– Ты должна доверять мне, Юджиния.
У Брауна перехватило горло, и он не мог произнести больше ни единого слова. «Я не должен это делать, – подумал он. – Ведь я мог выйти из игры. Сойти с корабля, сказать Джорджу: «Я передумал. Можете забрать свои деньги и сжечь их, меня это не трогает». И, возможно, это было бы к лучшему. Я мог бы выбросить из головы этот дурацкий план. Проявить решительность. Стать человеком».
Юджиния наблюдала за пробегавшими по его лицу изменениями. В какой-то момент у нее появилась надежда, потом она поняла, что проиграла.
– А я доверяю тебе, Джеймс, – проговорила она, но еще не закончив фразы, осознала, что это неправда.
«Когда мы вернемся домой, – пыталась рассуждать Юджиния, – когда мы с Джеймсом будем самостоятельными, не будет зависеть ни от кого…» Успокоительные фразы падали тяжелыми камнями. Насколько мог охватить взгляд, перед ней не вырисовывалось ничего, кроме ряда за еще более темным и непонятным рядом вопросов.
– Я пойду, – сказала она. Голос ее прозвучал уверенно, но это стоило ей больших усилий. Звук произнесенных слов имел большее значение, чем само их значение. – Я вижу, ты занят… Наверное, теперь, когда мы так близко от Саравака, предстоит много работы с этим оборудованием, – Юджиния посмотрела на ящики и постаралась улыбнуться. – Сколько тут машин, чтобы плавить руду… Я в этом совершенно не разбираюсь, но я уверена, что… – Она почти сказала «теперь, когда не стало Бекмана».
– …ну, я уверена, что Джордж… и мой отец… – но невозможно было добавить ни слова, чтобы не напомнить, в какой западне они оказываются. «Невероятно, – могла бы сказать Юджиния. – Все это просто невероятно».
Браун услышал «Саравак» и «Джордж», и это напомнило ему, хотя в этом не было необходимости, в каком он положении.
– Да, тебе лучше уйти.
«Альседо» загрузился углем в Порт-Виктории на острове Махе, как и было запланировано с самого начала. Никаких экскурсий по острову не было. Детей под неусыпным оком Прю и Уитни выпустили побегать по причалу, но остальные взрослые оставались на борту. Сады Эдема генерала Гордона остались неосмотренными. Вся компания была тихой, как будто собиралась с силами для предстоящей схватки.
Через день пароход был готов к отплытию. Капитан Косби развернул мореходную карту, по которой проведет корабль через канал, проделанный в рифах вокруг острова. Вся восточная часть Махе закрывалась коралловыми рифами, и Косби был бы рад вывести «Альседо» целым и невредимым из этих смертоносных вод. Итак, без какого-нибудь шума подняли якоря, и «Альседо» вышел в море, быстро оставив Сейшельские острова за кормой. Они сдвинулись в одно зеленое пятнышко на горизонте, и вскоре даже два самых высоких на Сейшелах горных пика превратились в кучку серых облаков, клубящихся над морем.
ГЛАВА 24
Лиззи стояла на палубе. Она старалась оказаться как можно дальше от брата с сестрой, но все равно слышала их голоса, если не сами слова географической игры, в которую они играли с кузеном Уитни. Ее отпустили с урока, потому что она знала названия мест, даже если их произносить наоборот.
Она стояла и смотрела на воду. Прошло пять дней после того, как «Альседо» покинул Порт-Викторию, и теперь они плыли к месту, называвшемуся Борнео, потому что у папы там важная работа. Впервые с начала путешествия Лиззи подумала, вернутся ли они когда-нибудь домой. Она положила руки на поручни и стала рассматривать манжеты на своей свободной матросской блузе.
«Я похожа на ребенка, – подумала она, – одета совсем как Джинкс или Поль в своей дурацкой матроске. Мы должны выглядеть невероятно глупо, – как выводок только что вылупившихся гусят».
До Лиззи донесся нестройный повтор слов из классной комнаты на открытом воздухе.
Континент. Остров – это континент? А Борнео?
«Вот уж два дурошлепа, – решила она и прошла дальше по палубе. – Борнео! – задумалась она, уставившись на развязавшийся шнурок туфли. – И чего они с ума посходили по этому Борнео? Что там такого замечательного? И вообще, кому нужен этот султан с его дворцом?»
Лиззи вынула из кармана карандаш и принялась проводить им по стойкам поручней. Ей нравилось слушать это тук-тук-тук. Можно было ускорить или замедлить ритм, сделать звук громче, если хочешь. Лиззи увлеклась игрой, пока вдруг не вспомнила, что со стороны может выглядеть маленькой и несмышленой. Так может вести себя Джинкс, чтобы на нее обратили внимание.
