На услугу он отвечает услугой, на удар — ударом. Кроме того, теперь мы с ним квиты, и я не думаю, Кролик, чтобы нам захотелось когда-нибудь еще связаться с профессионалами.