Стали опускать трап. Скрип тросов вернул ее к действительности, и она даже вздрогнула. «Что-то я засмотрелась, – подумала она. – Это неприлично, надо отвести взгляд». Но это было свыше ее сил.

Мужчина отвернулся и посмотрел, как сходни, опустившись, коснулись травы возле его ног. Движение еще не закончилось, а он уже вспрыгнул на сходни и сбежал по ним на нижнюю палубу, расположенную под той, где стояла Мэри.

С его исчезновением исчезло и овладевшее ею наваждение. Внезапно она снова стала сознавать окружающее. Ветер, поднимавший пряди волос с ее лба, сильнейший аромат цветов, травы, раздавленной сходнями, воды, бьющейся о корпус парохода. Она услышала голос миссис Джексон и повернулась с виноватым видом, готовая просить прощения за свое неприличное поведение. Но она была одна на палубе, а голоса тут же заглушило ржание лошадей и людские крики. Мэри подбежала к двери, ведущей с палубы в ее каюту, убегая от чрезмерного, пугающего прилива чувств.

Голос миссис Джексон доносился с нижней палубы. Она бранилась с капитаном, требуя, чтобы судно немедленно отшвартовалось и продолжило путь на Новый Орлеан.

Новый пассажир, успевший добраться до палубы, рассмеялся:

– Долго мы не задержимся, Роза. Я только прослежу, чтобы мои люди погрузили двух лошадей, и мы тронемся дальше.

Роза Джексон, отвернувшись от капитана, посмотрела на нового пассажира.

– Добрый вам день, мистер Сен-Бревэн. – Зубы ее были сжаты от гнева, а слова резки. – Я на этом судне полноправная гражданка, как и все прочие дамы, так что будьте любезны обращаться ко мне «миссис Джексон». – Она гневно посмотрела на капитана: – Если к обещанному часу я не буду в Новом Орлеане, сэр, то ваши премиальные отменяются. – Оттолкнув Сен-Бревэна, она гордо направилась к лестнице.

Когда она вошла в каюту, ни от гордости, ни от гнева не осталось и следа.

– Дитя мое, – воскликнула она, – почему ты так, сжавшись, сидишь в тени? Снова простудилась? – Она села рядом с Мэри и обняла девушку за плечи. – Ну же, ну, обопрись на мисс Розу, – прошептала она. – Я о тебе позабочусь. Скажи мне, что с тобой.

Мэри с благодарностью расслабилась в уютных объятиях миссис Джексон:

– Все в порядке, мисс Роза. Просто я внезапно как-то чудно себя почувствовала.

Мисс Джексон погладила ей лоб:

– Это от жары, милая. Ты к ней не привыкла. Все, пока не привыкнут, чувствуют себя не в своей тарелке. Слава Богу, лихорадки у тебя нет. Сейчас я намочу полотенце холодной водой и протру тебе лоб. А потом мы пойдем и совсем легонько поужинаем.

– Нет, нет, я не могу. – Мэри решила, что скорее умрет, чем вновь увидит прекрасного мужчину с плантации. Должно быть, он счел ее величайшей дурой на свете.

Миссис Джексон рассмеялась и крепче прижала ее к себе.

– Но, Мэри, нам придется это сделать. Вот-вот придет моя горничная собирать наши вещи. Мы ведь почти приехали, осталось совсем немного. Кроме того, тебе просто необходимо поесть. Когда мы приедем в Новый Орлеан, у тебя не будет времени, а ты за весь день ни крошки не съела. Девушка не может быть веселой, постоянно думая о том, как она голодна. А тебе предстоит повеселиться, как никогда в жизни. Я говорю тебе об этом только сейчас, потому что не была уверена, что мы попадем в город вовремя. Но теперь я точно знаю, что мы успеваем. Если ты вдруг забыла, то напомню тебе, что сегодня Четвертое июля. А в Новом Орлеане праздник длится круглые сутки. Будут фейерверки. Танцы на улицах. Вечеринки в каждом доме. Я сама каждый год устраиваю прием. Дом будет разукрашен, придут мои друзья. Слуги знают, как все подготовить. И еще, мне не терпится показать им тебя, Мэри. Я каждому собираюсь сказать: «Вот она, моя любимица, которую я отыскала на Севере». И все полюбят тебя, Мэри, и будут рады приветствовать тебя в твоем новом доме.

