— Вот теперь он действительно умер, — сказал Пол.

— И они тоже, — добавил Эндрю.

Пол бросил альбом поверх хрустящих останков его недавних жильцов.

— Аминь, — сказал Питер, сам не понимая зачем.

Пол с Эндрю переглянулись, жалея, что в голову не лезет ничего столь же весомого. Осознав, что ничего толкового не придумывается, они хором сказали

— Аминь.

В огонь все трое смотрели до тех пор, пока страницы альбома не сгорели дотла. Пока от альбома не осталась одна лишь металлическая спиралька.

Пол выпихнул железку хворостиной.

Подождав, когда спиралька остынет, они закопали ее в дальнем конце Форта.

Они разбросали костер, дав ему скончаться от голода.

Действовали они в полном молчании.

Питер с новой силой ощутил свою близость к остальным, но эту близость он с удовольствием променял бы на то, чтобы повернуть все вспять.

Теперь они были повязаны этим.

Оставалось лишь посмотреть, чем этим.

Мне нужно вернуть контроль над Командой.

Пока мы благополучно катим себе обратно в Эмплвик, где Пол не сможет начать настоящую схватку, я пересказываю ему свою идею.

Пол ничего не говорит. Он едет, не держась за руль, и велик виляет из стороны в сторону. А классно было бы сейчас его сбить. Он просто искушает меня своей наглостью. Пол считает, что костер — это его идея. Поэтому и подлизывается ко мне.

Питер держится рядом со мной — боится.

Я говорю: Мы должны предложить Миранде вступить в Команду.

На выбоинах велик Пола виляет совсем уж сильно. Сейчас грохнется. Но Пол отлично держится в седле, и проскакивает опасное место.

Питер задумчиво тянет: Но зачем? Я думал, мы не принимаем девчонок.

Раньше не принимали, — говорю я. — Но теперь я считаю, она должна занять место Мэтью. Таким образом мы сохраним над ней контроль.

Пол впереди — по крайней мере, в велосипедной гонке.

Я вынужден кричать, чтобы знать наверняка — он меня слышит.

Он так ничего и не сказал, а мне нужно хоть что-то от него услышать. Может, напрямую спросить? Питер делает это за меня.

Что ты думаешь? — спрашивает он Пола.

Я знаю, что Пол хочет сказать. «Дурацкая идея». Ему позарез надо, чтобы я чувствовал себя пустым местом.

Пол говорит: Думаю, нам надо встретиться и обсудить. А пока мы делаем все как обычно. Ведем выжидательную игру с Динозаврами. Мне кажется, мистер Динозавр скоро откинет копыта. Не думаю, что миссис Динозавр протянет после этого больше нескольких месяцев.

Я говорю: Но ведь Миранде придется пройти полную подготовку.

Нет, — отвечает Пол, — пока мы ничего не предпринимаем.

Мы расстаемся и в темноте несемся по домам, где нас ждет вечерняя пища.

Дорога тиха, машин почти нет. От Форта Деревá мы добрались незамеченными. Операция «Костер» завершилась полным успехом.

Меня немного тревожат обгоревшие волосы. Если отец спросит, скажу, что мы учились разжигать огонь на скорость. Ему это понравится.

Я испортил куртку. Какой же я глупый и безответственный, даже не понимаю, как мне повезло в жизни, я немедленно отправлюсь в кровать, не получив замечательного ужина, который приготовила мать, ты только посмотри, нет, ты постой, как это получилось, а? (Я отвечаю. Объясняю про костер на скорость.) Я что, пытаюсь покончить с собой? Я ведь не стану большой потерей для общества, правда? Если я буду продолжать в том же духе, отец сбросит на меня тонну кирпичей так быстро, что я даже не пойму, что случилось. Ступай.

Я ступаю.

Я ступаю не медля ни секунды.

