Обвитые черненой кожей рукояти удобно легли в ладони.

— Что-то не верится, что для них это игрушки, — Король прошептал это так тихо, что никто не услышал. А вслух произнес: — Добро пожаловать в Обеденные Покои, стол уже накрыт.

Блюда разносили слуги, одетые в тот же серый плюш, что и стража, только скроена одежда была несколько иначе. Подобострастное выражение не сходило с их лиц, а острые носы наводили гнетущие мысли о крысах.

Пахло жареным мясом и диковинными соусами, ароматы тропических фруктов вплетались в этот запах, будя аппетит. Ребята замерли на своих местах, проклиная в душе все эти правила дворцового этикета, не позволяющие тут же накинуться на еду. Король тем временем встал со своего места и, покачивая золотым кубком в правой руке, напыщенно произнес:

— Господа! Мы, Властью Единого Король этой страны и всея окрестностей от тьмы внизу и до подзвездных чертогов отныне и присно — Мы объявляем начало праздничного банкета в честь Великого Командора и его славных спутников! И хотя скромность избравших Дары достойна всяческого почитания, но Мы хотим надеяться, что хоть в еде вы не будете столь умеренны! И первым тостом своим я желаю провозгласить: В давние времена жил прекрасный художник и скульптор. Был он беден, и потому ваял лишь из гипса. Но так прекрасны были его фигуры, что казались живыми. И отказывался при том он от помощи богатых своих почитателей, но как-то те собрались вместе и принесли ему золото для создания новой скульптуры. По молодости он было не согласился, но уговорили его. И что же? Прошли века. Дожди размыли гипсовые творенья, а вот золотая статуэтка жива и поныне, и лишь по ней знаем мы о чудо-мастере минувших эпох. А не было бы у него богатых друзей, давших ему сей металл -никто б и не вспомнил о нем! Так выпьем же за вечную нашу дружбу и сотрудничество в этом подзвездном мире и за его пределами, ибо что может быть чище дружбы, особенно если это дружба между Власть Имущими и Юностью!

Король вновь утонул в своем кресле и ребята потянулись было к тарелкам, когда поднялся со своего места Лат.

— Негоже оставлять доброе слово безответным, — сказал он, придерживаясь манеры Короля, — И посему я ответное слово держать желаю.

— Дозволяю, говори!

— Странно было бы говорить что-то кроме хвалы Государю, столь почетно принявшему нас, и я желал бы усладить слух Вашего Величества словом о Дружбе.

Когда проза сменилась стихами — не заметил никто. Просто речь вдруг приобрела ритм и завершенность, а слова ушли так далеко от начального "замысла", что Обеденный Зал подернулся рябью.

Этой ночью песне не спится,

Ну никак не может уснуть,

Непременно что-то случится,

И — хорошее что-нибудь...

Непременно узнаем радость,

А какую — не угадать.

И опять будут листья падать,

И в окошко звезды стучать...

Провожая минувшее лето,

Облака поплывут по реке,

И знакомая радуга лентой

У меня взовьется в руке...

Успокаивающая и безвредная, песня тем не менее вырвала ребят из Королевства, но — никуда не могла увести, и они словно парили между Дорогой и Замком. И тогда ослепительной молнией ударили в зыбкую тишину звездные струны, и та раскололась залихватским маршем. Осколки миража, разбиваясь, заглушали часть песни, но она звучала, все уверенней и увереннее:

...Чтоб каждый по городу гордо шел,

А сбоку звенела шпага!

Тогда б не бросали на ветер слов

Без должного основанья,

И было бы меньше клеветников,

Болтающих на собраньях!

Песня рвала Пространство, все набирая силу. Из-за плюшевых портьер ринулись Серые Стражники, но никого не смогли ухватить: ребята исчезали, словно таяли в воздухе. Стрелы из арбалетов Охраны напрасно дырявили стены, пролетая сквозь исчезающих гостей и не причиняя им никакого вреда. Звон тетивы заглушил гитару, но лишь смолк он — и тут же из пустоты вновь донеслись Севкины переборы и голос Лата:

...Врагу в перекошенное лицо

Надменно швырнуть перчатку!

