Не успела она докончить фразу, как испытала чувство, словно обратилась не к реальному собеседнику, а портрету.

— Мне говорили об этом врачи, — прошелестела леди Франклин, — и, наверное, так оно и есть. Я, признаться, безоговорочно им доверяю во всем, что касается моего самочувствия. Так проще, — добавила она, и на ее лице появилось подобие улыбки.

«Ну если ты определяешь свое самочувствие исключительно путем опроса специалистов, не так уж ты сильно больна», — отметила про себя Констанция, но вслух участливо произнесла:

— Я вас так понимаю! Когда я недавно болела, доктор спросил меня: «Ну, как дела?» — и я ответила: «Вам виднее».

— Я уверена, что вы болели гораздо серьезнее, чем я, — подхватила леди Франклин, с готовностью отдаваясь самопорицанию. — Как ваше здоровье сейчас?

— Благодарю вас, гораздо лучше, — ответила Констанция. — С понедельника я выхожу на работу. — Она осеклась: ей вдруг стало неловко, потому что в голову пришла нелепая идея — леди Франклин не знает, что такое «выйти на работу»!

— Порой я жалею, что мне никогда не надо было зарабатывать на жизнь, — говорила между тем леди Франклин. — Тяготы повседневного существования невозможно взять и придумать, они либо есть, либо их нет. Но когда исчезают внешние проблемы, не дают покоя внутренние. Не сочтите все это притворством, но...

— Я вас прекрасно понимаю, — перебила ее Констанция. — Просто не знаю, что бы я делала сейчас, если б не работа...

— Для вас это лекарство? — спросила леди Франклин.

— Надеюсь, что да, — ответила Констанция, изнемогая под тяжестью несказанных слов, что разделяли ее с собеседницей, и мечтая поскорее уйти домой.

— Ну а я нашла другое средство, — сказала леди Франклин. — Точнее, оно само нашло меня... Но зачем я говорю об этом? Я вовсе не собираюсь обременять вас моими проблемами.

Констанция ухватилась за эту фразу как за соломинку.

— Я как раз надеялась, — выдавила она из себя, — кое-что от вас услышать, потому что, в свою очередь, хотела бы вам сообщить одну вещь.

— Так говорите же! — сказала леди Франклин.

— Нет, лучше сначала вы.

— Ну ладно. По-моему, природа очень милосердна и знает, как избавить нас от страданий.

— Правда? — отозвалась Констанция. — Как интересно.

— Я не шучу. Видите ли, я очень болезненно восприняла и автомобильную катастрофу, и... и все остальное.

— Я вас понимаю.

— Но теперь я больше не страдаю... почти нет.

— Рада это слышать, — отозвалась Констанция.

— Вы ведь хорошо знали Хьюи? — неожиданно спросила леди Франклин, и ее нижняя губа чуть выпятилась и задрожала.

— Да.

— Он был талантлив?

— В общем-то, нет.

— А я верила в него, в его талант, но, может быть, напрасно. Может быть, я вообще заблуждалась на его счет. Если б он был жив... — Леди Франклин замолчала.

— Я слушаю, — тихо произнесла Констанция.

— ...то, наверное, мог бы сделать какую-нибудь женщину счастливой. Например, вас.

— Меня? — удивилась Констанция. — Но он же собирался жениться на вас.

— Нет, нет, у нас все кончилось. Разве вы не знаете?

— Вообще-то знаю, — созналась Констанция и покраснела.

— Я так и думала. Я понимаю, вы не хотели сделать мне больно, и потому сказали, что не знаете. Теперь я начинаю думать, что мне все-таки не надо было идти на разрыв, но тогда это казалось единственным возможным решением. Я растерялась и... мне было очень горько. Дело не в том, что он любил другую, — он не любил меня.

— Я не совсем вас понимаю, — сказала Констанция. — Что же произошло?

— Пришло письмо... кто-то прислал письмо, в котором говорилось, что у него есть любовница и он не намерен порывать с ней после свадьбы. Я сразу в это поверила. Я всегда верю в то, что мне говорят. Раньше верила... теперь я не такая легковерная. А вдруг письмо написал его враг, чтобы ему повредить? Или мой враг? Я думала, у меня нет врагов, но, наверное, они есть у каждого. Все это было так внезапно... Я была просто ошарашена. И как раз потому, что очень не хотела в это верить, поверила...