Слышу, как отец орет на мать. Все громче и громче. Он колотит кулаком по стенам и дверям. Я чувствую, как сотрясается весь дом, словно готовясь обрушиться на нас. Все равно что сидеть на клетке с тигром, а тигриная ярость вырвалась за пределы клетки.

Я знаю, что отец сейчас поднимается. Я знаю, что он сделает. Но я не знаю, как именно он это сделает. И потому это так ужасно.

А пока суд да дело, я готовлюсь ложиться спать. Раздеваюсь, как паинька, надеваю пижаму. Залезаю в постель и натягиваю на себя одеяло, набитое гусиным пухом.

Отцовское наказание вот-вот поднимется по лестнице и войдет в мою спальню.

Я не выключаю свет, так как знаю, что отец сейчас все равно его включит.

Я даже не помышляю о том, чтобы спрятаться, как раньше. Есть шкаф, есть буфет, спрятаться можно или там, или там.

Мать, наверное, стоит в дверях кухни.

Я лежу и слушаю. Это похоже на сон, когда ты знаешь, что ты спишь, и еще знаешь, что если бы захотел пошевелиться, то запросто мог бы пошевелиться, но, оттого что ты так боишься во сне, пошевелиться ты не можешь.

Я знаю, так не бывает, чтобы он простил меня до того, как войдет в мою комнату. Неважно, что кричит ему мать. Он бы не стал так грохотать и орать, если бы шел простить меня.

Мой отец ужасен. Он похож на лавину, несущуюся с горы.

Когда я думаю о нем, он такой большой. Он стоит между мной и миром, и я не вижу, что за ним, потому что он такой большой и закрывает мне весь обзор.

Ну вот, я слышу, как хлопнула дверь.

Звук шагов. Громких. Быстрых.

Наваливается на меня, будто тонна кирпичей, так быстро, что я не понимаю, что случилось.

Моему отцу можно доверять. Он всегда держит свое обещание.

(Я сейчас буду погребен под тонной кирпичей.)

Я что-то знаю? Мать в эту минуту сидит внизу на кухне и горько плачет, потому что она как проклятая весь день стряпала мне замечательный ужин, а теперь все пойдет в отбросы, и что я об этом думаю?

(Прости.)

Что я сказал? Отец меня не слышит.

(Я сказал — прости, — говорю я.)

Прости, да? Прости? Прости — и все? Этого мало. Отец намерен преподать мне урок Он использует тот единственный язык, который способен понять такой кусок говна, как я.

Мне сейчас дадут хороший урок Настанет день, и я буду благодарить отца за него. Я буду так, блядь, благодарить за все, что он для меня сделал.

Сейчас он мне задаст хорошую трепку. Ну вот, пора и спать, и я писаю в унитаз, а он писает рядом со мной, смотрит, как я писаю, и я чувствую, как по моим ногам плещет горячая жидкость, и вот я чищу зубы зубной щеткой, которая побывала в желтоватой унитазной воде, и вот я полощу рот с мылом, и вот я дочиста слизываю пену с раковины языком, и отец вытягивает мой язык как можно дальше, и вот я намазываю лицо и руки кремом для бритья, и вот отец учит меня бриться и доверять ему брить меня.

Полпути позади, думаю я. Бывало и гораздо хуже. Сегодня так себе вариант, средний. Такое я могу перенести с легкостью. Втайне отец наверняка ужасно гордится мною за то, что я учился разжигать костер на скорость. Он лишь делает вид, будто жестоко наказывает меня, чтобы не выглядеть слабаком перед матерью. Она ведь знает, что он Лучший отец.

Мне снится Мэтью. Он здесь, в комнате, которую я построил у себя в голове. Это очень надежное место, здесь страшно уютно. Здесь есть подушки, и одеяла, и простыни, и шатер из простыней. Мэтью здесь дома. Он говорит, что это его любимое место и он бы всегда жил здесь, если бы мог. Я отвечаю, что это наше с ним логовище, — если он, конечно, хочет, а он смеется и говорит, что для того-то логовища и существуют, разве нет?