— Поделимся? — спросил Ильич, — Или пойдем все вместе?

— Вместе! — крикнули полуночники. — Ничего ж не взяли, что делить?

Правая кучка молчала. Наконец, оттуда раздалось:

— Делимся! Вы себе идите, мы себе.

Слева возмущенно загомонили. Ильич рявкнул:

— Мыл-лча-ить!! Пусть себе идут. Проводник наш не зря ноги сделал. Мы уходим к северу, какой караван на пути встретим, то и наш. А эти пусть ждут с неба дождичка… — повернулся к отступникам:

— Пойдете следом, пожалеете, что родились на свет. Хотели тут оставаться — валите к югу.

Опять обратился к своей неполной полусотне:

— Нечего ждать. Раз решено, гони смотровых вперед, и снимаемся!

Темные силуэты рассыпались по опушке. Ржали кони. Громко ругался неудачник: сунулся помочиться в костер и прижег сапоги. Звякало разбираемое оружие, подковы и пряжки. Скоро две банды на рысях разбегались в разные стороны по одной и той же дороге.

По дороге двигались две черные точки. Ратин заметил их первым. Поглядел с седла на Спарка: тот перебирал грязный пепел, сидя на треснувшем валуне — примерно рядом с бывшим колодцем. Молчал. Атаман решил отложить разговор на потом. Свистнул в два пальца. Снизу, у подножия холма, выпрямились в седлах Арьен, Рикард, Сэдди и Остромов — все при доспехах, остроконечных шлемах с наушами и затыльниками. Ратин махнул рукой к северу. Кавалькада сорвалась в галоп, встречать неизвестных гостей.

Игнат ничего не замечал. В горле словно вертелся ерш для мойки посуды. Мертвая грязь противно чавкала под тонкими кожаными подошвами. Вот, значит, как это выглядит: «Я их всех привел сюда…» Неважно, откуда. Важно, что привел на смерть. Тебе поверили, а ты завел в болото. Пусть не нарочно, так ведь замысел был твой! Не так давно хвастался: я придумал! Я построил!

«Ну да!» — угрюмо возразил волчий пастух, — «Я придумал. Мы построили. Чего ждешь — что плакать буду? Изображать чувства, которых не испытываю? Скорбь вселенскую по убитым? Мне их не то, чтобы не жалко. Сочувствую. Только ведь, все знали, на что шли. Я за их спины не прятался, и сейчас не прячусь».

Но ведь это же люди!

«Классическая легендарная биография» — волчий пастух смотрел в огонь, и лицо у него было, как у Гланта, Терсита и Нера сразу. Игнат не сразу понял, что беседует с самим собой, и что картинку рисует воображение. Либо ты веришь в происходящее, либо ищешь способ проснуться… Глубинаглубина, пошла на…

Парень вскочил, сделал резкий вдох, выдох. Не помогло. Справа все так же нерушимо маячил в седле Ратин. Под ногами хлюпала пепельная каша. А перед внутренним взором сидел у огня некий абстрактный волчий пастух, которого зовут… Ну конечно же! Спарком его и зовут! Часть личности, выросшая здесь. У Висенны.

Игнат вновь опустился на холодный камень. Образ-Спарк помешивал мясо в котле. Неторопливо продолжал повествование, как будто сказку сказывал непогожим вечером, в мирном шатре, у теплого очага: «Жил-был герой… Убили у него всех родных…»

Только вот родных у меня тут не было. Только я вовсе не герой, хотя в меня старательно запихивали все премудрости: как держать меч, как закрыться, как ударить… Мастер тысячу раз был прав: этому вот — никто не может научить. Или встретишь, или жизнь твоя пройдет тихой и теплой стороной, как проходит косой дождь.

«И сожгли его дом… И пошел он героически мстить…»

Да на кой черт мне легендарная биография? Я не хочу быть героем. Не хочу мстить. Я же просто жду свою девушку. Как будто мы договорились встретиться на остановке под рекламой. В шесть часов вечера после войны.

Боже мой, как все обычно! Просто пришли, просто убили всех, кто сопротивлялся, просто спалили все, что могло гореть… Во все времена, во всех мирах хватало. И я пытаюсь тут изображать ошеломление, или что-то еще, подходящее к случаю… а кто сказал, что именно эти чувства приличны здесь? Перед кем я буду играть? Эту жидкую грязь противно набирать в кисет и вешать на шею; этот пепел не будет стучать в мое сердце… Что изменится?

Изменюсь я.