— Он сказал, что все это ложь?

— Да, но что еще мог он сказать? Я ненавидела себя за то, что не верю ему, но ничего не могла с собой поделать. Я не могла заставить себя отнестись к этому по-другому. И лишь потом, спустя несколько дней, вдруг подумала: а что, если я совершила чудовищную ошибку и разрушила свое счастье? Мне многие это говорили.

— Вы кому-нибудь рассказывали про письмо? — спросила Констанция.

— Нет, конечно, нет, и слава Богу... Я никому не сказала ни слова. Просто не смогла. Я вообще ничего не предпринимала — и насчет брачной церемонии тоже... пока не узнала про аварию. Потом я сделала все, что полагается. Все оказалось много проще, чем я ожидала. Я имею в виду все формальности: я куда-то написала, что-то заплатила — все были так добры и предупредительны... Мне пришло столько писем с соболезнованиями, что я не успевала отвечать. Сначала меня очень поддерживало ощущение того, что обо мне помнят, но потом мне стало не по себе от всеобщего участия: все ведь считали, что мы до конца любили друг друга, никто не знал правды... Я перестала читать письма и даже поместила объявление в газете, что не смогу на них на все ответить. Кстати, они-то и заставили меня усомниться, правильно ли я поступила с Хьюи. Неужели я была к нему несправедлива? Как это ужасно!

— Вам было бы легче знать, что он любил вас или же, наоборот, что он любил другую? — вдруг услышала Констанция свой голос.

— Даже не знаю. Иногда мне кажется, что лучше последнее: тогда легче свыкнуться с его гибелью, но временами я начинаю думать: если б он все-таки любил меня, я бы вспоминала о нем тоже с любовью, а теперь меня раздирают противоречивые чувства. Нет ничего мучительнее неизвестности. Меня словно поделили на две территории, и они все время воюют между собой. Но недавно произошла удивительная вещь...

Леди Франклин замолчала, и обе женщины вопросительно посмотрели друг на друга.

— Мне, право, неловко говорить об этом, — наконец произнесла леди Франклин, — это может показаться глупостью, наверное, я и в самом деле слишком серьезно отношусь к своей особе. Но это как раз связано с тем, что я вам говорила: природа к нам милосердна, она знает, как избавить нас от страданий, несмотря на наше упрямство. Что-то в нас постоянно ищет повод для страданий, вы со мной не согласны?

— Признаться, я об этом не думала, — сказала Констанция.

— В общем, если б не это, я бы вряд ли сейчас с вами разговаривала. Мне было бы слишком больно. Да еще все эти лекарства! Господи, чем они только меня не пичкали. Но теперь я совсем не волнуюсь, правда?

— Я бы не сказала, что вы совсем уж не волнуетесь, — ответила Констанция, но, заметив, как помрачнела леди Франклин, раскаялась в сказанном.

— Наверное, вы правы, но по сравнению с моим прежним состоянием... Тогда мне казалось, что я грежу наяву, порой я вообще не могла отличить сон от яви... но потом вдруг все мои боли и печали улетучились и я снова вернулась к себе.

— Вернулись к себе?

Леди Франклин виновато улыбнулась.

— Вы, конечно, не обязаны понимать мой условный язык. Когда умер мой муж, мною завладела одна навязчивая идея. Врачи очень старались мне помочь, но наваждение не отпускало меня. Потом я вылечилась — не буду рассказывать, как это произошло. И вот новая трагедия... Казалось, я этого не вынесу, но затем совершенно неожиданно, словно по мановению волшебной палочки, все мои терзания исчезли и я вернулась к своей старой печали по Филиппу. И сразу на душе сделалось так легко...

— Легко?

— О да! Знаете ли вы, как невыносим бывает яркий свет, иногда им даже пытают. Он ослепляет тебя, даже если закрыть глаза... Ну а теперь он померк, вокруг меня наступили сумерки, когда предметы становятся похожи друг на друга, вот и все мои чувства теперь похожи, я живу как бы на одной ноге. И я теперь не страдаю — сама удивляюсь, почему раньше мне казалось, что я страдаю. Я живу теперь словно в соборе, где ни с кем ничего произойти не может... ничего плохого. Я уверена, что недуг можно лечить недугом, по крайней мере, так случилось со мной, только для меня это не недуг, а избавление от недуга.