Елена замолчала, уставившись неподвижным взглядом на огонь в очаге. Молчала и Ольга, покачивая колыбельку со спящей Дариной. Юная боярыня вспоминала иеромонаха Михаила, к которому всегда относилась с глубоким почтением. Он был старше Ольги лет на семнадцать, но казался ей пожилым — может, из-за его рано поседевшей бороды и умудренного взгляда больших черных глаз. Теперь-то, после рассказа крестной, Ольга поняла, что глаза Михаил унаследовал от своего отца — пылкого итальянца, навсегда похитившего сердце набожной Елены.

Вдруг заплакала Даринка, беспокойно заворочалась во сне. Пока Ольга ее успокаивала, Елена, обессиленная рассказом и воспоминаниями, прилегла на соломенный тюфяк в углу. Убаюкав дочку, Ольга с тревогой оглянулась на крестную, шепотом спросила ее:

— Тебе стало хуже, матушка?

— Подойди ко мне, дитя мое, я хочу еще что-то сказать, — чуть слышно ответила Елена.

Ольга опустилась на колени рядом с крестной и увидела, что та вытащила из-за пазухи какое-то украшение. Молодая боярыня сразу догадалась, что это и есть заветное кольцо — подарок Микеле.

— Возьми его, Оленька, — прошептала Елена. — Я верю, что оно волшебное и имеет силу оберега. Да еще укрепляет душу и веру.

— Для чего же мне? — запротестовала Ольга. — Тебе оно нужнее, крестная, ведь ты больна.

— Именно потому, что больна, я открыла, наконец, свою тайну, которую до тебя не открывала ни одной живой душе. И кольцо не хочу забирать с собой в могилу.

— Ах нет, не говори так, матушка! — испуганно вскрикнула Ольга. — Ты еще выздоровеешь! Какже я буду без тебя?..

— Возьми кольцо, милая, — настойчиво повторила Елена и вложила его в ладонь крестницы. — Не могу себе простить, что вовремя не отдала этот оберег сыну. Может, тогда Михаил остался бы жив… Теперь, кроме вас с Даринкой, у меня никого нет… Возьми кольцо и держи все время при себе. Оно будет давать тебе надежду, как давало мне. А потом перейдет по наследству Даринке. — Больная хрипло перевела дыхание, и ее угасающий голос долетел теперь словно издалека: — Все разрушится и все восстановится, и еще не раз… Помни это и крепись…

Ольга плакала над умирающей крестной и растерянно смотрела на золотой перстень с небольшим белым камешком и загадочной надписью на внутренней стороне. В эту минуту подарок Елены казался молодой боярыне странным и ненужным предметом из какого-то иного, не знакомого ей мира.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лето 1256 года

Над деревянным крестом склонялась пушистая липа, и тень от ее листьев, колеблемых ветром, скользила по лицам двух женщин, пришедших навестить одинокую могилу. Здесь, на краю леса, в тишине небольшой поляны, окруженной со всех сторон деревьями, боярыня Ольга более пятнадцати лет тому назад похоронила крестную, которую перевезла из здвиженско-го селения сюда, в свою наследственную вотчину, что находилась южнее города Меджибожа, на берегу реки Бог[Бог — Южный Буг]. Сейчас Ольга стояла над могилой и вспоминала, каково ей было преодолеть отчаяние и вьщержать те испытания, что выпали на ее долю в страшные дни разгрома Киева. И все-таки она выдержала, добралась до Меджибожа, а потом и до Галича, где попросила покровительства у князя Даниила Романовича. По примеру Мономаха, Даниил Галицкий всегда призывал князей и бояр не давать слабых, вдов и сирот в обиду сильным, а потому вдова Леонтия Колывановича со своей маленькой дочкой могла не бояться, что какие-нибудь дальние родственники или соседи отнимут у нее небогатое имение под Меджибожем, которое досталось ей от деда по материнской линии. Гибелью и пленом грозили опустошительные татарские набеги, тревожившие Галицко-Волынскую Русь первое время после разгрома Киева, но, к счастью для Ольги, кровавый путь Батыевых полчищ прошел севернее тех мест, где она поселилась.

