Гиттар жестом отклонил предложение.

— Я понимаю, что вы не желаете его читать. Мне достаточно вам сказать, что его последние слова были следующие: " Я обнимаю тебя со всей силой моей любви. Я напишу тебе со следующим транспортом. Только не поддавайся искушениям Франции и не забывай меня… иначе… Твоя любимая: Андре". Это последние слова, что она мне написала. С тех пор — молчание. Застал ли ее за написанием письма муж, или он нашел мои письма, или она покончила собой с отчаяния, или с ней произошел несчастный случай? Я не знаю. И когда я узнал, что вы собираетесь ехать, я не мог удержаться, чтобы не рассказать об этой драме. Но я ни о чем вас не прошу. Только что я говорил о деликатном поручении. Я неудачно выразился. Единственное, что я хотел, это то, чтобы вы знали про эту историю и, если случай занесет вас в Сайгон, может быть, постарались выяснить причины этого молчания.

— Не о чем и говорить, — машинально ответил Гиттар.

На самом деле он думал совсем о другом. Он думал о Клотильде, которая, без сомнения, не знала о своем несчастье. Разделяя беспокойство мсье Пенне, понимая и жалея его, ему в то же время искал в себе силы презирать его. Разве не получил он подтверждения тому, что думал? Подобное признание узаконивало его ненависть. И, между тем, та совершенно улетучилась. Раньше, когда у него не было никаких оснований для неприязни, тот был ему противен, теперь же, когда тот сам признался в своей вине, он больше не находил в себе сил его ненавидеть. Ах, как бы ему было приятно узнать об этой истории со стороны! Какое бы преимущество почувствовал он по отношению к своему сопернику. Вместо этого, он видел себя сообщником. Он снова подумал о Клотильде. С момента, как он узнал об измене ее мужа, она казалась ему менее желанной. Сострадание, которое он испытывал к мсье Пенне, лишало его желания соперничать. Он не чувствовал в себе смелости усугубить страдания этого и без того удрученного человека. И между тем, обладая этим секретом, он чувствовал себя всемогущим. Это и было причиной его великодушия. Влюбленный в Клотильду, он поклялся, что никогда не воспользуется этим признанием.

— Вы не слишком меня презираете? — с тревогой спросил мсье Пенне.

Гиттару захотелось показать, что он знал жизнь и никакие секреты его не удивляли.

— С чего вы взяли, что я вас презираю? Напротив, ваша боль вызывает у меня уважение. Вы — мужчина.

— Спасибо! — пробормотал несчастный.

— Я понимаю, по причинам, о которых я лучше промолчу, насколько вам должно быть мучительно от того, что ваше сердце находится вдали от семейного очага. В таком случае нас раздирает жалость к существам, которые нас любят, не будучи любимы сами. Мы не хотим причинять им страданий, и поэтому мы причиняем страдания другим.

— Как справедливо то, что вы сказали!

Польщенный, Гиттар продолжил, не прибавляя ничего нового, довольствуясь тем, что развивал уже высказанную мысль:

— Вы желали бы изменить сердца своих ближних, чтобы поделиться разыгрывающейся в вас трагедией, но не решаетесь этого делать и остаетесь наедине со своими страданиями. В любом случае, я могу заверить вас в моей преданности. Если уж я еду на Восток, а это мое твердое намерение, я обещаю вам сделать все, что только будет возможным сделать, чтобы принести вам если не утешение, то, по крайней мере, определенность.

— Спасибо, еще раз спасибо…

— Не благодарите меня. Любой человек с сердцем поступил бы как я. В том нет никакой заслуги, и ваши благодарности меня больше смущают, чем трогают.

— Мсье Гиттар, что же тогда мне вам сказать, чтобы выразить мою бесконечную признательность?

— Ничего! — театрально ответил наш герой.

Они обменялись еще несколькими фразами, затем, покинув кабинет, они присоединились к Клотильде.

— Ну, вот и вы, наконец! — сказала она. — Вы не можете пожаловаться на то, что я не дала вам спокойно поговорить.

— Но мы ни о чем и не говорили, — ответил ее муж.