Я не хочу быть героем. Я всего лишь жду Ирку — как троллейбус на остановке. Рано или поздно появится. О чем ссориться? С кем? Что делить? Я не хотел завоевывать; я построил дом — дом на тракте, стоянку для караванов. Комуто уже и это встало поперек глотки…

Что мне делать — теперь?

— Спустимся, Спарк! Там, на тракте, Хлопи и Крейн. Они тоже спаслись.

Волчий пастух оторвался от холодного камня, устало выпрямил спину. Запахнул хауто да тэмр, надвинул глубже пасть-капюшон. Поглядел на Ратина:

— Двое только?

Атаман молча кивнул.

— Вот сучьи потроха, туманная мразь! Хоть в сказочном мире хотел пожить по-человечески, что ж вы и сюда свой бандитский петербург тащите?

Всадник недоуменно поднял брови. Спарк отвернулся, зашагал вниз по склону, нащупывая тропку под грязно-серой осклизлой чешуей. Вороной конь осторожно ступал следом. Проводник слышал совсем рядом его недовольное фырканье. О чем думает Ратин? Как жаль, что не успели выполнить его совет, завести свое войско. Может, и хрен бы с ней, с этой властью над ватагой — зато все бы живы остались? Не потому ли сказано, что худой мир лучше доброй ссоры?

Раз не получилось просто жить, надо стать достаточно сильным, чтобы охранять место, куда уже скоро… да, через шесть лет… прибудет Ирка. И вот, помнится, сокрушался, что дома, на Земле, все зарегулировано до ушей — а зато там безопаснее. Однако же, хотя оно и безопаснее, но все равно есть какая-то неправильность в сытом рабстве, не зря ж золоченой клеткой называют… Вон Ярмат убегал трижды. От своего барона, от купцов, что взяли его на тракте, от воров… И вырастил себе судьбу. Кто теперь скажет, сожалел ли?

Ратин и проводник сошли к подножию холма. Обнялись с Крейном и Хлопи. Те рассказали, что Таберг с Ульфом стреляли до последнего, уже когда крепость горела. Оставалось найти атамана. Крейн добавил, что место встречи — сам Волчий ручеек, струйка воды в полудневном переходе к западу. Может быть, Неслав уже там?

Ватага отошла южнее, к шатру на опушке, где убивали время Парай, Некст и Огер. Шатер свернули. Взяли под уздцы семь сохранившихся лошадей и вновь углубились в лес.

Лес не изменился ничуть. Знакомые тропинки, еле видные затески на стволах… Шли орешником, ныряя под коричневые арки, почки на которых были готовы покрыть лес нежно-зеленой дымкой. Свернули чуть к северу и ниже, пересекли светлый березняк. Долго шагали между толстых сосен, утопая по щиколотку в зеленом мху, и морщась, когда наступали на отломанную ветку. Наконец, встретили первого великана-абисмо. Снова запахло калганом и грецким орехом — точно так же первые два года пахли комнаты и переходы Волчьего Ручья! Спарк едва не прослезился. Да и прочие заметно пригорюнились. Уже смеркалось, когда достигли широкого яра с отлогими склонами и влажным дном, окруженного дубовым редколесьем. Парай, Спарк и Арьен занялись шатром, Сэдди высекал огонь, Крейн пошел дозором вокруг стоянки, Хлопи — за дровами. Ратин свел коней в ложбину, к говорливому веселому ручейку. Три года назад по ручейку решили назвать хутор. Помнится, Спарк увидел в этом хороший символ: хутор на свету, а место силы укрыто от лишних глаз. Недавно закопали здесь же еще один клад — не такой большой, как первый, но тоже весомый. Кто мог знать, что ложбине и в самом деле придется послужить тайным убежищем!

В шатер от ночной сырости и утренней росы сложили уцелевшие пожитки. В основном, что унесли на себе: шлемы, чешуйчатые доспехи, кольчуги Крейна и Парая, наручи, две пары поножей. Толстые стеганые поддевки под железо, и стеганые же штаны из двух половин, которые шнуруются к особому поясу. Кто-то спас темно-бурую шерстяную рубашку; кто-то пару белых, нательных. Пара обуви имелась у каждого — так же, как ножи и оружие. Хозяйственный Некст сберег даже запасные сапоги. Крейн и Хлопи прихватили три связки запасных стрел. Пришедшие с караваном сберегли немного денег в кошельках и на поясах, сам шатер, котел, семерых лошадей, уздечки и седла, вещи во вьюках. Приличный мешок зерна. Сохранилось, наверное, и еще кое-что, по мелочи. Однако, рядом с потерей людей, крепости и поселка все казалось неважным.