— Ах, какие славные девочки! Как они выросли — ведь я видела их прошлым летом! Гога! Вот идут твои юные подружки… Ха-ха! Он очень смущен, мой бедный мальчик! — перебивая себя, болтает мадам Крачковская; она болтает без умолку, задает вопросы и не слушает ответов, поминутно поворачиваясь к своему Гоге, который обращается с ней рыцарски вежливо, с оттенком мужской снисходительности.

— Маме свойственно сильно преувеличивать. Я нисколько не смущен, поправляя отложной воротничок и торопясь навстречу девочкам, заявляет Гога.

— Зачем, однако, вы забрались в такую глушь? Это же совсем не фешенебельное место! Узнаю вашу скромность, моя дорогая! — бойко тараторит Крачковская, не давая раскрыть рот хозяйке.

Нo Марина и не стремится поддерживать эту болтовню, она слушает свою гостью с любезным вниманием, ощущая пустоту и глубокую усталость.

Динка останавливается на дорожке и толкает сестру.

— Это Гога-Минога, — недовольно говорит она. Мышка хочет что-то ответить, но Гога уже подходит к ним С громким приветствием:

— Здравствуйте, девочки! Вы очень выросли с тех пор, как и видел вас!

— Здравствуй, Гога! Ты тоже вырос! — отвечает ему Мышка.

Гога старше ее только на один год, но он держится так самоуверенно, что девочка совершенно подавлена его превосходством.

Динка, наоборот, с открытым любопытством разглядывает старого знакомца; она еще в прошлом году дала ему прозвище «Гога-Минога» и запомнила его взрослый тон. Но Гога не подавляет ее этим тоном, он просто кажется ей забавным кривлякой.

— Посмотрите, какая прелестная группа! — указывая на детей, говорит Крачковская и, снизив голос, интимно спрашивает: — Скажите, как самочувствие вашего мужа? Есть ли от него какие-нибудь вести?

— Спасибо, он за границей, — кратко отвечает Марина. Полина Владиславовна прижимает к себе ее локоть и хочет продолжить свои участливые вопросы, но Динка и Мышка подходят здороваться.

— Ах вы, мои милые! Ну, как вам здесь живется? — наклоняясь к девочкам, спрашивает Крачковская.

— Спасибо. Хорошо, — отвечают девочки вместе. Гога смеется.

— Они говорят хором, как солдаты! — замечает он матери по-французски.

Марина досадливо сдвигает брови. «Надо же сделать из своего ребенка такое чучело!» — с возмущением думает она, предлагая своей гостье выпить чашку чая на прохладной террасе.

Полина Владиславовна поднимается по ступенькам и шумно падает в кресло.

— А где же Катюша? — спрашивает она. Катя в ее представлении осталась такой же шестнадцатилетней девочкой, какой была на элеваторе. — Где ваша старшая дочка? Где ваша красавица Лина? — засыпает она вопросами хозяйку. Между тем Гога уже сидит в комнате девочек и, обводя стены оценивающим взглядом, делает небрежные замечания:

— Гм… Это картина Репина. Так называемые знаменитые «Бурлаки». Вернее, репродукция картины. — Гога снимает очки, протирает их и отходит в глубину комнаты. — Довольно плохая репродукция, между прочим. Здесь было бы лучше взамен ее повесить большую географическую карту — тогда я смог бы показать вам те страны, где я побывал.

— А где ты побывал? — с живым интересом спрашивает Мышка.

— Ну, говори, где ты побывал? — усаживаясь на пол, говорит Динка.

Гога пожимает плечами и снисходительно усмехается:

— Я, конечно, мог бы обойтись и без карты, но ведь многие вещи для вас пустой звук. И мне придется раньше устроить вам нечто вроде экзамена.

Он присаживается на ручку кресла и, сняв очки, смотрит в потолок блестящими выпуклыми глазами. Динка фыркает, но Мышка не поддерживает ее; она напряженно смотрит в лицо Гоге и ждет, о чем он спросит. Ей не хочется ударить лицом в грязь и осрамиться перед гостем.

— Ну вот, например: назовите мне родину Чарлза Диккенса. Кстати, кто такой Чарлз Диккенс? — живо спрашивает Гога.

Динка бросает быстрый взгляд на Мышку; сама она не решается ответить, так как не совсем уверена в своих знаниях.

— Чарлз Диккенс — писатель. Он родился в Англии, — торопится Мышка.

