Морозов изучал также и вопрос обращения времени. Одним из первых он предложил естественно-научную картину неизбежных астрономических, физических, химических и биотических процессов, которые неотвратимо должны произойти, если время вдруг потечет вспять. Однако его концепция возможности путешествия во времени была наивной и опиралась на представления о волнообразной природе времени. Он проводил буквальную аналогию между волнами времени и человеком, плывущим в лодке по бушующим волнам. С этой точки зрения, говорил ученый на Первом съезде Русского общества любителей мироведения, прошлые дни, годы и века существования Вселенной не превратились в небытие, а только ушли из нашего поля зрения, подобно тому, как картины природы уходят из поля зрения пассажиров, несущихся в поезде по железной дороге. В этом случае действительно время — целиком налегает на пространство и все видимые нами видоизменения пейзажей остаются для нас не только сзади, но и в прошлом. Но они там не исчезают, и, возвратившись назад, мы вновь можем проехать по железной дороге тот же путь и видеть все детали прилегающих местностей в той же самой последовательности. Морозов считал, что реально существует только прошлое и будущее, а настоящего нет, оно — фикция, «щель в вечности» между прошлым и будущим (ещё один нетривиальный подход в понимании времени!). И все это связано со «всеобщей психической космо-кинематографичностью» — беспрестанным круговоротом Вселенной.

Уделяя пристальное внимание новым идеям в различных областях естествознания, Морозов был одним из первых русских ученых, кто подверг конструктивной критике набиравшую в ту пору силу теорию относительности (что также совпадало с воззрениями Циолковского). В 1919 году он сделал по данной проблеме доклад в астрономическом обществе (а год спустя опубликовал его в расширенном виде), в котором отметил главную отличительную черту теории Эйнштейна: место старых ниспровергнутых абсолютов заняли новые — пусть необычные и экстравагантные, но с методологической точки зрения точно такие же — абсолюты (и в первую очередь — «абсолютное постоянство скорости волн»). Морозов высоко ценил вклад Циолковского в мировую науку и технический прогресс. В воспоминаниях А. Л. Чижевского, тесно общавшегося с Н. А. Морозовым, приведено высказывание патриарха российского революционного движения о калужском ученом. Суть его в том, что именно благодаря Циолковскому русский народ сможет выйти в космическое пространство.

Космистское мировоззрение Морозова отразилось не только в его естественно-научных и натурфилософских работах. В шлиссельбургской одиночке он создал поэтический цикл «Звездные песни» (опубликованный в 1910 году). За содержащиеся в нем революционные идеи Морозов, выпущенный на свободу на волне революции 1905 года, был вновь приговорен к годичному тюремному заключению. В космических стихах доминируют три темы: 1) единство макро- и микрокосма; 2) космическая природа любви; 3) космическая предопределенность человеческой судьбы. Кредо космистского миропонимания сформулировано в программном стихотворении «В вечности»:

Мысли, почти всецело созвучные главным идеям Циолковского. Вселенские законы, в чем бы они ни преломлялись — в звездах, планетах или же в неразгаданной до конца космической среде, — обусловливают существование всего живого, а для человека являются ещё и направляющей силой самого глубокого и гуманного чувства — любви.

Душой Русского общества любителей мироведения был известный с дореволюционной поры популяризатор астрономической и астрофизической науки Даниил Осипович Святский (1879–1940). Он одним из первых в России начал исследования в области народного космизма. Данному вопросу посвящена лучшая из его дореволюционных книг — «Под сводом хрустального неба: Очерки по астральной мифологии в области религиозного и народного мировоззрения» (СПб., 1913), с которой, судя по всему, был знаком и Циолковский. Лишь спустя двадцать лет после смерти Д. О. Святского, последовавшей в ссылке в Казахстане, был опубликован главный труд его жизни — «Очерки астрономии в Древней Руси», подлинная энциклопедия русского народного космизма. С 1912 года Святский возглавлял печатный орган общества — «Известия РОЛМ», преобразованный в 1918 году в научно-популярный журнал «Мироведение». Вплоть до своего ареста по надуманному обвинению в 1930 году и отправки для «перевоспитания» на строительство Беломорско-Балтийского канала Святский работал главным редактором журнала и при малейшей возможности предоставлял его страницы для пропаганды идей Циолковского.