— Упустили!!! — Король поморщился, словно ему и впрямь швырнули перчатку в лицо. А затем свирепо глянул на столпившихся слуг:

— Жратву на помойку! Не стану же я есть отравленное! И вам не советую, ясно?! Мне мои слуги живыми нужны! А это, — кивок в сторону стола, — я приготовил для НИХ!.. — и он швырнул кубок в стену.

А на Дороге все звучала песня:

Как это было бы хорошо:

Чтоб в людях жила отвага,

Чтоб мальчик по Городу гордо шел,

А сбоку звенела шпага,

Чтоб мальчик по Городу гордо шел,

А сбоку звенела шпага!

Отзвучала гитара, и вслед за ней кто-то из малышей вопросил:

— Зачем?

— Что зачем? Шпага?

— Нет, зачем ты увел нас оттуда?

— Есть одна странность: на Дороге НИКОГДА не хочется кушать, а тут голод прорвал и меня. Это не могло случиться на Дороге и в Приграничном Пространстве. Это было во-первых. Во вторых — неужели же вы не заметили, как он посмотрел на вас, когда среди дорогих безделушек вы выбрали именно клинки?! Взгляд мещанина и обывателя на Рыцаря. Причем — взгляд Напуганного Обывателя! И, наконец, в-третьих — по дворцовому этикету специальные люди в присутствии монарха вкушают часть пищи со стола, дабы доказать, что она не отравлена. Вы заметили хоть одного такого слугу на банкете? То-то же и оно! Правда, есть тут и одна неприятность: я, честно говоря, не рассчитывал на такой потрясающий эффект от песни, и запел я сперва просто чтобы оттянуть время, пока придумается что-то получше...

Тогда-то Изначальный и дернул машинально рукой, впервые выудив окурок из подпространства. Сколько времени прошло с тех пор, а доставать целую сигарету из звездных лучей он так и не научился...

Глава 19

Мягким кошачьим мехом ночь окутала Город. И заснули даже те, кто готов был наслаждаться радостями жизни часов так двадцать семь в сутки. И тогда в Город вошел Кошак — высокий ладно скроенный негр с огненно-рыжей шевелюрой. Разумеется, звали его не Кошаком. Имя было у него совершенно другим. Но прозвище, подброшенное ему кем-то из друзей, прилипло намертво. И никто уже не помнил, за что же его "наградили" таким "званием". То ли за бесшумную походку, то ли за кошачью пластику и грацию...

На поясе у Кошака висел черный лаковый футляр, напоминающий длинную трубку, на шее болтался серебряный амулет-талисман с изображением Святого Бегемота, сжимающего свой верный примус.

Кошак крался неслышно, но если б кто ему сказал сейчас, что он крадется, то в ответ наверняка услыхал бы удивленное:

— Я крадусь?! Да я просто иду!

И, что самое удивительное — это было бы правдой. Ибо действительно легкость движений была лишь следствием многолетней привычки. Но — никто не отвлек его от мыслей своим утверждением, а посему юноша растворился в темноте ночного города так же внезапно, как и появился...

А вслед за ним на улицах появились еще полуношники: подросток в плаще из собственных крыльев и мальчишка с белыми льняными волосами. Куда они спешили? Кто разберет в этом диком полусумасшедшем городе, с его механическими шагами взрослых, с исчезнувшими внезапно детьми?..

И хотя пути их не пересеклись с Кошаком — не судьба — но блеск мириадов огоньков, слагающихся в созвездия, ласкал им сердца и делал их походку упругой и тихой.

Пройдя мимо самолета-истребителя, навеки застывшего на своем постаменте, они зашли за приземистый двухэтажный универмаг и через заброшенное поле дворового стадиона пошли к жилым домам неподалеку, спугнув какую-то зверюгу, метнувшуюся от них с быстротой молнии и лишь зашелестевшую в траве. То ли крысу-переростка, то ли котенка...

— Феникс, надо найти Лата... Боюсь — без помощи Изначального нам не справиться...

— Боюсь — не получится у тебя, Том...

— Но почему? Почему?! Потому лишь, что Лат запретил ребятам из Отряда встречаться со мной?

— Нет, просто они посбегали на свою Дорогу. Все до единого.

— С точки зрения Лата это разумно: увести детей подальше от этого маразма...