Джордж слышал, как Бекман вышел из комнаты. Первым его желанием было прикоснуться головой к подушке и поспать, но потом он решил: «Нет, нет. Нужно продолжать работать, не останавливаться. Ничего не сделаешь, когда сидишь на месте и киснешь».

Джордж принялся приводить в порядок свои бумаги. Сначала сложил несколько маленьких аккуратных стопок, потом сделал из них две стопки побольше, затем сделал на четырех страницах записной книжки четкую треугольную пометку в верхних углах и наконец в нижнем правом углу карты Сабаха надписал карандашом: «Браун. Бекман. Сех. Дети?» Слова были выведены неразборчиво, выделялись только заглавные печатные буквы, и он читал их и перечитывал, радуясь своей осмотрительности и честности.

Самую увлекательную часть работы он оставил на конец. На листе бумаги, вырванном из его бювара с монограммой, Джордж нарисовал карикатуру Бекмана – лицо и рядом огромная рука, стискивающая извивающеюся фигурку, здесь же написал: «ЛЭНИР КИНЛОК АЙВАРД». Набросок ему понравился, он добавил себя – маленькое личико, выглядывающее из-за облака разлетающихся бумаг. Здесь он подписал: «Я». Затем набросок был сложен втрое и спрятан за центральный ящик стола, в тайничок. Совершая эти манипуляции, Джордж весело смеялся и чувствовал себя свободным, как дитя.

После этого он взял чистый лист бумаги и начал письмо своему брату Тони:

29 июля

Антонио!

Ну вот и мы! Плывем по морским соленым водам! Голубое небо, чудные дни, чудная пища, чудные ночи… как говорят в Тибете!!!

Все на борту в полном здравии, хороший грог, хорошие женщины… ну, ты знаешь эту песню.

Заседаем с О. Он имел нахальство снова приняться объяснять мне цепочку Айвард – Пейн и НАПОМИНАЛ мне. Старый школьный трюк. Ха-ха-ха! (Будто я могу позабыть.)

По-серьезному не понимаю, почему мы должны доверять человеку, подобному «его королевскому высочеству, радже-мада»? Несколько смахивает на пирата. Отуземился, ты так не думаешь?

Погода стоит, будто специально для моряков, вроде нас. Сегодня утром поставил паруса и остановил машины. Какое зрелище! Какой звук! Или отсутствие такового.

Малышня говорит, что около полудня видели дельфинов. Но искренне ваш был в это время прикован к соляным копям. Не повезло!

Передай привет отцу. Скажи ему, что я работаю до седьмого пота, так что пусть ни о чем не беспокоится. Нет, вот что, я передумал, я сам напишу ему. Не хочу, чтобы все лавры достались тебе, старый ты дебил. Ха-ха-ха.

Большой привет Касс и всем дома.

Джорджио.

В каюте Юджинии было почти темно. Горели только две лампы у кушетки, и она читала лежа, нежась в теплом свете и обложившись кучей подушечек, обшитых по краям кружевами. Атласный халат она бросила на стоявшее недалеко кресло, и распущенные волосы копной разметались по спинке кушетки. Юджиния подняла глаза от книжки, громко вздохнула, потом заставила глаза обратиться к тексту, но слова разбегались в разные стороны, никак не хотели вернуться на место, и она перестала вообще что-нибудь понимать. В конце концов она сдалась и бросила книжку на пол. Та упала со стуком.

– Вот черт, – произнесла Юджиния. – «Охотники за черепами на Борнео». Кто бы мог подумать, что об этом так скучно читать? – Юджиния снова взглянула на книгу, маленькая серебряная закладка торчала между последними страницами. – И я тоже почти совсем выдохлась. Вот черт. Джордж был бы очень обрадован.

Юджиния улыбнулась и закрыла глаза. «Мой тайный запас книг, – подумала она, – мой маленький сюрприз. Политическое, географическое и финансовое образование некой миссис Джордж Экстельм, в девичестве Пейн, из рода знаменитых Пейнов из Филадельфии. – Юджиния состроила гримасу, означавшую отчасти отвращение, отчасти веселье. – Я свободна от всей этой мелочевки, – напоминала она себе, – я свободна, как птица».

