Циолковский использовал не только вопросно-ответную форму изложения своих идей; он проявил себя и в жанре научно-философского диалога, зарекомендовавшем себя ещё со времен Платона. (Именно такую форму впоследствии избрала и его дочь Любовь Константиновна, изложив биографию и идеи своего отца в виде драматических диалогов.) Приведу в пример философскую миниатюру «Вечный свет Космоса», написанную Циолковским 26 декабря 1933 года:

«Я хотел бы тут привести всем доступное доказательство вечной юности Вселенной. (…) Для утверждения этого приведем разговор двух людей (диалог).

— Скажите, пожалуйста, всегда ли Космос сиял своими солнцами или, может быть, он был мертв, а потом возник?

— Не знаю, но возможно, что когда-то он был холоден, не было в нем ни солнц, ни органической жизни.

— Значит, по-вашему, холодная материя способна возгораться и сиять бесчисленными солнцами, как это мы видим теперь?

— Выходит, что так.

— Но тогда нам нечего опасаться гибели Вселенной (тепловой смерти Космоса), так как у ней есть способность возгораться. Итак, принятое нами предположение о бывшем мертвом состоянии Вселенной влечет за собой вывод: если Вселенная и угасает, то может снова возникнуть. Жизнь её оказывается периодичной, а это ещё не гибель. Вечное возобновление, так сказать, воскресение Космоса ещё не приводит нас в отчаяние.

— Ну а если Вселенная была всегда ранее юной, блестящей огнями и жизнью, и её ждет конец только в настоящее время. Была всегда светлой, а теперь предстоит ей погаснуть.

— То, что существует вечно, не может изменяться. Раз Вселенная всегда горела огнями и жизнями, то не может она и погаснуть. В обоих случаях, при общих ваших предположениях выходит, „что Космос не умирает. А если и умирает, то снова возникает — без конца“».

Здесь поставлены и в принципе решены три важнейшие натурфилософские и мировоззренческие проблемы: 1) вопрос о так называемой тепловой смерти Вселенной, к которому, как уже говорилось выше, Циолковский всегда относился отрицательно; 2) чисто философская концепция «вечного возвращения»; 3) дальнейший путь развития для будущей науки (особенно — для астрономии и космологии). Диалоговую форму Циолковский успешно использовал для пропаганды своих идей и в других главах «Очерков о Вселенной», например, в «Высшей истине» (27 августа 1932 года), «Субъективной непрерывности высшей жизни» (24 декабря 1933 года), «Разговоре (диалоге) о праве на землю» (27 декабря 1933 года), «Земной этике» (5 февраля 1934 года) и некоторых других.

Циолковскому всегда было тесно в рамках существующего языка и не хватало слов, чтобы выразить всю полноту мыслей и чувств. Ибо он знал, что язык Вселенной и мысль, имеющая космические корни, — это гораздо большее, чем то, что способна выразить человеческая речь. Правила правописания и несовершенство орфографии озадачивали и смущали его ещё в юности. Поэтому совсем не случайно в 1915 году в цикле «Маленькие научные очерки» появилось эссе «Общий язык и алфавит». Уже в зените славы, в 1927 году, по горячим следам дискуссий о будущем космическом языке межпланетных сообщений, он написал и издал (как всегда, за свой счет) брошюру «Общечеловеческая азбука, правописание и язык», где вновь подверг критике рутинные приемы преподавания языка, «дурную орфографию и негодный алфавит». По Циолковскому, «мертвая орфография ставит препоны к развитию и совершенствованию языка. Но живой язык все-таки совершенствуется и все более и более не согласуется с установленной неизменной орфографией. В результате: самый культурный народ имеет самую печальную орфографию».

