На следующий день после визита в галерею Ферн с отцом и братом уехала из Лондона. Умер один из их дальних родственников, и Робину в наследство достался дом в отдаленной части Йоркшира. Дом должны были выставить на торги, но один знакомый посоветовал прежде все-таки посмотреть на него. Робин решил, что это прекрасная идея. Есть возможность передохнуть, и дети будут рады. Они типичные горожане, им следует почувствовать, что такое деревня. Может быть, стоит сохранить домик и приезжать туда на уик-энд и каникулы.

Робину Кэйпелу была присуща способность превращать потенциальные ценности в дорогостоящие обязательства. К счастью, Ферн всегда могла наложить вето на слишком значительные траты. У Робина было небольшое, но прибыльное издательство по выпуску книг для малообразованных людей, которым эти книжки заменяли серьезную литературу. Но хотя он и был великолепным редактором, банальные финансовые дела его совершенно не занимали.

— Пап, мы же никогда не проводим каникулы в Англии, — сказала Ферн, указывая на север. — Летом мы обычно снимаем виллу в Тоскане, а зимой катаемся на лыжах в Швейцарии. В Йоркшире на лыжах не катаются и там производят не очень хорошее кьянти. Совершенно неразумно владеть домом, которым мы не будем пользоваться.

— Тебя замучила разумность, — сказал Уильям, сидящий сзади. — Женщины идут по жизни с листком бумаги, на котором записано все, что нужно купить, и когда кто-то предлагает им что-то действительно стоящее, но этого нет в списке, они просто выкидывают это из корзинки.

— Кто это сказал? — резко спросила Ферн.

— Мистер Колдер. Историк. Ферн покачала головой:

— Ты ошибаешься, Уилл. В прошлый раз свое замечание о женщинах ты приписал преподавателю английского. Не заставляй меня думать, что все твои Учителя — мужчины-женоненавистники.

— А почему бы и нет? — возразил Уилл, нисколько не смутившись.

В свои двенадцать лет он был таким же высоким, как и его сестра, и тонким и гибким, как хлыст. У него было ясное, светлое лицо. Его можно было принять за эльфа или за ангела, что было бы ошибкой, так как чистый взгляд вовсе не означал невинности.

Уилл легко сменил тему беседы.

— Если дедушка Эдвард был едва знаком с тобой, ведь ты даже не был его прямым внуком, — спросил он Робина, — почему он оставил дом тебе?

— А больше некому было оставить, — предположил Робин. — Действительно, он не был моим прямым дедушкой. Он был двоюродным братом моего настоящего дедушки.

— Он, наверное, был очень старым, — предположил Уилл.

— Он самый молодой из всей семьи, — ответил Робин. — У него было множество сестер. Семейная история рассказывает, что, будучи мальчиком, Эдвард убежал из дома на корабль, на торговое судно, и не возвращался домой, пока все не умерли. Это часть легенды семейства Кэйпелов. Не знаю, было ли так на самом деле. Ни одна из сестер не вышла замуж, соответственно не было и детей. Нэд Кэйпел тоже не был женат. Слишком много женщин было рядом с ним, когда он был маленьким, как я полагаю. Всю свою жизнь сестры прожили в этом доме, пока потихоньку не исчезли, и тогда он вернулся в дом и стал там жить растительной жизнью. Когда он умер, ему, должно быть, было около девяноста лет. Все сестры тоже были очень древними. Помню, когда я был в возрасте Уильяма, мы с моими родителями навещали их. Там было три или четыре дамы. Помню Эсми, Дезире и Айрин. Эсми, нет — Эйтни, — они называли ее «детка». А ей было тогда семьдесят пять лет. Она была очень маленькой, все лицо в морщинках, как маленькая обезьянка в шифоновом платьице. Она мне сказала: «Я сама испекла пирог из зернышек». На вкус он был как песок.

— Что это такое «пирог из зернышек»? — спросил Уилл.

— Сказал же тебе — просто песок.

