— Значит, Чак… — сжав губы, прошептал, вставая, Джин. Он неохотно протянул руку Лоту.

— И это мужское рукопожатие? — вскинул выгоревшие брови Лот.

— Прости, Мефистофель, — с бледной улыбкой сказал Джин, чуть сильнее сжимая широкую ладонь Лота, — но я ничего уже не понимаю про тебя — добрый ли ты мой ангел или злой. Только кажется мне, что ты все время тащишь меня по какой-то нужной тебе дороге, как буйвола за железное кольцо, просунутое в ноздри!

По лицу Лота, гася улыбку, пробежала тень.

— Ну вот! Каждый раз, когда я спасаю тебе жизнь, ты мысленно спрашиваешь, во что это тебе обойдется. Брось ты эту мистику! Откуда у тебя эта достоевщина, Джин?! Или это гены поработали над воссозданием в сыне эмигранта «непонятной русской души»? Это грязная война, Джин, мы все по уши в грязи, но я не хочу захлебнуться этой грязью. У меня тоже есть свои принципы!

С этими словами Лот пошел к выходу, нахлобучив фуражку.

— Лот? — сказал Джин ему вслед.

— Да? — спросил Лот, оборачиваясь.

— Дай мне пятнадцать долларов! Или полтораста пиастров.

— Изволь! Но зачем? За что?

— За уши Чака. Ведь ты этого хочешь, Лот?

Лот достал из кармана две серо-зеленые десятки.

— Сдачу можешь оставить себе. Выше подбородок, малыш! В штабе специальных войск в Ня-Транге я доложу, что ты дрался сегодня как сверхсолдат, как супермен! — Он расхохотался. — Представляю, какой дурацкий вид будет у этого Чака, когда он примчится сюда и увидит, что форт чудом выдержал штурм, а генерал Кастер[97], то есть Джин Грин, цел и невредим. И при ушах!

Когда Лот и увешанные гирляндами отрезанных ушей «викинги», втиснув мертвое тело Фрэнки под сиденье, улетели на «хьюи». Джин долго смотрел вслед дюралевой стрекозе, вспоминая каждое слово Лота, напряженно стараясь разобраться во всех оттенках и обертонах извилистой лотовской мысли. Он так и не смог понять, почему Лот решил сорвать чудовищную операцию, задуманную какими-то моральными уродами. Неужели только ради него, Джина, и солдат аванпоста, оказавшихся пешками в большой тайной игре?

Минут через двадцать к воротам форта подкатили со скоростью почти сорок миль в час два десятитонных бронетранспортера М—113, ощетинившиеся пулеметами и автоматами. Джин приказал открыть ворота.

Заложив большие пальцы рук за пистолетный ремень, расставив ноги, Джин молча наблюдал за выгрузкой «зеленых беретов». Все они, как обычно, сидели на мешках с песком, чтобы не оторвало ноги, если М—113 наскочит на мину. От Джина не укрылось замешательство Чака, ожидавшего увидеть усеянный трупами разгромленный аванпост.

Чак, в «тигровой» форме, весь увешанный гранатами и подсумками, подошел к нему, фальшиво улыбаясь и протягивая волосатую руку.

— Хай, Джин! Рад тебя видеть живым и здоровым. Узнал по радио о налете Ви-Си на твой пост и поспешил на помощь. Наверное, жарко было?

Джин не обратил внимания на протянутую руку.

— Что-то ты не очень радуешься моему приезду, — сказал Чак. — Я мчался на максимальной скорости, проскочил сквозь две засады… Скажи, большие были потери? Есть убитые среди американцев? Кстати, я еду отсюда на базу Баткэт и смогу прихватить убитых. Ведь в этом проклятом климате трупы начинают немедленно разлагаться, а там их сразу забальзамируют…

— Мне надо поговорить с тобой, Чак, — тихо, сдерживая гнев, произнес Джин, глядя в глаза своему дав нему врагу.

— Что ж, валяй, Джин!

— Наедине. Прогуляемся в лесок.

— Что? В джунгли? Да ты с ума спятил! Там вьетконговцы кишмя кишат.

— Нет. Они ушли по своим подземным тоннелям в джунгли. Ты что, струсил, Чак?

— С чего ты это взял? По сравнению со мной ты новичок, Джин, уж не обижайся. Пошли!

«Зеленые береты» проводили капитана Битюка и первого лейтенанта недоуменными взглядами. Нашли время для прогулки в джунглях! Ведь сразу за воротами крепости начинается «зона сумерек», «ничья земля», на которой в любую минуту может ударить выстрел партизана!

