Изменить стиль страницы

Алина пожала плечами и еще раз осмотрела обложку.

— Выпуск три копейки, — повторила она вслух и побежала искать Динку.

— Дина, Дина! Где ты купила эту книжку? — опросила она сестру, найдя ее за кухонным столом уплетающей свой утренний завтрак и обед. — Где ты купила эту книжку? — повторила Алина.

Динке захотелось повысить в глазах сестры ценность «полезных советов».

— Я купила ее у одного учителя! — с гордостью сказала она.

— У учителя? — Алина снова бросила взгляд на обложку и решительно заявила: — Ты врешь! Никакой учитель не станет продавать такую чепуху. Говори правду!

— Я нашла ее в лесу, — испугавшись дальнейших расспросов, сказала Динка.

— А при чем тут учитель? — строго спросила Алина.

— Да это я просто так, для красного словца, сказала… Я нашла ее на Учительских дачах и думала, что потерял какой-нибудь учитель, потому что тут такие полезные советы… — окончательно завралась Динка.

— Ну, Дина!.. Находить такие книжки да еще приносить их в дом! Этого я от тебя не ожидала…

— Но ведь я же не знала, о чем тут написано! Я же принесла только показать! Брось ее в печку, Алина! Брось скорей!

— Нет, я покажу маме. Пусть мама знает, какие книжки находит ее дочка! — угрожающе сказала Алина и, держа злополучные «советы» двумя пальцами, направилась в свою комнату.

Закрыв на крючок дверь и устроившись в уголке постели, она внимательно прочитала все советы, тихонько фыркая в руку, а иногда и смеясь до слез. Некоторые, самые смешные, по ее мнению, она даже переписала для Бебы. Вдвоем они говорили о многом и знали гораздо больше, чем могли предполагать взрослые.

Окончив это занятие, Алина обернула книжку в бумагу, чтобы мама не испачкала рук, и сама тщательно вымыла руки с мылом.

«Это же три коп…» — повторяли они потом с Бебой каждый раз, когда им приходилось встречаться с величайшей глупостью или недостойный их внимания гимназист просил у них на память ленточки из кос.

Глава тридцать седьмая

НА КРЫЛЕЧКЕ

Когда младшие дети оставались на попечении Алины, то в доме наступал образцовый порядок и тишина. Боясь, что Алина рассердится на что-нибудь и разнервничается без мамы, Динка и Мышка изо всех сил старались угодить ей. И теперь, сидя за столом, они усердно занимались. Алина, держа в руках учебник грамматики, прохаживалась по террасе и, подражая настоящей учительнице, медленно диктовала:

— «Румяной зарею покрылся восток…» Повторяю: «Румяной зарею…» Дина, слушай внимательно, как я говорю…

Динка, склонив набок всклокоченную голову, которой не помогал даже железный Ленькин гребень, старательно выписывала слова. В диктовках, которые писала Динка, были всегда два главных недостатка: у тех слов, которые почему-либо казались ей значительнее других, она ставила даже в середине фразы заглавные буквы и, кроме того, очень любила восклицательные знаки.

Но сегодня Динка тщательно следила за собой, и Алина, заглянув к ней в тетрадку, сделала только одно замечание:

— Дина! У тебя написано «руманой зарею». Тебе же ясно слышно: румяной…

— Ой! — воскликнула вдруг Мышка. — Я вышла замуж за линейку!

Все три девочки засмеялись. Мышка редко делала ошибки, но по рассеянности часто переносила слова за линейку.

— Перепиши заново эту строчку, Мышка! И старайся быть внимательной! — сказала ей Алина.

Мышка начала переписывать строчку, но у калитки вдруг раздался громкий смех, и на дорожке появились Катя и Марина. Обе они были нарядные, разглаженные и причесанные как для театра, и это было как раз то время, когда люди уже входят в партер или в ложу и кладут на колени бинокль. Что же случилось?

— Мама! Почему вы вернулись? Забыли билеты?.. Почему ты смеешься, мамочка? — бросаясь навстречу, спрашивали дети.

— Да потому что… ха-ха-ха… один раз в кои-то веки выбрались, одевались, одевались… — хохоча до слез, пыталась объяснить Марина.

— Ну, скажи пожалуйста, всю дорогу хохочет, прямо неловко. Ну что тут смешного? Отменили «Живой труп» — и все! Вернули нам деньги, — сказала Катя.

