Специальным указом Николая I было определено «судить военным судом как Геккерена и Пушкина, так равно и всех прикосновенных к сему делу, с тем, что ежели между ними окажутся лица иностранные, то, не делая им допросов и не включая в сентенцию суда, представить о них особую записку, с обозначением также меры их прикосновенности».

Комиссия разбирала только дело Дантеса и Данзаса, так как секундант Дантеса д'Аршиак поспешно покинул Россию, а Пушкин в день опубликования царского указа скончался. О нем в решении военно-судной комиссии было сказано следующее: «…Преступный поступок… камер-юнкера Пушкина, подлежавшего равному с Геккереном наказанию за написание дерзкого письма к министру нидерландского двора и за согласие принять предложенный ему противозаконный вызов на дуэль, по случаю его смерти предать забвению».

Дантесу конечная инстанция военного суда определила стандартное для подобных дел наказание: «За вызов на дуэль и убийство на оной камер-юнкера Пушкина, лишив чинов и приобретенного им российского дворянского достоинства, разжаловать в рядовые, с определением на службу по назначению инспекторского департаменте». Однако Николаю приговор этот показался слишком суровым, и он собственноручно написал: «…рядового Геккерена, как нерусского подданного, выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты».

Расчет Пушкина в отношении судьбы Данзаса оправдался: в окончательном решении военно-судная комиссия, подвергнув Данзаса нестрогому дисциплинарному взысканию (гауптвахте), полностью реабилитировала его. И только лицейские друзья до последних своих дней не могли ему простить, что он не расстроил эту дуэль и не нашел средства сохранить жизнь поэта.

«…Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если бы я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь…» – писал из Туринска ссыльный Иван Пущин.

Отсутствие врача на месте поединка можно объяснить не только поспешностью, с которой шло приготовление к дуэли, но и нежеланием увеличивать число лиц, вовлеченных в противозаконные действия.

Дуэль состоялась в пригороде Петербурга, вблизи комендантской дачи. Биографы Пушкина прочертят потом на старой карте города его путь с Данзасом на Черную речку через Троицкий мост по Каменноостровскому проспекту и подсчитают, что от дома на Мойке до места дуэли расстояние составляет около 8 км. Поскольку это была самая короткая дорога, по ней же в карете Геккерена поэт спустя час после ранения возвратился домой.

По дороге на Черную речку у К. К. Данзаса блеснула надежда, что дуэль расстроится: на Дворцовой набережной встретили экипаж жены А. С. Пушкина. Но Александр Сергеевич смотрел в другую сторону, а Наталья Николаевна была близорука и не заметила мужа.

Знакомые раскланивались с ними, удивлялись столь поздней поездке за город, но никто не догадывался, зачем они туда ехали.

Александр Сергеевич спокойно сидел в санях. Завидев Петропавловку, пошутил: «Не в крепость ли ты везешь меня?» – «Нет, – ответил Данзас, – через крепость на Черную речку самая близкая дорога».

К комендантской даче подъехали одновременно с Дантесом и его секундантом.

Чтобы укрыться от посторонних глаз и пронзительного ветра, площадку для дуэли выбрали в небольшой рощице, которая частично сохранилась до наших дней. В столетнюю годовщину здесь был установлен скромный гранитный обелиск. Но пожалуй, больше, чем этот памятник, о трагических событиях того дня напоминает расположенная поблизости станция метро «Черная речка», украшенная необычной скульптурой А. С. Пушкина. М. К. Аникушин изобразил поэта в полный рост; из-под накинутой на плечи крылатки видны опущенные в иконописном перекрестье руки. За внешней отрешенностью угадывается сложнейшая гамма переживаний: и гнев, и боль, и решимость, и готовность к неотвратимому.

Зима в 1837 году была многоснежная. Секундантам пришлось проторить тропинку в глубоком, по колено, снегу. Большой снег не позволил отмерить широкие, размашистые шаги, и это еще усугубило условия поединка.

Шинелями обозначили барьеры.

Александр Сергеевич, закутанный в медвежью шубу, сидел на сугробе и спокойно взирал на приготовления.

Шли последние светлые минуты короткого зимнего дня.

Противники заняли исходные позиции и по сигналу Данзаса начали сближаться.

Пушкин стремительно подошел к барьеру и стал наводить пистолет. Это про себя писал он в «Кавказском пленнике»:

Дантес опередил его: он выстрелил, не доходя до барьера.

Пушкин упал лицом в снег.

Но еще не успело умолкнуть многоголосое эхо выстрела, как раненый, чуть-чуть приподнявшись, остановил сошедшего с позиции противника, требуя своего права на выстрел.

У Пушкина хватило сил твердой рукой навести пистолет и спустить курок. Увидав падающего навзничь Дантеса, он воскликнул: «Bravo!» – и потерял сознание, не зная, что только ранил противника в руку, которой тот прикрывал грудь.[17] Когда обморок прошел, Дантес был уже на ногах.

Между тем, как пишет П. Е. Щеголев, кровь из раны Пушкина «лилась изобильно». Она пропитала шинель под ним и окрасила снег.

Секунданты пытались на руках донести Пушкина до саней. Но это оказалось им не по силам. Тогда вместе с извозчиками разобрали забор из тонких жердей, который мешал проехать к тому месту, где оставили раненого.

Уложив Пушкина в сани, шагом поплелись по тряской дороге. У комендантской дачи встретили карету, которую на всякий случай прислал Геккерен-старший. Пушкина пересадили в карету, скрыв от него ее принадлежность противнику.

По дороге Александр Сергеевич сильно страдал, но не жаловался и только периодически терял сознание.

Если на месте поединка он высказал предположение, что у него повреждено бедро, то уже в карете понял, что пуля попала в живот.

«Боюсь, не ранен ли я так, как Щербачев», – сказал он Данзасу, припомнив давнюю дуэль знакомого офицера, закончившуюся смертельным ранением в живот.

Чтобы лучше разобраться в характере ранения А. С. Пушкина, попытаемся в этом разделе его истории болезни рассмотреть траекторию пули в теле раненого.

В поединках того времени противники строго придерживались двух классических позиций: с открытой грудью и пистолетом перед собой, либо – повернувшись боком, когда правая рука с оружием частично защищает лицо и грудь.

Ш. И. Удерман, глубоко изучавший этот вопрос, считает, что Пушкин (как и Дантес) избрал вторую позицию, но в момент выстрела противника еще не успел довести тело до точного полуоборота. Это и определило проникновение пули кнутри от крыла правой подвздошной кости.

На первоначальном отрезке своего пути пуля благополучно миновала жизненно важные органы, пройдя ниже почки и позади петель кишечника. Затем, ударившись о крыло правой подвздошной кости с внутренней стороны, скользнула по его вогнутой поверхности, отщепляя острые мелкие осколки, и, раздробив крестец, прочно засела в нем.

Повреждение костей таза с их богатыми нервными сплетениями, по-видимому, и создало у Пушкина впечатление, что пуля попала в бедро.

После ранения Александр Сергеевич потерял много крови. Но это не было кровотечение из крупного сосуда, иначе он, скорее всего, погиб бы на месте дуэли. Правда, В. И. Даль в записке о «Вскрытии тела А. С. Пушкина», к которой мы еще не раз будем возвращаться, указывает как на вероятный источник кровотечения на повреждение бедренной вены.

С Владимиром Ивановичем можно поспорить.

Бедренная вена лежит вне траектории полета пули. Сам Даль точно локализовал место ранения: «Пуля пробила общие покровы живота в двух дюймах[18] от верхней, передней оконечности чресальной или подвздошной кости (ossis iliaci dextri) правой стороны…»