Алисса не знала, что на это ответить, и потому решила промолчать. Ей вдруг стало трудно выдерживать взгляд Сэма, и она опустила глаза в карту. В то ужасное утро она была совершенно уверена, что он разболтает о том, чем они с ней занимались, всем своим друзьям и сослуживцам – людям, с которыми ей потом придется работать. И еще она боялась. Боялась многого: того, что они с Сэмом станут слишком близки. И того, что он решит, будто она в него влюбилась. И того, что она действительно в него влюбится.

Она до сих пор всего этого боялась.

Сэм откашлялся, но все равно его голос был больше похож на шепот:

– Я, наверное, надеялся, что потом, когда пройдет похмелье и ты… успокоишься, то поймешь, что я не так уж плох. В смысле, я ведь тебе вроде нравился вечером и ночью тоже, и мне не хотелось думать, что все дело только в алкоголе. Я и сейчас так не думаю.

Алисса все еще не могла взглянуть на него, поэтому делала вид, что внимательно изучает карту.

– Правильно, что не думаешь, – призналась она. – Дело совсем не в алкоголе. По-моему, я ясно дала тебе это понять, в Казбекистане.

Полгода спустя, когда она сама пришла к нему в комнату.

Сэм молчал и внимательно смотрел на нее, а Алисса искала на карте Бенева-Роуд.

– Вот она, и вот лютеранская церковь.

Сэм тоже склонился над картой и почти коснулся Алиссы щекой.

– Да, это удачное место, – кивнул он, – как раз посередине между ее старым домом и новым.

– Да. – Алисса поставила на карте галочку и наконец решилась поднять на него глаза. – А ты не хочешь извиниться?

– Нет, – пожал плечами Сэм и стал на секунду похож на прежнего самоуверенного Старретта: – Почему я должен извиняться, если делал то, что мне казалось правильным? Это тебе надо извиниться передо мной.

– Что? Ну, конечно! – засмеялась Алисса.

– Я серьезно. Ночью ты трахаешь меня так, будто я последний мужчина на свете, доводишь до того, что я уже начинаю сочинять стишки и рифмую «любовь» и «кровь», а утром просыпаешься и обращаешься со мной, как с дерьмом на палочке. Между прочим, мои раны до сих пор не затянулись. – Он ткнул пальцем в карту. – А вот баптистская церковь.

Алисса поставила еще одну галочку.

– Как же ты мучился той ночью! Бедный мальчик!

– Нет, я мучился весь следующий день и еще много-много дней, после того как понял, что ты меня нисколько не любишь. Ты просто использовала меня для секса. Мне было очень хреново.

– Яркий пример намеренного искажения истории! – разозлилась Алисса и бросила карандаш. – А разве ты не использовал меня, Старретт? Или ты забыл, как специально напоил меня? Ты меня не просто использовал, а использовал с циничным расчетом.

– Нет, – возразил он. – Ничего подобного. Я напоил тебя не для того, чтобы потом трахнуть. Я напоил тебя, потому что ты была вся на нервах и я хотел помочь тебе расслабиться.

– А потом воспользовался моим неадекватным состоянием.

– Согласен. Но, когда ты в «неадекватном состоянии», – передразнил ее Сэм, – тебе довольно трудно сопротивляться. Я что, должен был сказать: «Нет, нет. Не трогай меня! Только не это!», когда ты разделась и уселась на меня верхом?

Алисса чувствовала, как пылают щеки. Неужели она действительно это сделала? Она помнит только, как… О, господи! Вся ночь вспоминается, словно в тумане.

– Алисса, я ведь живой человек, – продолжал Сэм. – И, кстати, могу тебя поздравить – ты тоже. Той ночью ты это доказала. И, между прочим, в этом нет ничего ужасного.

– Ты не понимаешь. Ты ведь не женщина – к тому же темнокожая, – которая пытается чего-то добиться в мире, где правят белые мужчины, – тихо сказала Алисса.

– Я не понимаю, при чем здесь это, – также тихо возразил Сэм. – И уж во всяком случае ты должна бы радоваться тому, что рядом есть кто-то, кто тебя любит.

«Любит». Опять он произносит это слово.

– Знаешь, в чем твоя проблема? – спросила Алисса. Сэм усмехнулся:

– Не знаю, но почему-то мне кажется, что ты мне сейчас об этом расскажешь.

