ГЛАВА 8
Тунис, порт Тунис. Французский лоцман, высланный навстречу «Альседо» из порта Тунис-ла-Гулетт, медленно вел корабль вперед, буквально каждые несколько футов делая замеры глубины, следуя по длинному узкому каналу, отделявшему город от Средиземного моря. Капитан Косби стоял в рулевой рубке рядом с лоцманом, наблюдая, как тот проводит его судно в гавань. «Альседо» впервые понадобился местный лоцман, и Косби не получал удовольствия от этой процедуры. Он смотрел на капитанский мостик, на карты, вахтенный журнал, секстант, кронциркуль, рулевое колесо и молча поносил арабский порт, арабов, французов, назвавших этот спящий город своим домом, и особенно человека, от которого зависело благополучие «Альседо», – лоцмана.
Между капитанским мостиком «Альседо» и маленьким проржавевшим буксиром, ожидавшим своей очереди у правого борта яхты, шла какая-то ошалелая перекличка на жуткой смеси французского и арабского. По идее, буксир должен был помочь «Альседо» войти в порт, но, по существу, один удар носа яхты мог превратить буксир в кучу металлолома. Капитан Косби негромким голосом отдал приказ своему помощнику, а тот в свою очередь передал его на нос корабля. Там сбросили по правому борту несколько дополнительных, завязанных толстыми узлами канатов: в случае столкновения с буксиром капитану Косби не хотелось попортить белую краску на безупречном корпусе корабля.
Проблемой в Тунисе была, конечно же, песчаная отмель, знаменитая песчаная отмель. Она меняла положение ежедневно, ни один лоцман не мог сказать с какой-либо степенью точности, куда может внезапно кинуться песчаная коса: утром отмель вдруг уйдет вбок и разнесет нос английского фрегата, на следующий день вспучится под местным торговым судном. У песчаной отмели нет сознания, нет национальной гордости, ей все равно, откуда его жертва или кто породил ее.
– Да, эфенди,[17] – бормотал лоцман, не понятно кому, то ли капитану Косби, то ли кому-то еще. – Нет, эфенди.
– Ну кто может сказать наверняка в такое трудное время, mon capitain, сэр. – Лоцман покачивался на каблуках, пожимая плечами и медленно поводя головой из стороны в сторону. – Нам нужно нащупывать здесь дорогу, capitain, эфенди, сэр.
Извинения никак не обнадеживали капитана Косби, особенно потому, что лоцман то и дело бросался к дверям рубки, и тогда поднимался неимоверный гвалт, на смеси французского с арабским и непрерывная смена противоречивых команд – то тянуть вперед, то толкать назад.
Как только ход «Альседо» снизился до черепашьего шага, мальчишки-попрошайки, крутившиеся в утлых лодчонках вокруг корабля, по давно установившейся традиции, пошли на приступ, в это же время целые семьи на фелюгах[18] подплывали вплотную к борту и во всю мочь выпрашивали подачки, а их пузатые детишки пыряли в вонючую воду залива или выплывали на поверхность. Пришлось топить эти лодки, срывать абордажные крюки с перил, сбрасывать перепачканные руки со всего, за что только они могли зацепиться на бортах. Матросы яхты сбились с ног, не успевали они отбиться от одной банды мародеров, как накатывалась другая. Матросы бегали от кормы к носу, ругаясь на чем свет стоит; их жесткие синие блузы, белые шапочки и брюки были самим воплощением праведного американского презрения:
– Расскажи это своей бабушке, сынок! Лево по борту, а ну, дай ему под ребро! Вот так-то, будет знать!
Капитан взирал на творящееся на палубе и заставлял себя сохранять внешнее спокойствие. Ему чудилось, будто он видит, как кусками отскакивает краска, слышит, как скрипит погнутый металл или трещит дерево, и уже совершенно явственно ощущал, какая вонь исходит от скользких тел, окунающихся в воду, куда выведен сброс городской канализации. «Придется мыть всю палубу, – сказал он себе, – весь корабль отскрести от грязи после всего этого, заново покрыть лаком поручни и перила и почистить и отполировать всю бронзу».
