— Ладно, — перебил астроном, — я не разглагольствовать пришел. Прекратите свинство, которое вы устроили.

— Для поверхностных людей, — пробормотал мастер, — главное — найти виноватого. Они не докапываются до корня вещей. Они ищут виноватого, чтобы наказать. Наказав, успокаиваются.

— Не будем вас наказывать, провалитесь к дьяволу, отцу вашему! Исправьте часы.

— Докажите мне, что они должны идти вперед, — я исполню ваше желание.

— Нужны доказательства?

— Зачем вперед? Почему не назад? Докажите!..

— Глупости, — сказал астроном. — Чего ради я буду доказывать, что стена белая, а огонь красный? Глупости.

— А я говорю, — подхватил мастер, — а я говорю: стена черная, а огонь желтый, — докажите, что это не так!

И стена перед ним на самом деле была черная, и в камине приплясывал желтый огонь.

Они замолчали, не в силах убедить друг друга. Потом астроном сказал:

— Если бы у меня было состояние!

— Что тогда?

— Я бы отдал вам — и вы бы исправили часы.

Мастер брезгливо сморщился.

— Убого мыслите для человека, призванного жить среди звезд.

— Нет, скажите: если дать вам деньги — большие, очень большие, неимоверные, — вы это сделаете?

— У вас нет денег. О чем же толковать?

— Я достану.

— Вот как.

— Я скажу всем: дай сколько у тебя есть. Нет денег — отдай обручальный перстень, отдай лачугу, где живет твоя семья, отдай котелок, в котором варишь пищу. Охотник, отдай свое ружье, девушка, продай свое тело, — сложим что имеем, будет гора золота… Они дадут.

— И я возьму?

— Не посмеете не взять!

— Нет, — сказал мастер. — Пускай у охотника останется его ружье и у девицы ее невинность. Вы на мне, кажется, поставили крест. Напрасно! У меня уже чешутся десны — несомненно, зубы вот-вот пойдут. Искусство, наука — мобилизовано все. Лекарства производят свое отрадное действие, а как только немножко отпустит ревматизм, думаю съездить в Целебную Местность, семь врачей ручаются за исключительный эффект. Но главное, что меня обнадеживает, это зуд в деснах, почти непрерывный. И что у вас за нездоровый интерес — куда идет время, туда ли, сюда ли? Кому же знать, как не астроному: что это под нами? стоит ли обращать внимание? Ничтожество, угасшее тело, и на нем ничтожные, смертные козявки…

— Люди! — крикнул астроном. — Люди, а не козявки! Для них светит Солнце, для них сияет Млечный Путь! Кометы бегут триллионы световых лет приблизиться к Земле, взглянуть на Человека!.. Тьфу, черт, до каких вы меня довели антинаучных формулировок, будьте вы прокляты!

И, махнув рукой, он бросился к двери.

— Эй, куда? — окликнул мастер. — Господин астроном! Вернитесь!

— Ну? — спросил астроном, остановившись.

— Вопрос.

— Ну?

— Насчет солнечного затмения. Состоится?

— Что состоится?

— Полное солнечное затмение, ради которого вы к нам прибыли.

— Конечно, состоится.

— В положенный срок? Вы убеждены?

— Разумеется.

— Да ведь время-то идет назад! — крикнул мастер и залился шипящим, хлюпающим смехом. — Может, и затмения не будет? Или будет не то, какого вы ждете, а какое-нибудь… давно прошедшее? Раз все идет назад!

— О бездны невежества! — сказал астроном.

Он дернул дверь и шагнул в открывшийся за нею черный четырехугольник под дождевые капли.

— Сильно мы его рассердили, Дук, — сказал мастер, вытирая слезы, выступившие от смеха. — А жаль, что он так скоро ушел. Интеллигентный человек. Очаровательный идеалист, уверенный, что все на свете можно купить. Но нас с тобой не проведешь на мякине. Мы знаем лютую истину, что далеко не все можно купить, далеко не все, далеко…

ПРАЗДНИК

Такого-то…ля — вечером — в городском парке.

Высятся горы мороженого. Бьют фонтаны воды с красным сиропом. Развеваются флаги. Горожане сошлись как один человек.

Больше всего было женщин в трауре. Старых, молодых, ужас до чего молоденьких.

Сцепившись под ручки, они гуляли и разговаривали.

— Смотрите-ка, все без обмана. Воду с сиропом пей даром сколько влезет.