Сейчас воспоминания о долгих и трудных годах, проведенных в одиночестве и постоянной готовности к борьбе за себя и за дочь, так захлестнули Ольгу, что она стала мысленно исповедоваться перед крестной, надеясь, что Елена непременно услышит ее с высоты небес.

Дарина бросила взгляд на бледное, неподвижное лицо матери и тихонько вздохнула. Стремительная и любопытная девушка в свои неполные шестнадцать лет не могла долго выдерживать такое скорбное, отрешенное молчание и через несколько минут спросила Ольгу:

— Мама, а почему лишь твоя крестная похоронена близко, а мой отец и бабушки с дедушками — далеко?

— Доченька, я же тебе говорила, что все наши близкие похоронены в Киеве — кто в могиле под крестом, а кто — под развалинами Десятинной церкви… — Ольга ласково взглянула на дочь и прижала к своему плечу ее хорошенькую русую головку.

— Мама, а если бы нам поехать в Киев, навестить их могилы? — предложила Дарина, которой очень нравилось ездить как в повозках, так и верхом, да и просто бродить по дорогам, осматривая новые места.

— Нет, милая, в Киев нельзя, — вздохнула мать. — В Киеве хозяйничают татары.

— Татары!.. — девушка с детской досадой топнула ногой. — Когда же они уберутся с нашей земли?

— Наверное, не скоро.

— Но ведь князь Данило не допустит их в Галицко-Волынское княжество, правда? — Огромные синие глаза Дарины с надеждой вскинулись к материнскому лицу. — Ведь он же побивает татарского воеводу Куремсу, да и тех изменников, которые продались татарам?

— Не нам с тобой судить о княжеских делах, — оборвала боярыня простодушные расспросы дочери. — Пойдем, уже пора в церковь.

Ольга и Дарина, осенив себя крестом, поклонились могиле и пошли с лесной поляны на дорогу, что вела к приходской церкви. Этот путь Ольга всегда проделывала пешком, считая, что так будет ближе к Богу. Боярыню с дочерью сопровождали лишь двое слуг — конюх Трофим и его жена Катерина, которая была и швеей и знахаркой в одном лице. Этих преданных и надежных людей Ольга знала с детства, а потому и доверяла им больше, чем другим слугам или холопам. Впрочем, у боярыни Колывановской слуг было мало, а крестьян не хватало даже на то, чтобы обработать ее земли, половина из которых пустовала и бьша разорена во время татарских набегов.

Узкую тропу впереди пересекала широкая, наполовину мощеная дорога, по которой направлялись к церкви прихожане из окрестных сел. Сегодня приехал править воскресную службу архиерей отец Артемий, известный своим красноречием, поэтому люди сходились отовсюду, даже из отдаленных сел. Дарина заметила в толпе прихожан молодого охотника Назара — первого парня в округе — и вспыхнула от предчувствия скорой встречи с ним. Назар был простолюдин, но свободный и принадлежал к общине, состоявшей, в основном, из пастухов и охотников. Назар вьщелялся среди всех красотой и веселой удалью. Многие девушки готовы были идти за ним на край света, лишь бы он их выбрал. Дарина слышала о нем разное, не всегда хорошее, но это лишь возбуждало ее любопытство, и она невольно заинтересовалась парнем, по которому вздыхало так много местных девушек. Она знала, что мать никогда не разрешит ей, боярышне, встречаться с простолюдином, смердом, но натура Дарины бьша такова, что запретный плод манил ее больше, чем дозволенный.

Она проводила взглядом толпу прихожан, среди которых шел Назар, с досадой примечая, что вокруг него были принаряженные ради праздника молодые женщины. Но свои тайные чувства девушка должна бьша скрывать от всех, особенно от матери. Оглянувшись на Ольгу, Дарина убедилась, что та не заметила ее интереса к молодому охотнику. Боярыня шла молча, глядя прямо перед собой строгим и неподвижным взглядом. Смешливая Дарина никогда не могла понять, отчего ее красивая и добрая мама так редко улыбается и так настороженно относится к людям, избегая новых знакомств. На вопросы дочери о том, почему в их доме почти не бывает гостей, боярыня обычно отвечала: «Сейчас лучше жить тихо, незаметно, никому на глаза не попадаться. В лихое время лихие люди оживляются. А нам с тобой, беззащитным сиротам, надеяться не на кого, лишь только на свой разум и осмотрительность».