Лиззи разжала пальцы и дала карандашу упасть в воду, подумав, что, может быть, какая-нибудь рыба по ошибке схватит его. Но ничего не случилось – металлический карандаш погрузился в воду, и по этому месту пробежало несколько грязных волн, а корабль тем временем ушел вперед.
«Повезло рыбе, – подумала Лиззи, – если бы она съела карандаш, то, наверное, подохла бы. «Свинцовое отравление», – сказала бы миссис Дюплесси».
Лиззи взглянула на нос яхты – там не было ни души, все кресла пусты. Она обернулась на корму, но там располагались только Уит, Джинкс и Поль, усевшиеся в кружок, как в классе. Лиззи подумала, что они похожи на цирковых собачек с болтающимися в воздухе лапками. «Бу-бу-бу».
– Но это же несправедливо, кузен Уит! – донесся капризный голосок Джинкс.
«Бу-бу-бу», – повторила про себя Лиззи. – Что понимает Джинкс, когда говорит «справедливо»? Что она вообще понимает в справедливости? – вдруг пришло в голову Лиззи. – Она думает, что «справедливо» – это лишняя чашка какао или на полчаса позже лечь спать. Ну и глупенькая же она».
Лиззи решила перейти на другой борт корабля, чтобы не слышать больше этой чепухи – «чепуха» в тот день было ее любимым словом, – и потом решила, что ее занятия на сегодня полностью завершены. «А если мама станет меня наказывать за то, что я ушла раньше времени, я просто совру, – сказала себе Лиззи. – Скажу, что забыла. Кто может меня наказать? Бог?»
Эта мысль ей очень понравилась. Лиззи представила себе церковь на Риттенхаус-сквер с витражами в окнах, на которых изображались святые, окружавшие Христа. Лиззи нарисовала себе картину, как разъяренный святой поражает ее молнией. Или, может быть, в окно влетит пастушеский посох Христа и пронзит ей сердце? Лиззи представила себе, как она умирает на скамейке, отведенной в церкви для ее семьи: из ее груди все еще торчит посох, она на последнем издыхании шепчет слова бесполезной исповеди, а ее пальцы царапают молитвенник, словно пытаются открыть в нем какую-то сокровенную тайну. Она будет умирать долго и мучительно, все будут лить над ней обильные слезы, умолять ее не умирать, а она испустит дух с отважной улыбкой на устах. «О, Лиззи!» – будут все оплакивать ее. «Моя дочка!» «Моя сестренка!» «Мое возлюбленное дитя!» Вот, будут знать!
Лиззи пересекла верхнюю палубу, миновала полоскавшуюся на шестах сетку для игры в кольца, кресла, от сидений которых пахло солнцем и морской солью, главный вход внутрь яхты и только что отлакированный шкаф для игр, который сиял, как кусок льда. Лиззи не посмотрела ни на один из этих предметов, напоминавших о жизни на корабле, они только злили ее. Ноги сами несли ее мимо. Вырывавшийся из трубы пар то устремлялся вверх, то сползал вниз и расползался по деревянной палубе, как щенки терьера. Лиззи прошла сквозь них.
«Что бы могло быть справедливым, – думала Лиззи, – так это сейчас же отправиться домой. Забыть про Борнео и Корею и все остальные места вместе взятые, переплыть через Тихий океан, сесть в Сан-Франциско на поезд и поехать обратно в Филадельфию. Вот это было бы справедливо».
Наветренная сторона яхты обдувалась сильнее подветренной. Не успела она ухватиться за поручни, как ее юбка обвилась вокруг коленей, а блузка надулась, как воздушный шар. Она отпрянула к шкафу с играми, чтобы привести одежду в порядок, испугавшись, что кто-нибудь видел, как заполоскало по ветру ее кофточку. «Я похожа на миссис Дюплесси, – подумала Лиззи. – Здоровенный бюст, корсет и торчащее вперед пузо. – Она поправила блузку, засунула галстучек в подвески-шарики и шлепком выровняла воротник. – Если я не могу одеваться, как взрослая, то буду выглядеть, как ребенок-кретин с глуповатой улыбкой. Поэма «Ребекка с Саннибрукской фермы». Маленькая мисс Вандефул со своим зонтиком и дымчатыми жемчужинками-пуговицами, и еще с этой дурацкой красивенькой шляпкой… Неудивительно, что Джинкс упивается этой глупой книжонкой. Ребенку ее возраста как раз и нравятся подобного рода пустые россказни.