– Ты совершаешь очень распространенную ошибку. Ты говоришь: «Я люблю», когда на самом деле надо сказать: «Я хочу». Ты думаешь, это одно и то же, но это не так. Любят женщину совсем не за то, что она «трахается так, будто ты последний мужчина на свете», – процитировала Алисса. – Я не сомневаюсь, что ты хотел меня, Сэм. И до сих пор хочешь. Потому что на каком-то примитивном физическом уровне я и сама тебя хочу. Но это не любовь. Это жажда обладания. И это не длится долго. Любовь – это что-то, что ты отдаешь, а не берешь.

Сэм нашел на карте последний нужный им объект и, подобрав карандаш, поставил галочку, потом пометил все объекты цифрами «1», «2» и «3».

– А что тогда у тебя с Максом? Настоящая любовь?

– Не знаю, – призналась Алисса. – Мы с Максом… – Она покрутила головой. – Все сложнее, чем ты думаешь.

– Могу себе представить. Не возражаешь, если я сяду за руль?

– Нет.

Но ключи она отдала ему, только после того как сама уселась на пассажирское сиденье.

Улыбнувшись, Сэм скомкал пакетик от «М&М», валявшийся на полу, и засунул его в бумажный мешок из Макдоналдса.

– Все еще думаешь, что я могу уехать без тебя?

– Не думаю, а точно знаю, – кивнула Алисса. – Если я дам тебе такую возможность, то в ближайшие… – Она посмотрела на часы —… сорок два часа и семь минут ты непременно попробуешь сбежать. Если, конечно, мы не найдем Хейли раньше.

Сэм завел машину.

– Кто знает? Может, в скором времени мне удастся сильно тебя удивить.

Уитни вела себя очень странно.

Весь день она никуда не выходила и бесцельно слонялась по дому. Оглядываясь, Мэри-Лу каждый раз обнаруживала ее где-нибудь поблизости.

Она даже предложила помочь, когда Мэри-Лу достала пузырек с лаком и собралась красить ногти.

Вообще-то это здорово действовало на нервы. Особенно когда Мэри-Лу уложила Хейли и Аманду поспать после обеда, а Уитни взяла журнал и расположилась в кресле прямо в ее гостиной.

Мэри-Лу рассчитывала, что, пока девочки спят, она успеет вернуть оружие в кабинет Короля Фрэнка.

Сейчас при свете дня ей казалось, что заряженные ружья в непосредственной близости от двухлетних детей – гораздо более серьезная опасность, чем неведомый террорист-убийца.

Но Уитни, которая раньше только и думала, как бы улизнуть из дома, сейчас не желала никуда уходить.

Мэри-Лу прикрыла дверь детской, и Уитни отложила в сторону журнал:

– Помнишь, как в «Изгое» Том Хэнке возвращается с необитаемого острова и приходит к Элен Хант? Правда, романтично?

– По-моему, очень грустно. Она ведь замужем за другим.

– Да, – согласилась Уитни. – Я всегда считала, что они должны снять продолжение. Там муж начал бы ее бить, и она бы от него сбежала, а Том Хэнке спас бы ее. Вот это было бы романтично, да?

– А ты не собираешься пройтись по магазинам? – с надеждой спросила Мэри-Лу. Сейчас оружие было надежно заперто в шкафу в ее спальне, но она все-таки волновалась, зная привычку Уитни совать нос куда не следует. А если Король Фрэнк передумает и неожиданно вернется домой?

Тогда ее немедленно уволят.

Если она не сможет вернуть оружие в кабинет в течение ближайшего часа, значит, придется ждать ночи.

– Я думаю, это было бы очень романтично, – заявила Уитни и опять взялась за журнал, явно не собираясь двигаться с места.

Мэри-Лу вздохнула и тоже открыла книгу.

До вечера еще долго.

Как только машина выехала за пределы военно-морской базы, Непредсказуемый Кармоди коротко переговорил с кем-то по телефону и развил первую космическую скорость.

Тома, сидящего сзади между Лопесом и Дженком, буквально вжало в сиденье. К тому же оно было тесновато для трех «морских котиков», хотя Марк Дженкинс и считался самым миниатюрным в отряде. Иззи сидел спереди рядом с Кармоди и держал на коленях автомат. Обычно эти двое непрерывно подкалывали друг друга и шутливо переругивались, но сейчас сидели молча, как на похоронах.