Юджиния закинула руки за голову, посмотрела в потолок, подумывая, не встать ли ей с кушетки, ей даже пришла мысль (мимоходом) выйти на палубу в ночной рубашке и халате (мысленно она видела скользящие по пустым креслам тени и свой халат, превращенный ветром в похожее на тогу одеяние).

– Как жена Лота, – громко произнесла она. – Соляной столб… столп общества!

Возникший в голове образ вызвал у нее смех. Юджиния погрузилась поглубже в подушки, сбросила ногой покрывало, и оно, соскользнув с кушетки, кучей упало на пол.

– Вот что получаешь за одну-единственную оглядку назад, – снова засмеялась Юджиния. – Превращаешься в филадельфийскую матрону!

Это показалось ей очень смешным, она развеселилась, но потом напомнила себе (как можно тверже), что ее ждет работа. Она выпрямилась, села как следует и подхватила с пола книжку, дав себе слово, что на этот раз, на этот раз наверняка дочитает ее.

«Охотники за черепами на Борнео: рассказ о путешествии по Махакаму до Барито. Карл Альфред Блок. Самсон, Лоу, Марстон, Сирль и Ривингтон, Лондон, 1881».

Юджиния разглядывала пахнущие плесенью страницы и пыталась представить, что же на самом деле видел мистер Карл Альфред Блок, путешествуя по реке Махакам, были ли там пираты, языческие ритуалы, распутные женщины в саронгах с открытыми грудями или совершенно голые мужчины. Возможно, все это было, но либо мистер Карл Альфред Блок не заметил этих отвратительных вещей, либо считал их слишком нескромными, даже непристойными, «неподходящими для читающей публики». «Страсть, похоть, жадность, грех – мы изменяем правду ради того, чтобы она не оскорбляла наших пуританских чувств и не шокировала их, мы все приглаживаем и делаем таким приятным, таким благопристойным, таким красивым».

Юджиния помотала головой по подушке, пока не почувствовала, что волосы разметались. Она слушала море, ночные звуки корабля, корпус которого, покачиваясь на волнах, продолжал свое движение вперед. Потом она подумала о муже и о том, что у них отдельные спальни, задавая себе вопрос, как это могло случиться? «Супружеским парам не следует так вести себя, – сказала она себе, – мы что-то теряем, но, возможно, этого у нас никогда и не было. Или мы просто не знали, что это».

«Самое лучшее, дорогая, – говорила ей бабушка, деликатным покашливанием показывая, что предмет, о котором идет речь, табу и о нем больше никогда не будет разговора, – самое лучше для трудных э… супружеских вечеров, – это просто тихонько лежать и составлять меню на неделю, мысленно, конечно. Это всегда помогало мне, во всяком случае. Можно думать и о других домашних делах. Это не имеет значения – лишь бы можно было составлять список. Список всегда помогает жить. Это нечто определенное, на чем можно сосредоточиться. Ну, а между делом одной домашней заботой становится меньше».

«Просто и складно, – подумала Юджиния, – но тебе следовало бы сказать, две «заботы», бабушка. Тебе нужно снять две заботы». Любовь в Филадельфии, – напомнила себе Юджиния, – и чувство между путешественниками. Приходится ли удивляться тому, что мы с Джорджем зашли в такой печальный тупик».

Юджиния подняла руки и в молочном свете ламп посмотрела на них. Их бледная кожа напомнила ей детские ручки: беспомощные и ищущие тепла. Она опустила руки и отдалась движению судна, поднимавшегося под носом, потом под трюмом, затем под кормой. За ней то же повторяет еще одна, и еще одна, и еще, они раскачивают корабль с решительным постоянством. Юджиния закрыла глаза. Ее обнимали подлокотники, полы рубашки обвивались вокруг лодыжек, подобно рукам.

Внезапно Юджиния поняла, что кто-то стучит в дверь. Она не знала, сколько времени этот человек стоит у дверей, наверное, немало.

– Да! – крикнула она, вскакивая с кресла. Привычка есть привычка, никуда не денешься. – Джордж, это ты?

– Юджиния! Можно войти?

Юджиния узнала голос Бекмана, хотя его необъяснимый визит удивил ее. «Что ему, ради всего святого, могло понадобиться в такое позднее время?» – подумала она, осматриваясь вокруг, чтобы найти что-нибудь посолиднее ее несерьезного розового пеньюара. Халат как сквозь землю провалился.