Мэри забыла о своем смущении, страхах, взволновавших ее сильных чувствах. Новый дом. Новый Орлеан. Новые друзья, которых она там встретит. Как в родной семье.

– Я, пожалуй, умою лицо, – сказала она, обнимая миссис Джексон. – Я люблю вас, мисс Роза.

Поскольку конец пути был так близок, обычного ужина не подавали. На длинном столе, прислоненном к стенке, была выстроена шеренга холодных и горячих блюд, и пассажиры наполняли тарелки всем, что им приглянулось. Потом они садились за небольшие столики, расставленные по всей кают-компании. Каждый мог пить и есть что и когда заблагорассудится.

Такая система была для Мэри в новинку. Она застыла над блюдами, не в состоянии остановить на чем-то свой выбор.

Она была настолько погружена в этот процесс, что даже не заметила, как вошел Сен-Бревэн в сопровождении еще двоих мужчин.

Все трое задержались у столика, на котором стояла большая серебряная чаша, наполненная льдом и бутылками шампанского.

– Мы возьмем бутылку и бокалы, – сказал Сен-Бревэн стюарду, стоящему за столиком. – Пойдем в курительный салон и выпьем там, – предложил он своим компаньонам. – Тогда я приму ваше предложение сыграть несколько партий в карты.

– Монти, на игру времени не хватит. До Нового Орлеана едва ли больше получаса.

Вальмон Сен-Бревэн поднял темные брови.

– Скорее, пятнадцать—двадцать минут. Но разве это что-нибудь меняет? Ведь после прибытия судно никуда не идет. Мы будем играть, пока нам не надоест и не захочется разойтись… или пока я не выиграю все ваши деньги. – Он изысканно раскланялся, подводя двух своих попутчиков к лестнице. В руке он держал бутылку шампанского.

Любой наблюдатель мог бы безошибочно определить, что это два американца и креол, один из коренных франкоязычных жителей Нового Орлеана. Сен-Бревэна выдавал его акцент, хотя он говорил по-английски совершенно свободно, а также костюм. Он переоделся, едва поднявшись на борт «Красы Мемфиса». Джентльмены-креолы всегда переодеваются к вечеру, а этот джентльмен-креол одевался значительно элегантнее большинства своих соотечественников. Рубашка на нем была шелковая, кружевная, жилет – из белого с золотом парчового атласа. Мизинец левой руки украшал золотой перстень, загорелые руки были прекрасно ухожены. В общем, одет, обут, причесан и выбрит он был идеально.

Американцы были в той же одежде, в которой провели весь день – дорогой и модной, но без того истинно парижского шика, которым были отмечены смокинг креола и его узкие брюки. В сравнении с его лощеным совершенством американцы выглядели несуразно.

Наверху, в курительном салоне, они расставили стулья вокруг стола. Сен-Бревэн разлил шампанское и пальцем подозвал стюарда.

– Запечатанную колоду карт для моих друзей, чтобы они могли ее проверить, прежде чем я опустошу их пояса с деньгами, – сказал он. Вытянув длинные ноги, он откинулся в глубоком кожаном кресле. – Скажите, друзья мои, следует ли мне сделать вывод, что вы направляетесь в Новый Орлеан на воскресный стипльчез? Я сам выставляю двух лошадей. Не угодно ли заключить пари? Я чувствую в себе достаточно уверенности и могу предложить вам гандикап.

– Я видел тех тягловых лошадок, которых вы подняли на борт, – сказал американец помоложе. – На какую конкретно сумму вы в них уверены?

– Погодите-ка минутку, – сказал другой. – Прежде чем мы перейдем к этой теме, я хотел бы кое-что узнать. Монти, что это за дама, с которой вы раскланивались в кают-компании? Я с самой Падуки пытался познакомиться с ней, но мне решительно не везло.

Вальмон Сен-Бревэн ухмыльнулся:

– Друг мой, никакого везения вам и не требовалось. Достаточно было бы показать ей свой бумажник. Эта элегантная женщина – Роза Джексон. Она содержит самый шикарный дом свиданий в Новом Орлеане, а значит, самый шикарный во всей стране.

– Бандерша? В жизни бы не поверил!

– Если хотите, я свожу вас в ее заведение. Я там довольно уважаемый клиент. Лучшего вина и лучших постелей, чем у нее, вы нигде не найдете.

– А девочки? У той, которая сейчас при ней, вид такой, будто она ничего, кроме своего молитвенника, не знает.