Бальтазар слушал дона Баттисту с волнением, которое так сильно перехватило ему горло, что он с трудом мог дышать.
– Сделка состояла в следующем: или Каммершульце согласится уехать в Германию, где ему гарантируют справедливый суд, или вас, Бальтазара Кобера, убьют тут же, немедленно. Две женщины, которые сидели с вами за столом, имели с собой яд, которого достаточно было подсыпать в ваш стакан. Каммершульце сел в карету, ожидавшую его.
Бальтазар разразился рыданиями. Значит, один из самых великих умов Европы пожертвовал собой ради того, чтобы спасти от смерти его, жалкого и никому не нужного подростка?
– Но откуда у Франкенберга столько ненависти к нам? – спросил он наконец.
– Мой дорогой мальчик, чтобы вы поняли причины этой беспощадной борьбы, вы должны знать, что Франкенберг всегда подозревал Каммершульце в том, что он распространяет идеи Томаса Мюнцера. Этот Мюнцер был послан Лютером в Цюрих проповедовать Евангелие. Но он подружился там с неким Николаем Сторхом, купцом-суконщиком, с которым основал секту, вскоре взбунтовавшуюся против Лютера. Пребывая в состоянии крайней экзальтации, эти братья принялись проповедовать превосходство Святого Духа над Христом, критиковать Реформацию и ее вождя, которого они поставили на одну доску с папой. К тому же Мюнцер и его ученики присоединились к восставшим крестьянам Тюрингии, называя Лютера «доктор Ложь», «язычник душой и телом», «жирный и сластолюбивый тюк духовности»… Было бы странно, если бы после этого они смогли найти общий язык!
– Но Каммершульце никогда не говорил мне ничего подобного! – воскликнул Бальтазар.
– Безусловно, – ответил дон Баттиста, – но Франкенберг и его ректоры вбили себе в голову, что братство вестников – это ответвление секты Мюнцера и таборитов. Для них Паппагалло, Каммершульце, Циммерманн – это бунтовщики, которые прячут свой замысел опрокинуть Церковь под философической наружностью. Разве Мюнцер не писал, что надо, чтобы пришел новый Иоанн и, согласно завету Илии, заставил гудеть и звенеть все трубы, чтобы они запели пламенным чувством, которое дает познание Бога? Разве не добавил он, что каждому, кто чинит препятствия Слову Божьему, не будет пощады? С той поры, как вестники поддержали оказавшихся в тяжелом положении ткачей, их обвинили в желании оказать сопротивление лютеранству…
Дон Баттиста продолжал:
– Чего больше всего в действительности боятся Франкенберги и Шедели, так это возвращения от христианства к иудаизму. И правда, если устраняется Христос, замененный Духом, то мы оказываемся лицом к лицу с Шехиной.[42] Так же и мы, католики, полагаем, что если устранить Богородицу, то мы оказываемся перед Софией гностиков. Хорошенько задумайтесь над тем фактом, что когда реальное присутствие Христа в святом причастии было оспорено, обратились к алхимии, объясняющей превращение материи принципом компенсации. А теперь вспомним, кто такой Фридрих Каммершульце? Алхимик, каббалист и один из трех великих магистров братства вестников. Как же его не подозревать?
– Но вы сами, – спросил Бальтазар, глубоко встревоженный, – вы, монах обители Сан-Ладдзаро, что об этом думаете вы?
Дон Баттиста улыбнулся.
– О, мой дорогой мальчик, если бы святая инквизиция могла заглянуть на дно моего сознания, меня уже отправили бы на костер! Я считаю, что ошибка Рима берет свое начало от filioque.[43] С той поры, как решили, что Дух Святой исходит не только от Отца, но и от Сына, возникли две взаимообратимые ошибки: одна, которая давала превосходство Сыну над Духом, а значит, Церкви из Камня над духом пророчества; и другая, которая помещала исторически Дух после Сына, а значит, определяла его как новое откровение, имеющее отношение к Иисусу! Насколько мудрее были византийцы, для которых Сын и Дух равно происходили от Отца!
– Что будет с Каммершульце? – спросил Бальтазар.
– Над ним попытаются устроить судебный процесс, присоединив его к тому, который был устроен, когда он прятался под именем Франка Мюллера. Что я могу вам еще сказать?