— Правильно, — подтверждает Гога. — Теперь я вам могу сообщить, что мы с мамой прошлой зимой путешествовали по Англии и осматривали различные достопримечательности.

— А что вы смотрели? — с загоревшимися глазами спрашивает Мышка.

— А какие там люди? Говорят они по-русски? — искренне заинтересовываясь, спрашивает и Динка.

— Ну, люди как люди! Пьют, едят, говорят. Говорят, конечно, по-английски… Мне лично ближе французский язык, — разглагольствует мальчик, чувствуя себя как столичный артист в глухой провинции.

— Так что же ты видел в Англии, что там самое-самое интересное? — нетерпеливо спросила Мышка.

Гога высоко поднял плечи:

— Какой детский вопрос! Там все интересно! Это же передовая страна, совсем не то, что наша Россия!

— Как? Чем же они такие передовые? — взволновалась друг Мышка. — Если писателями… Если у них Диккенс, так у нас тоже есть! Ты, может, просто не знаешь… — язвительно усмехнулась она.

— Как я не знаю? Я всех классиков читал! — возмутился Гога.

— Хорошо. Тогда назови мне, какого ты знаешь великого русского писателя? — чувствуя себя на твердой почве, спросила Мышка.

— Пожалуйста! Лев Николаевич Толстой! «Война и мир». Великолепная вещь! Я читал не отрываясь, — уничтожающе улыбнулся Гога.

Но Мышка не сдалась.

— А еще? — упрямо спросила она.

— Ну, Тургенев, Гончаров, Короленко… Не могу же я всех перечислять! — пожимая плечами, сказал Гога.

— А, не можешь! — вдруг выскочила Динка. — Тогда и не хвались! Потому что ты врушка! Все только бл-бл-бл своим языком!

— Что это за «был-был-был»? Я тебя не понимаю, — насторожился Гога и, обращаясь к Мышке, добавил: — У тебя довольно странная сестра!

— Я совсем не странная! — взъерошилась Динка. — А вот ты так очень даже странный! И по-настоящему ничего не знаешь. Вот скажи, например, где утес Стеньки Разина? Ага!

— Утес Стеньки Разина? — Гога в затруднении потер лоб.

— Ну да! Вот о котором поется в песне! Так где он? — добивалась Динка, торжествуя победу.

До сих пор ей не удавалось вставить ни одного слова в общий разговор и ни на один вопрос Гоги она не ответила, полагаясь на сестру. А теперь сам Гога вынужден был молчать.

— Может, ты даже не знаешь атамана Степана Разина? — с насмешкой спросила она озадаченного мальчика.

— Нет, почему не знаю… Слыхал, конечно. Но вот утеса такого я не знаю… А ты знаешь? — обратился он к Мышке.

— Я никогда не была там… — мягко уклонилась Мышка и, заметив свирепый взгляд сестры, перевела разговор на другую тему. — А вот стихи, Гога… Любишь ты стихи?

— Ну как же!

Гога вскочил и, держась за спинку стула, начал четко и красиво декламировать отрывки из «Полтавы» Пушкина:

Горит восток зарею новой…

Динка, сердито посапывая, отошла в сторонку и издали пронизывала сестру колючими взглядами. Поведение Мышки ей не нравилось, она уже не была заодно с ней, с Динкой, а во все глаза таращилась на Гогу и старалась показаться перед ним очень умной.

«Ладно, ладно…» — думала Динка, но стихи, которые читал Гога, постепенно увлекли и ее. Она заслушалась, но, когда мальчик дошел до слов «он прекрасен…», а потом с тем же пафосом повторил «лик его ужасен…», Динка словно споткнулась на ровном месте; она беспокойно заерзала и снова с раздражением взглянула на темные очки и клетчатый костюм мальчика.

А Гога, закончив длинный отрывок из «Полтавы» Пушкина, уже перешел на другие стихи. Он читал их одно за другим, одно за другим… И Мышка стояла как очарованная.

— «По небу полуночи ангел летел…» — проникновенно начал мальчик.

Динка снова споткнулась на слове, и, не выдержав, дернула Гогу за пиджачок.

— Подожди… По какой луночи летел ангел? Что такое луночь? — с беспокойством спрашивала она, глядя то на сестру, то на Гогу.

Те непонимающе пожали плечами.

— Какая луночь? Надо лучше слушать! — рассердился Гога.

— Что ты не даешь почитать? — возмутилась и Мышка.