Повернувшись, Елизавета обняла Кэт.

– Я знаю это, Кэт, знаю. – Она улыбнулась. – Значит, он глядел на меня так, словно готов был меня проглотить? Да, так и было! Но пока он только глядит, какое это имеет значение? Не бойся, Кэт, я не позволю себя проглотить. Давай заглянем в карты. Интересно, что они сейчас скажут о высоком смуглом мужчине.

– Остерегайтесь его! Вот что они вам скажут.

– Я? Остерегаться? Пусть он меня остерегается!

– Нет, миледи, это вы трепещете. Будьте осторожны. Это вовсе не обычный человек.

– А вот тут ты права, – согласилась Елизавета и счастливо рассмеялась. – Он действительно совсем не обычный человек.

Наступил ноябрь. Замок в Хатфилде превратился в центр великой активности. Принцесса теперь держалась более надменно, стала царственной, но веселой, высокомерной и более вспыльчивой, чем прежде.

К ней приехал граф Фериа, что вызвало новый прилив оживления, поскольку все понимали зачем – чтобы от имени своего господина, Филиппа Испанского, войти в доверие к Елизавете.

Граф низко поклонился – ниже, как тут же заметила Елизавета, чем кланялся ей во время их последней встречи. От такого его поведения ей захотелось громко рассмеяться. Она подумала: «Значит, ваш господин скорее окажет поддержку мне, той, которую он подозревает в ереси, чем позволит своему старому врагу, королю Франции, посадить Марию Шотландскую на английский престол».

Было приятно знать, что она получит поддержку могущественного Филиппа, и понимать: что бы Елизавета ни сделала, этого уже не изменишь. Она могла бы быть холодна с Фериа, если бы того пожелала, или же отнестись к нему тепло, но ничто не изменило бы решения его господина. Испании Елизавета представлялась меньшим из двух зол. Так оно и должно оставаться.

– Для меня большая честь, милорд граф, – сказала она, – что вы осветили своим присутствием мое смиренное жилище.

– Это скорее честь для меня, – торжественно ответил испанец.

Елизавета оценивающе оглядела его и подивилась: что могло заставить Джейн Дормер влюбиться в него? Он по-своему красив – но испанец! Ей-то подайте доброго крепкого англичанина. Ее мысли постоянно возвращались к Роберту Дадли.

Она предложила Фериа отужинать вместе с ней.

– Мне доставляет великое удовольствие знать, что вы приехали, чтобы заверить меня в дружбе вашего господина, – сказала принцесса, когда они сидели за столом.

– Показать вашей милости свою дружбу к вам всегда было искренним желанием моего господина, – ответил он. – Вы знаете, что королева действительно серьезно больна?

– Я слышала об этом.

– Ваша милость, это важнейший момент для вас, – продолжал Фериа. – Вы будете объявлены преемницей королевы. Таково желание моего господина. Вы знаете, как велико его влияние на королеву, и именно благодаря ему все так и произойдет.

Светлые песочного цвета брови приподнялись, наклон головы стал до крайности надменен.

– Ваш господин – мой добрый друг. У меня нет в этом сомнений, – проговорила Елизавета, – но я не вижу, как он – или кто-либо другой – может дать мне то, что принадлежит мне по праву наследования. Никто не властен одарить меня тем, что является моим правом; так же как по справедливости меня невозможно этого лишить.

– В Англии существует обычай: монарх называет имя своего преемника, не так ли?

– В Англии существует обычай, милорд, что преемником становится ближайший родственник.

– Существовали некоторые затруднения в связи с браком отца и матери вашей милости.

– Я дочь моего отца, – сказала она. – Любой, кто знал его и знает меня, не может в этом усомниться.

– Вы говорите истину, и королева в восторге, что сделает вас своей преемницей – по предложению его величества, моего господина. Я хотел бы, чтобы вы знали, что его самое католическое величество – ваш друг.

Елизавета наклонила голову набок. Фериа с трудом мог поверить, что эта надменная принцесса та же самая молодая женщина, которая еще совсем недавно была необычайно скромна и услужлива. Принцесса знала, что ее положение безопасно; знала, что королева на смертном ложе; знала, что это дело всего лишь нескольких недель – а возможно, и дней, – и она станет королевой Англии. Но держится так, словно эта честь уже принадлежит ей, подумал испанец.