По вырубке, где все еще тлели пни и трава, шли молча. Чак взял наизготовку свой Ар-15, расстегнул кобуру «кольта». Джин закурил. Рана давала себя чувствовать — он хромал все сильнее.

На опушке оплетенной лианами бамбуковой чащи они сразу увидели примятую сандалиями и телами траву, какое-то тряпье, темные пятна крови, мелкие воронки от разорвавшихся мин.

— В чем дело, Джин? — нетерпеливо спросил Чак. — Говори! Дальше я не пойду. И вообще — пошли лучше обратно.

— Я хотел спросить тебя, Чак, — тихо начал Джин, останавливаясь и поворачиваясь к Чаку. — Ведь если бы ты нашел нас тяжело раненными, ты бы добил нас не так ли?

— Что за бред?! Что за ахинею ты несешь?!

— А добив, ты бы отрезал у нас уши, Чак?

Чак отпрянул как от удара. В зеленоватых сумерках лицо его приняло бледно-зеленый оттенок. У него отвалилась челюсть.

— Возьми в руки «кольт», Чак! — сказал Джин, расстегивая кобуру.

— Ты с ума сошел! — хрипло выкрикнул Чак. — Я не собираюсь играть с тобой в ковбои!

— Считаю до трех, Чак. По счету «три» я застрелю тебя как собаку! Раз!

Чак попятился. Его правая рука с растопыренными пальцами застыла над расстегнутой кобурой. Плечи вздулись и напряглись. Глаза сузились. Два!

Чак выхватил «кольт» и тут же, нажимая на спусковой крючок, прыгнул влево.

Грянул выстрел. Рука Джина, секундой позже выхватившего пистолет из кобуры, застыла в воздухе. Пальцы разжались, выпуская тяжелый «кольт».

В джунглях заплясало шалое эхо.

А Чак вдруг буквально провалился сквозь землю. Под его ногами разверзлась земля, обрушился слой дерна с травой. Он взметнул руками, роняя «кольт», и упал. Рухнул на остро заточенные бамбуковые колья западни, вырытой партизанами Вьетконга.

Дикий нечеловеческий вопль разнесся по джунглям. В глубине зарослей в стороне закричали гиббоны.

Схватившись за раненую руку, Джин с ужасом смотрел на то, как корчилось прошитое кольями тело. Острые, как штыки, колья прошли сквозь левый бок, пропороли грудь и спину. Кровь лилась, пульсируя, из двух десятков ран. От крови набрякла «тигровая» форма…

— Джин! Джин! — прохрипел Чак. — Спаси меня! Заклинаю богом…

— Ты должен был отрезать уши? — спросил Джин.

— Да! Да! Я все расскажу! Только, ради бога, вытащи меня отсюда!..

Джин повернулся и зашагал прочь, поддерживая онемевшую простреленную руку. Крик Чака сверлил ему уши. Началась агония…

Он шел и думал, что у ворот его встретят «зеленые береты» обеих команд и он скажет им: «Вьетконг! Я ранен, а капитан упал в тигровую западню. Принесите его!» И его принесут. Но он будет уже без сознания. Он обречен, потому что острые концы бамбуковых кольев наверняка смазаны ядом. Тело Чака вздуется и покроется пятнами, и ничто его уже не спасет.

Он не видел, как Чак последним усилием сорвал с ремня осколочную гранату и зубами вырвав кольцо, швырнул ее ему вслед. Он не видел черно-алого разрыва в серо-зеленой чаще, не услышал разрыва гранаты, не почувствовал боли. В одно мгновение на мир обрушился всепоглощающий мрак.

По лицу ползали мухи. Он видел, как они взлетали, радужно переливаясь в последних лучах солнца, но не чувствовал, как они садились и ползали по лицу. Он попытался помахать рукой, чтобы отогнать этих проклятых мух, но рука не поднялась, не шевельнулась.

Мухи ползали по глазам. Он попытался закрыть глаза, моргнуть и не мог этого сделать.

«Я Джин Грин», — сказал он себе и сразу вспомнил все, что произошло: дуэль с Чаком и тигровую западню.

Но что случилось потом? Почему он лежит и не может шевельнуться, не может отогнать этих докучливых мух? Может быть, и он попал в тигровую западню — партизанскую ловушку?

Он попробовал скосить глаза влево и вправо, чтобы увидеть, где он лежит. Глаза не двигались.

Наверное, Чак выстрелил ему в спину. Но почему тогда он не чувствует никакой боли?

Может быть, у Чака оказался один из этих игольчатых духовых пистолетов, стреляющих крошечными пустотелыми иголками с ядом, вызывающим нервный паралич?