Они прибыли в Йоркшир около десяти часов вечера. Ферн, которая всегда безошибочно прокладывала путь по карте, была в плохом настроении, потому что они два раза заблудились. Несмотря на то, что был май месяц, погода стояла холодная, и мелкий дождик все время затуманивал переднее стекло. Когда они переехали через речку Ярроу и стали взбираться на холм, вдали замерцали огни деревни. Следуя инструкции, которую им дал адвокат Нэда Кэйпела, они проехали мимо деревни и двинулись в темноту по плохой проселочной дороге. Затем дорога расширилась и вывела их к дому, где Робин и остановил свой автомобиль. За дождем фасад дома был почти не виден, в лучах фар виднелись только высокие арочные окна, черные на серой стене. Бывшая домоправительница была предупреждена об их приезде, но в доме было темно и не было никаких признаков того, что их кто-то ждет.

В доме никто не жил уже несколько лет. Он выглядел суровым, недружественным и необитаемым, как и окружающая местность. Ферн достала фонарик, и они обнаружили входную дверь, по которой ползли пальчики теней от вьющихся растений.

Дверь была дубовая, неполированная, солидная, как дверь в старинный замок. В нее, правда, был врезан современный йельский замок. Ключ неохотно повернулся, и дверь вынуждена была открыться. В холле было холодно и абсолютно темно. Ферн долго искала выключатель — свет горел вполнакала. Стали видны тяжелые балки над винтовой лестницей, какие-то странные ниши и дверные проемы в углах, отражавшиеся в пятнистом зеркале, стены неопределенного цвета, возможно, когда-то бывшие белыми. Уилл оглядел все это с явным разочарованием.

— Ферн права, — сказал он. — Какой смысл иметь дом, которым мы не будем пользоваться. Я думаю, мы должны его продать.

— Похоже на то, что это никуда не годится, — заявил Робин. — Давайте уедем и найдем где-нибудь гостиницу с завтраком. А сюда вернемся утром.

— Нет. — Тон, которым это сказала Ферн, не позволял ей возражать. — Мы уже здесь, и мы здесь останемся. Я вовсе не собираюсь бежать отсюда, потому что здесь не расстелили красный ковер. Миссис Уиклоу должна была оставить нам чай и кофе. Давайте посмотрим, что там в кухне.

Она положила фонарик на стол, открыла дверь слева и щелкнула выключателем. Комнату озарил желтый свет, тусклый, будто уставший, словно лампочка, которая его изливала, была на последнем дыхании,

Комната оказалась длинной, с несколькими предметами неуклюжей громоздкой мебели. Их бархатная обивка была вытерта прежними жильцами дома, ковер был покрыт пятнами времени и грязи, камин зиял пустой глоткой, сквозь которую дул ветер.

Тихо тикали дедушкины часы, больше никаких звуков не было. В дальнем конце комнаты находился альков, и оттуда выглядывало лицо. Несмотря на свои крепкие нервы, Ферн задохнулась, а потом невольно вскрикнула. Это было лицо злобного идола, не задумчивое, не безмятежное, а злорадное и хитрое. Его широкие губы чуть приоткрылись в бесовской усмешке, веки изогнулись с какой-то непостижимой язвительностью, над низкими бровями высовывался коротенький рог. Одна из лампочек вспыхнула ярче, и Ферн показалось, что идол ей подмигнул.

Это всего лишь статуя, сказала себе Ферн.

Уилл и Робин обследовали другие двери, но Уилл, услышав голос сестры, вернулся в холл.

— Что случилось? Ты нас звала?

— Это из-за статуи, — ответила Ферн. — Она меня испугала.

Уилл глянул на статую и сказал:

— Он ужасен. Уверен, что дедушка Нэд привез его из своих путешествий. Моряки всегда привозят всякие редкости. В этом доме, наверное, полно чудных вещей. Может быть, какие-нибудь из них окажутся очень ценными…

— Думаешь, здесь есть пиратские сокровища? — спросила Ферн. — Дублоны?

Уилл снова посмотрел на идола и неожиданно обернулся к Ферн.

— Да, мне он тоже не нравится. Интересно, почему он так улыбается?

— Я и знать этого не желаю, — ответила Ферн. Робин нашел кухню: с каменным полом, чистую,

но холодную. Было ясно, что здесь давно не готовили.

Банка с кофе, пакеты с сахаром и чаем и тарелка с сандвичами, укрытая пленкой, стояли на столе, но в этой кухне все эти предметы выглядели неестественно. В холодильнике было молоко. По дороге они заезжали в паб и перекусили, но Уилл и Ферн все равно набросились на сандвичи, один с жадностью, другая — будто не замечая, что она делает. Затем Ферн стала искать чайник, чтобы скипятить чай.