– Существуют некоторые условия, – произнес он.

– Сочту своей обязанностью выслушать их.

– Она желает, чтобы вы не меняли ее личных советников.

Елизавета грациозно приподняла плечи:

– Я считаю, что вольна сама выбирать себе советников, как вольна была выбирать их она.

Несколько мгновений граф молчал. Елизавета была агрессивна, он предвидел впереди неприятности, но продолжил:

– Но, что самое важное из всего, она требует от вас не делать никаких изменений в религии страны.

Принцесса опять склонила голову и заговорила с почтительным достоинством:

– Я не стану менять ее при условии, что ее истинность будет подтверждена словом Божьим, которое единственно может быть основанием для моей религии.

Фериа был слишком в большом отчаянии, чтобы скрыть свои чувства. Какие беды ждут впереди его господина и Испанию, когда на престоле окажется эта женщина? Она само кокетство, если восхищаются ее нарядами и драгоценностями, так что может показаться, будто перед вами глупенькая хихикающая девчонка, а ведь на самом деле это серьезный и коварный государственный деятель.

Он тревожился о будущем и лихорадочно надеялся, что его отзовут в Испанию прежде, чем ему придется служить в стране, управляемой такой королевой.

Потом в Хатфилд приехала Джейн Дормер, невеста Фериа. Это вызвало много разговоров и предположений, потому что после госпожи Кларенциус Джейн была самой любимой фрейлиной Марии.

Елизавета приняла ее сдержанно, с любопытством разглядывая прелестную молодую девушку, фанатичную католичку, которая вскоре станет испанкой, а сейчас, несомненно, шпионит для своего возлюбленного.

Елизавета доверяла ей меньше, чем всем остальным придворным королевы, которые не показали себя ее друзьями.

Джейн преклонила колени и сообщила:

– Ваша милость, я привезла три просьбы ее величества. Они заключаются в том, что вы будете добры к ее слугам, заплатите ее долги и оставите церковь такой, какая она есть – заново установленная ее величеством.

– Благодарю вас, госпожа Дормер, – ответила Елизавета. – Вы можете подняться. Ее величество может быть уверена, что я буду добра к ее слугам и заплачу ее долги. Что касается религии, как я уже говорила, это дело, в котором я не могу полагаться ни на кого, кроме Господа.

– Я привезла также шкатулку с драгоценностями от короля.

Елизавета приятно оживилась. Она обожала драгоценности, а драгоценности, подаренные Филиппом, который, как она почувствовала, уже начал ухаживать за ней, были вдвойне привлекательны.

– Он говорит, что они должны быть подарены вам, потому что знает, что они вас восхитят, и потому что будут вам к лицу.

– Значит, таковы были его слова? – спросила Елизавета.

Джейн заверила ее, что именно таковы; и Елизавета, очень довольная, стала с гостьей очень любезна.

Но, отпустив Джейн, задумалась. Было ясно: Мария, должно быть, очень близка к смерти. Елизавета помнила предупреждение Роберта и золото, которое он ей привез. Не излишне ли она тверда в деле с религией? Не держалась ли чересчур высокомерно с Фериа? И что будет, если в конце концов Испания откажет ей в поддержке? Что, если французский король устроит какой-нибудь заговор, чтобы посадить на трон Марию, королеву Шотландии?

Принцесса послала за человеком, которого знала как одного из самых восторженных своих обожателей и которому могла доверять. Николас Трогмортон был замешан в мятеже Уайетта, но его оправдали за недостатком доказательств против него.

– Отправляйтесь во дворец со всей возможной скоростью, – приказала она. – Проникните туда как можно более скрытно, не привлекая внимания, и добейтесь возможности поговорить с фрейлинами королевской опочивальни. Большинство из них хотят служить мне – за исключением Джейн Дормер и старухи Кларенциус. Королева всегда носит черное эмалевое колечко, которое ей подарил муж на свадьбу. Это безошибочно узнаваемое испанское кольцо. Пошлите его мне, чтобы я была уверена, что королевы более нет в живых. Я помню, когда умер мой брат, вокруг дворца поставили стражу, чтобы эта новость не просочилась некоторое время. Но я должна узнать о смерти Марии немедленно.