Мироведы с неизменной симпатией относились к калужскому самородку. В суровые годы Гражданской войны они избрали Циолковского почетном членом общества. В письме, направленном в Калугу, говорилось: «„Русское Общество любителей мироведения“ на 99-м годовом общем собрании своем 5 июня тек. 1919 года избрало Вас, глубокоуважаемый Константин Эдуардович, своим почетным членом в знак уважения к ученым заслугам Вашим, выразившимся в Ваших трудах по физико-математическим наукам в различных их отраслях и, в частности, в области теоретического и практического воздухоплавания, в которых Вы развивали смелые и научно обоснованные идеи, и, в частности, о межпланетных сообщениях, приборах, построенных по принципу ракеты, в идее твердого дирижабля, проект которого был Вами разработан задолго до изобретения графа Цеппелина». Двумя годами позже общество обратилось в академические инстанции со следующим посланием: «Гибнет в борьбе с голодом один из выдающихся людей России, глубокий знаток теоретического воздухоплавания, заслуженный исследователь-экспериментатор, настойчивый изобретатель летательных аппаратов, превосходный физик, высокоталантливый популяризатор (…)».

К сожалению, Циолковскому и Морозову не суждено было встретиться. Познакомившись уже в 1920-е годы с одной из книг шлиссельбургского узника — «Периодические системы строения вещёства», написанной в одиночном заключении в конце XIX века, Константин Эдуардович сразу же отметил в ней гениальное предвидение основных положений атомной физики, сформулированных мировой наукой много позже. Более того, Морозов почувствовал, какую угрозу таит в себе разработка нового ядерного оружия, могущая привести мир к подлинному концу света.

Сам Циолковский также много размышлял об этом. Он опасался, что, выпустив атомного джинна из бутылки, человечество подойдет к роковой черте. Если не проявить воли и не предпринять решительных шагов, мир вскоре окажется на грани ядерной войны, и любая случайность может превратить её угрозу в апокалипсическую реальность. Опираясь на свою идею «вечного возвращения», он допускал такой вариант развития трагических событий, когда цивилизация на Земле подвергнется самоуничтожению, но сама планета уцелеет и рано или поздно даст старт новой разумной жизни.

«Природа построена хитро. Возможно, что выделение энергии будет достаточным только для того, чтобы уничтожить человечество, а Земля останется нетронутой! И тогда через многие миллионы лет человечество возродится снова. И так без конца! Это то самое, что мы находим в „Песни песней“ царя Соломона: „И идет ветер на круги своя…“ Конец света это — древняя мысль. Человечество всегда предчувствовало конец света, хотя и по-разному понимало это страшное явление. Древние полагали, что может наступить конец Вселенной со всеми её звездами, туманностями, кометами и т. д. Когда-то я читал о древних представлениях такого конца — и не только в Апокалипсисе, но и в среднеазиатских сказаниях. Там конец света связывается с движением созвездий. Кажется, о конце света говорили и древние народы, населявшие Африку и Австралию. И там конец света связывался с движением созвездий. Теперь к этому вопросу можно подойти с других позиций. О конце видимого мира — Космоса — мы ещё ничего толком не знаем, а вот искусственный конец Земли можно предупредить. Как только физики разложат атом, все мы предстанем перед решением страшного вопроса: быть или не быть? Если Шекспир вложил этот вопрос в уста Гамлета, то вскоре этим вопросом займется все человечество: быть человеку или не быть? Если конец Космоса мог быть ожидаем через неопределенное число лет — миллиарды, биллионы, триллионы, квадриллионы, секстиллионы, октиллионы и т. д., то искусственный конец земного шара, по-видимому, не за горами! Недолго остается ждать человечеству такого конца-самоубийства! А если такой конец уже заложен в природу человека, в самую его глубинную природу, требующую прекращения всего его рода, — возможно, рода неудачного, тогда и мне предстоит увидеть это светопреставление. Но я хотел бы отойти в вечность без искусственного конца, а естественно. Я презираю самоубийство, презираю харакири, презираю предельное малодушие. Человек, по-моему, прежде всего философ и воин. Он обязан жить до конца. Человечество также не может погибнуть преждевременно вследствие успехов физики. Ведь это — сплошная чепуха, ересь, безумие! Успехи физики приводят к концу человечество. Не хватает слов, чтобы выругаться как следует по этому поводу. И все же в проклятом понятии „конец света“ заложено немало некоторой порочной действительности».