— Мороженого целые горы.

— Бр-р! Куда мороженое в такой холод!

— Кто сказал — холод? Кому здесь холодно?

— Что вы, что вы, господин рыжий пиджак, никому не холодно. Это она обмолвилась. Это вам послышалось. Всем, наоборот, очень тепло.

— Даже жарко.

— Как в июле.

— Фу, я едва дышу.

— Я обмахиваюсь веером, видите?

— Даже дождя нет. Все дни лил, а сегодня нет. Господь бог пошел навстречу желающим повеселиться.

— Господь бог ни при чем. Это Гун позаботился.

— Спасибо за разъяснение, господа рыжие пиджаки. Прекрасный вечер!

— Прекрасный праздник!

— Все-таки, скажу вам по секрету, здесь страшно сыро. Я прямо продрогла.

— Ах, отстаньте с вашими секретами! Продрогли и продрогли, ваше частное дело. Это влажность от воды с сиропом.

— Я принесла графинчик набрать воды с сиропом для мужа. Я думаю, это ничего, если я возьму домой графинчик воды с сиропом.

— Что за лай? Что за визг?

— Бродячих собак вылавливают. Развелось их тут, в парке.

— Сюда нельзя. На эту аллею вход воспрещен. Господа, господа, кругом обойдите. Здесь похороны.

— Чьи?

— Висельника нашли, зарывают.

— А почему темно?

— Да, почему нет иллюминации?

— Странно — праздник, а иллюминации нет.

— Замолчите вы. С вами попадешь в беду. То им не так, другое странно…

— Гун приехал!

— Гун приехал!

— Гун. Гун. Гун.

Бум! Бум! Бум! — грянул марш.

Рассыпались искры фейерверка. Они были синие.

Вспыхнули цепочки лампочек. И они были синие.

— Почему синие?

— Почему синие?

— Кто волнуется? Впредь все будет синее. Как в праздники, так и в будни. Иначе налетит Последняя Гибель — и наших нет. И ваших тоже.

— Последняя? Разве есть и такая? Не просто гибель, а еще и последняя?

— А вы не знали? Есть Последняя, после которой уже ничего нет.

— Меня лихорадка колотит от этой влажности!

Бум! Бум! Бум!

Под бумканье Гун влезает на возвышение.

— Жители моего города! — говорит он. — Я собрал вас, чтобы обнародовать чрезвычайное сообщение: что такое я.

Пора внести полную ясность в этот вопрос.

Я знаю, что вы обо мне думаете. Сказать? Вы думаете, я — правитель города, ага? Был один правитель, теперь другой, ага? Управляет себе? Нет, жители, нет, не так просто.

Вот сейчас узнаете, что такое я.

Половинчато в мире, жители. Расплывчато. Ни то, ни се, ни два, ни полтора. То ли луковичка, то ли репка. Дроби с разными знаменателями. А вот я их приведу к общему знаменателю! Они у меня попрыгают! По всей неразберихе пройдусь — и будет разбериха. Как смерч пройду — я, я, я! Смету всех, кто не хочет, чтоб время шло назад!

Эх, хорошо вышвыривать парты из окон! Весело! А дома в порошок — еще веселей. В порошок их! А кровь стечет в моря. Розовая пена будет разбиваться о скалы. Рухнут все троны, двое останется владык: он на небе и я на земле.

Я посмотрю на каждого и каждому укажу его срок. Каждая голова принадлежит мне. И ты — и ты — и ты не осмелишься жить, если я скажу: умри!

Бум! Бум! Бум! Бум!

Туп! Туп! Туп! Туп!

— Правой, правой, ать-два!

Показалось войско. Его было сто тысяч или сто миллионов, не сосчитать. Оно маршировало. Туп, туп. Оно состояло из мальчиков. Маленькие бледные личики под железными касками. Сто тысяч или сто миллионов маленьких подбородков, подхваченных ремешками.

— Вы идете умирать, мальчуганы, — сказал Гун. — Эники-беники!

— Ели вареники! — прогремело сто миллионов.

Туп. Туп. Туп. Туп.

— Стой! — сказал Гун крайнему мальчику. — Отвечай — жаждешь умереть?

— Нет, — ответил крайний мальчик, это был Илль. — Не жажду.

— Я поставлю над тобой железный крест. Ступай.

— Я хочу путешествовать, — сказал Илль.

Но его пихнули в спину, и он побежал на свое место в строю.