Циолковский исходил из простой и древней как мир истины: «Вначале люди имели один язык, но в наказание потеряли общий язык и заговорили на разных». Современному читателю данный тезис известен более всего по Ветхому Завету, однако точно такой же вывод содержится и в других древних книгах. А начиная с XIX века теория моногенеза (единого происхождения) всех языков мира получила и научное обоснование. Циолковский с горечью пишет о том, что утрата былой языковой общности, а следовательно, и разделенность народов повлекли за собой раздор, вражду и непонимание между ними. «Прекратилось общее согласие и Деятельность, направленная к одной цели». Выход из существующего положения один: вернуться к истокам, «ввести общий язык для всех». Первым шагом на этом трудном пути могло бы стать реформирование алфавита. При этом «писать и печатать мы должны так, как говорим». Если же это исполнится, то все люди сделаются действительными братьями, а старые и в особенности новые литературные и научные богатства станут доступными для всех. Это обогатит ум и душу людей, облегчит их труд и приведет к нравственному успокоению и материальному благосостоянию. Циолковский высказал немало любопытных советов относительно возможного перехода к «общенародному алфавиту» и «общенародному языку».

Константин Эдуардович писал много, писал регулярно, фактически жил по принципу «не дня без строчки». Но завершенных философских произведений, таких, где сконцентрированы его главные мысли и выводы, не так уж и много. К ним следует отнести прежде всего изданные при его жизни работы «Монизм Вселенной», «Причина Космоса», «Воля Вселенной», «Неизвестные разумные силы», «Нирвана», «Горе и гений», «Научная этика» и опубликованные уже спустя много лет после смерти мыслителя «Очерки о Вселенной» (включающие программные эссе «Необходимость космической точки зрения» и «Космическая философия»), «Этика, или Естественные основы нравственности», «Идеальный строй жизни», а также «Теория космических эр» и «Вечное теперь» (две последние в изложении А. Л. Чижевского).

КОСМИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

От философии русского космизма у многих людей (даже и представителей науки, особенно — западной) может закружиться голова. Ибо объектом исследования здесь в прямом смысле слова становится бездна — бесконечность и вечность Вселенной. В конце XX — начале XXI века данное словосочетание благодаря модным (но, к сожалению, весьма далеким от истины) естественно-научным течениям сделалось чуть ли не пугалом и основанием обвинения в ретроградстве. По счастью, Космосу совершенно безразлично, что о нем думает горстка оригиналов, вознамерившихся потрясти мир своими экстравагантными и рожденными исключительно из головы теориями…

Вселенную можно осмысливать по-разному — с точки зрения естествознания, математики, философии, а также личностно-заинтересованно, поэтически, абстрактно, символически, мистически, религиозно. У каждого подхода есть своя история и свои традиции. В целом же все они объединяются в емком понятии космизма. Космизм — не просто знания — донаучные или научные. Это в первую очередь — отношение к Космосу, особое прочувствование Вселенной — научно-осмысленное, эмоционально-личностное или философско-эвристическое. Но главное в космистском мироощущении — целостность! Чувствовать целостность Вселенной и осознавать свою сопричастность к любым — великим и малым — её частям дано не каждому. Быть может, в будущем формирование космистской культуры станет неотъемлемым аспектом всякого обучения и воспитания. Пока же этого нет…

Космизм обусловлен самой природой человека как планетарного, солярного и космического существа. Ощущение неразделенности с бесконечной и неисчерпаемой природой было присуще людям всегда. Великий русский космист Владимир Иванович Вернадский (1863–1945) — современник Циолковского и его собрат по разработке проблем космизма — называл это человеческое качество вселенскостью. Вселенскость — это не одно только рациональное свойство. Она просто не может быть исключительно таковой, ибо, помимо сознания и всеохвата разумом окружающего мира, предполагает и другие начала — эмоциональное, эстетическое, волевое, целеустремленное, — направленные на настоящее, прошлое и будущее. А в прикладном плане она имеет ещё и технический аспект, реальное освоение человеком Космоса, импульс которому и был дан Циолковским. Вот почему космизм — особенно русский — никогда не выступает наукой в чистом виде. Он непременно ещё — чуточку психология, чуточку поэзия, чуточку искусство и чуточку религия.