Молодой человек проглотил слезы и, поднявшись на ноги, сказал:
– Я хочу увидеться с Розой… Где она?
– Ее уже предупредили, что вы здесь, в этом доме. Скоро она придет сюда, к нам. И конечно же, я понимаю ваше волнение, мой дорогой мальчик, но очень важно, чтобы вы взяли себя в руки и подумали о своем самом ближайшем будущем. Роза поможет вам решить, что для вас самое лучшее. Естественно, я тоже буду здесь и всегда готов помочь вам советом, если вы пожелаете. Но никогда не забывайте, что если в пределах территории Венецианской республики вы находитесь в относительной безопасности, то за ее границами все может, к несчастью, случиться…
Бальтазар спросил:
– А что это за дамы? И что это за дом?
Дон Баттиста улыбнулся снисходительной улыбкой.
– Это не совсем подходящее место для молодого человека и еще менее подходящее для монаха, но синьора Гарганелла покровительствует вестникам. Ее дом – это последнее место, где святая инквизиция догадается нас искать. В то время как эти дамы занимаются своим делом на первом и других этажах, мы совещаемся на чердаке.
– Неужели люди не удивляются, что монах заходит в такое место? – спросил Бальтазар, объятый ужасом.
– Здесь уже все так разложилось, что никто не удивился бы, если бы сюда вошел сам папа, – серьезно ответил дон Баттиста.
22
Когда пришла девушка, Кобер ее не узнал. Кто эта барышня, немного застенчивая, немного покрасневшая, которая подходит к нему?
– Роза!
Это имя сорвалось с его губ, прежде чем он успел понять, что это подруга Паппагалло. Плача навзрыд, они упали друг другу в объятия и так оставались, словно окаменевшие, в течение нескольких секунд; потом отодвинулись и посмотрели друг на друга с радостью, смешанной с изумлением. Ибо после того, как они расстались, так мало будучи знакомы, эти два существа сохранили образ друг друга, который они теперь сопоставляли с реальностью. И эта реальность, по-видимому, не очень отличалась от той, которую они себе представляли, потому что, подчиняясь чисто юношескому порыву, они снова бросились друг к другу, чтобы крепко обняться.
– Вот и хорошо, – сказал дон Баттиста, предварительно кашлянув, – вот вы и вместе, мои дорогие дети. Подобно народу иудейскому вы покинули Египет. И теперь вам предстоит идти вместе к земле обетованной. Простите монаху, напичканному Святым Писанием, что я обращаюсь к вам с такими торжественными словами, но, может быть, причиной тому волнение, ведь так приятно убедиться, что посреди всех катаклизмов нашего тревожного века любовь продолжает жить… Потому что, как вам известно, Дух – это Святая Любовь. Она остается животворящей и в бездне нашего грехопадения. Бог – это сила, преобразующая мир…
Он умолк, взволнованный и почти застеснявшийся высоких слов, которые только что произнес. Потом, что-то неловко пробормотав, он попрощался и ушел.
Двое молодых людей, оставшись одни в комнате, не осмеливались больше поднять глаза. Роза сохранила воспоминание о мальчике. Теперь она видела перед собой мужчину и именно такого, какого не раз просила Бога дать ей в супруги. Бальтазар, отдаваясь своим грезам, вспоминал чудесную девушку, прекрасную, но недостижимую. Теперь он встретил Урсулу, но более человечную и более близкую, нежели дочь мастера-лютниста из Нюрнберга. Урсула была дочерью лютниста, Роза играла на лютне – в этом совпадении Бальтазар видел знак и даже печать судьбы, которая отныне навеки соединяла его с Розой. То, что он искал, путешествуя по дорогам Германии не было ни философией, ни религией. Это была любовь. Теперь он это понял.
Таким образом, Роза и Бальтазар долго сидели, не смея ни шелохнуться, ни заговорить. Невероятная и почти пугающая очевидность их союза наполнила их изумлением и таким ослепительным счастьем, что они не могли сказать ни слова – и даже наверняка об этом не думали. Наконец оба разразились смехом – они смеялись над удивительной шуткой, которую сыграл с ними Бог. Бальтазар полагал, что ищет Паппагалло, а это Роза его звала! Теперь все стало ясно и понятно, включая то ужасное чувство одиночества, которое побудило его написать страницы своей книги.