— Одним словом, «як бидному жениться, то и ничь мала». Ну, бог с ними! Пойдем в другой раз! Зато посидим сегодня вместе на крылечке, — обнимая детей, сказала Марина.

Посидеть вечерком на крылечке, тесно прижавшись к маме, такой уютной, тесной кучкой, слушать тихий мамин голос, когда она что-нибудь рассказывает о папе, о том, как они жили раньше и какие они были маленькими… Обо всем, обо всем говорит с ними мама… Такие счастливые эти вечера на крылечке!

— Только не торопите маму, пусть она раньше поест, слышите, дети? — тихонько предупреждает сестер Алина.

— Конечно, конечно, пусть мама раньше поест, — соглашаются обе, но через несколько минут нетерпеливо спрашивают: — Ты хочешь есть, мамочка? Ты раньше попьешь чаю? Сказать Лине, мамочка?

— Нет-нет! Я ничего не хочу. Я только переоденусь, — отвечает мать.

Марина тоже любит эти вечера наедине со своими детьми; кроме того, она уже давно записала в маленькой книжечке разные пословицы, ей хочется разобрать их вместе с девочками.

— Ну, садитесь, — говорит она, — а я сейчас найду свою записную книжку.

— Садитесь, садитесь! — хлопочет Динка. — Занимайте где хочете… уступчиво предлагает она сестрам.

Алина и Мышка усаживаются на верхней ступеньке, оставляя между собой место для мамы. Каждой хочется держать мамину руки и прижиматься головой к ее плечу, но есть еще третье место, ниже одной ступенькой; это место у маминых колен, там виднее мамино лицо, ее глаза и улыбка. Это Дин-кино место.

И вот уже все уселись, разобрали мамины руки и косы, мама сидит так тесно, как в гнезде. Заходящее солнце уже заблудилось где-то за дальними просеками, но в саду еще светло. Впереди длинный-длинный летний вечер.

— Подождите, дайте мне мои руки, я хочу прочитать вам пословицы, улыбаясь, говорит мама, освобождая свои руки и перелистывая книжечку. — А что это такое — пословицы? Откуда они взялись, кто их сочинил, — вы не знаете?

— Это народная мудрость, — говорит Алина. Но Динка смотрит на маму.

— Диночка, эти пословицы не сочинял писатель. Они появились в народе. Вот скажет кто-нибудь, а другие запомнят. Меткое, умное выражение легко запоминается, вот и ходят в народе эти пословицы… — затрудняясь объяснением, говорит мама. — Вот ты послушай и поймешь. О чем, например, говорит эта пословица: «Тонул — топор сулил, а вытащил — и топорища жаль». О чем это?

— Это вот если неблагодарный человек, — торопится ответить Мышка. — Вот, например, Алинина Клепеницер. Она очень боялась экзаменов, и, когда Алина с ней занималась, она все-все обещала! Даже такие красивые книги издательства Вольфа хотела ей дать почитать, а как выдержала экзамен, так ничего не дала. Алина попросила у нее на лето маленький глобус, так она и глобус не дала!

— Ну ладно! — говорит Алина. — Я ведь с ней не за глобус занималась.

Клепеницер была ее одноклассница и сидела на ближайшей к ней парте.

— Она же моя подруга, — добавляет Алина.

— Но Мышка права: у твоей подруги нет чувства благодарности, она не захотела сделать что-то хорошее и для тебя, а сулила больше, чем ты просила у нее… А вот еще одна пословица: «Пошел кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить». Что это значит? — спрашивает мать.

— А! Вот это, уж наверное, о нашей Клепеницер! — оживляется Алина. — Она, мама, все время списывает да списывает и когда-нибудь обязательно попадется! Сколько я ей говорила!

Мама разбирает одну пословицу за другой, и всё почему-то оказывается, что они подходят одной несчастной Клепеницер.

— Ну, оставим уж в покое эту беднягу Клепеницер.

Может, и нам тут что-нибудь подходит? — лукаво говорит мама. — Вот, например, такая пословица: «Не в свои сани не садись»…

— Это мне… — смущенно говорит Алина. — Я знаю, что ты про меня думаешь.

— Но почему? — улыбается мама.

— Ну, потому что я все воображаю себя взрослой и стараюсь сесть «не в свои сани».