Глядя на Клотильду, Гиттар неожиданно почувствовал себя властелином своего счастья. Разве не был он хранителем секрета, который мог превратить эту счастливую женщину в отчаявшееся существо? И это всемогущество наполнило его чувством. "Однажды, — подумал он, — вы, может быть, все узнаете и в своем унынии вы обратитесь к человеку, который знал об этом раньше вас, но имел благородство ничего вам не сказать, несмотря на свою любовь к вам. И тогда вы проникнитесь к нему благодарностью, и новое счастье начнется для вас".

— Это не очень-то любезно с вашей стороны так долго оставлять меня одну, — продолжила она с тем трогательным выражением, которое имеют жертвы перед тем, как узнают свою участь.

— Не будем преувеличивать! — сказал Пенне.

— Четверть часа, от силы, — добавил Гиттар, наслаждаясь той новой властью, которой его облекли обстоятельства.

Знание того, что могло бы повлиять на жизнь Клотильды, наполняло его снисхождением к ней.

Время от времени его взгляд пересекался с взглядом мсье Пенне, и тогда он ощущал себя так, словно ему доверена секретная миссия. "Она не только не знает, — думал он, — о своем несчастье, но также и о вытекающем из него счастье. Ее будут любить, баловать, — и она об этом не догадывается…" Словно незнакомец, который стучит в вашу дверь, чтобы сообщить о сказочном и неожиданном выигрыше, Гиттар сохранял некоторую суровость. С момента, как он выслушал признание Пенне, его радость только возрастала. Это женщина, которая все еще полагалась на своего мужа, казалась ему такой же одинокой, как если бы у нее не было никого на свете. И он видел ее уже принадлежащей себе. Он не испытывал никакой ревности. Он был уверен в себе. То, что от одного его слова от этого союза могло не остаться камня на камне, наполняло его уверенностью и благодушием. О, конечно не он, не он произнесет это слово! Но он все же мог это сделать. Словно скупец, который довольствуется если не обладанием самими вещами, то, по крайней мере, властью обладать ими, когда ему захочется, Гиттар довольствовался своим всемогуществом.

— Я надеюсь, что вы все-таки не слишком соскучились, мадам, — сказал он с едва различимой ноткой превосходства, которая не ускользнула от Клотильды.

— Разумеется, не более, чем вы, — сухо ответила она.

— О, тогда вы определенно не соскучились.

— Я это знаю.

— Я прошу тебя, Клотильда, — сказал ее муж, — ты помнишь, что мне обещала?

— Да, да, помню. Но в чем ты меня упрекаешь? Я же не сержусь.

— Моя жена чрезвычайно раздражительна и она, конечно, не сочтет неудобным то, что я вам об этом говорю, — заверил мсье Пенне, обращаясь к Гиттару.

— Все женщины в большей или меньшей степени раздражительны.

— В особенности, когда у них есть на то причины, — заметила Клотильда.

— Успокойтесь, успокойтесь, — счел к месту сказать Гиттар, уверенный в новой власти, ему пожалованной.

— Но, мсье Гиттар, мне кажется, что после беседы с моим мужем вы стали настоящим покровителем. Вы не были таким, еще недавно. Уж не откровения ли это моего мужа заставляют вас забываться?

Этот прямой выпад озадачил нашего героя. "Женщины, — подумал он, — обладают предчувствием вещей. Клотильда досадует на меня за то, что, как она полагает, мне мог рассказать о ней ее муж. О, если бы она знала, насколько мало речь касалась ее, она, конечно же, была не столь агрессивна".

— Но что я сделал? — со смирением спросил Гиттар.

— Ничего… Ничего… — повторил мсье Пенне, поворачиваясь то в сторону своей жены, то в сторону своего наперсника с надеждой успокоить их обоих.

— Я же тебе говорила! — продолжила Клотильда, обращаясь к своему мужу.

— Но уверяю тебя, что ничего не случилось.

— Ты что, ослеп?

— Не знаю, — ответил мсье Пенне.

— Во всяком случае, ты не видишь того, что вижу я.

На протяжении всего этого диалога Гиттар выражал признаки самого глубокого удивления. Он догадывался, что какая-то деталь ускользала от него, и пытался ее разгадать. Подозревала ли о чем Клотильда? Подслушала ли она их разговор? Ему не хватило времени для больших раздумий.