По мере развертывания битвы заискивающий голосок лоцмана перерос в крик:
– Эти люди, эфенди… – старался он перекричать весь этот тарарам, – эти люди – не мои люди. Это отбросы нашего когда-то великого города… Не обращайте на них внимания, на этих людей, mon capitain… Мы, французы…
В этот момент на мостик поднялся Джордж: он решил, что пришло время действовать. Он не мог допустить, чтобы его матросы тратили время на нищих, да еще пачкали свою форму или, что еще хуже, рвали ее. Хорошенького понемножку. «Нельзя накормить весь мир, – сказал он себе. – Нельзя нести ответственность за всякого, кто протягивает руку».
– Брандспойты, капитан! – командным голосом возгласил Джордж, входя в рубку.
– Что? – Косби ответил также громко.
Им пришлось кричать, потому что не было ничего слышно, словно они стояли на противоположных концах широкого поля.
– Пожарные брандспойты, капитан! Прикажите привести их в действие! Нужно сбросить этих типов со всего такелажа. Мы же не можем тащить их с собой до самого Тунис-ла-Гулетта. Это же опасно!
Капитан Косби не считал, что нищие, как бы они ни шумели и как бы их было ни много, представляют опасность для «Альседо», и ему очень не нравилась идея смывать их пожарными брандспойтами, даже если это люди, которые, как он опасался, могли разобрать весь его корабль по винтику.
– Они чертовски сильные, сэр! – закричал капитан Косби так, чтобы его можно было услышать, невзирая на команды лоцмана, ответы с буксира и гвалт на палубе.
– Вот именно! – ответил Джордж.
Косби не разобрал этих слов, но увидел, как Джордж энергично закивал.
Пожарные брандспойты были развернуты и направлены на «захватчиков». Сначала были очищены палубы, затем такелаж, а потом и борта. Легче всего было попасть в мальчишек и мужчин, забиравшихся на борт по канатам, и чем выше они вскарабкивались, тем сильнее била водяная струя, тем выше они взлетали в воздух, а потом сразу взвыли двадцать или двадцать пять ртов, когда мокрые руки должны были выпустить все выступы на борту корабля, за которые они цеплялись, и коричневые тела плюхнулись в воду. Теперь матросы занялись туземным флотом – фелюги затопили, детишек смыли с их крошечных суденышек в залив, на появляющиеся рядом с бортом из-под воды лица направляли струи, и они тут же снова уходили под воду.
На палубу вышла Юджиния с детьми. «Это арабский мир, – объясняла она им, – так шумно потому, что здесь люди говорят свободнее и открытее, чем у нас дома, арабы любят спорить и препираться и при этом громко выражают свои чувства, а когда дерутся, то это для них просто развлечение». Юджиния вывела детей наверх, чтобы видеть, как судно войдет в порт. Она думала, что они увидят чудесные лодочки, с которых продают очаровательные местные изделия – яркие краски, веселые улыбки, миленькие безделушки, которыми встречают американцев.
Но увиденное ими зрелище падающих тел было настолько ужасным, что Юджиния тут же загнала детей вниз и захлопнула дверь в салон с такой силой, что Тунис, нищие, песчаная коса и франко-арабский лоцман почти моментально были позабыты, как вчерашний дурной сон.
– Сыграем в китайские шашки, ну, кто будет? – объявила она как можно беззаботнее, отряхивая юбки, поправляя манжеты, поискав носовой платок, который держала в руке, и переводя наконец дух. – Лиззи, – решительно улыбнулась Юджиния, – будь добра, достань доску.
Дети были слишком ошарашены, чтобы вступать в пререкания. Лиззи и не подумала заспорить: «Я не ребенок, мама, меня не успокоишь детской игрой». Она молча вытащила доску и разноцветные шашечки, поставила на стол и так же молча отошла от стола.
Поль тоже не стал канючить: «Мы столько времени не играли в эту игру! С тех пор как Лиззи выросла и перестала в нее играть». Он не требовал, чтобы ему достались именно желтые или синие шашечки, он просто посмотрел, какой цвет для него выделила сестра и как она выстроила их треугольником. А Джинкс пыталась не смотреть в окно, но ничего не смогла с собой поделать.