Ян Клейн - покойник, подумал Схееперс. Ведь он понятия не имел, что его карманы обыскивают те, кого он считал своими заклятыми врагами.
- Я имею в виду последние месяцы, - сказал Схееперс. - То, что было раньше, меня не интересует. Что вы находили в последние месяцы?
- Я все сообщила и сразу забыла об этом, - сказала она. - Зачем напрягать память понапрасну?
Она явно говорила правду. Он попытался подойти с другой стороны. Ему необходимо поговорить с кем-нибудь из тех, кто поручил ей обыскивать карманы Яна Клейна и слушать его сонную болтовню.
- Почему я должна вам доверять?
- Вы не должны, - ответил он. - В жизни нет никаких гарантий. Есть только риск.
Миранда задумчиво молчала.
- Он убил много людей? - Она говорила очень громко, и он понял, она хочет, чтобы дочь все слышала.
- Да, много.
- Чернокожих?
- Чернокожих.
- Преступников?
- Некоторые были преступниками, некоторые нет.
- За что он их убил?
- Они отказывались говорить. Были повстанцами. Мятежниками.
- Как моя дочь.
- Я не знаком с вашей дочерью.
- Зато я знаю ее.
Миранда решительно встала:
- Приходите завтра. Может, кто-нибудь захочет встретиться с вами. А сейчас уходите.
Схееперс вышел на улицу. Направляясь к машине, припаркованной за углом, он почувствовал, что взмок от пота. И поехал прочь, размышляя о собственной слабости. И о силе Миранды. Неужели есть будущее, где они могут встретиться и примириться?
Матильда не вышла к матери, когда он уехал. Миранда оставила ее в покое. Но вечером долго сидела на краю ее постели.
Лихорадка приходила и уходила, волна за волной.
- Ты огорчена? - спросила Миранда.
- Нет, - ответила Матильда. - Теперь я ненавижу его еще сильнее.
Впоследствии Схееперс вспоминал свою поездку в Клиптаун как нисхождение в ад, которого ему до той поры удавалось избегать. Неуклонно следуя белому пути, который вел бура от колыбели до могилы, он как бы все время видел мир одним глазом. Теперь ему пришлось ступить на другой путь, черный, и то, что он увидел, наверное, не забудется никогда. Это был настоящий шок, потрясший его до глубины души, ведь такова была жизнь двадцати миллионов людей. Людей, которым не позволяли жить полноценно и достойно, которые умирали раньше срока, их жизнь подавляли, лишали возможности развития.
В Безёйденхаут он вернулся на другой день в десять утра. Открыла ему Миранда, но на встречу с человеком, который согласился с ним поговорить, его повела Матильда. Он чувствовал себя так, будто удостоился великой чести. Матильда была такая же красивая, как и ее мать. Кожа чуть посветлее, но глаза те же. Как ни старался, Схееперс не увидел в ее лице отцовских черт. Наверное, Матильда так отмежевалась от отца, что попросту запретила себе походить на него. Схееперса она встретила очень сдержанно, лишь слегка кивнула, когда он протянул руку. И он вновь ощутил неуверенность, теперь уже перед дочерью, хотя ей еще и двадцати не исполнилось. Схееперса охватила тревога: во что же это он влез? Может быть, Ян Клейн связан с этим домом совсем не так, как ему хотелось думать? Но теперь уже поздно думать об этом. Возле дома стоял старый заржавленный автомобиль с болтающейся выхлопной трубой и полуоторванным бампером. Не говоря ни слова, Матильда открыла дверцу и посмотрела на него.
- Я думал, он придет сюда, - нерешительно пробормотал Схееперс.
- Мы съездим в другой мир, - сказала Матильда.
Он сел на заднее сиденье, и тотчас в ноздри ударил какой-то запах, только потом он сообразил, что в детстве так пахли курятники. Человек за рулем был в фуражке, низко надвинутой на глаза. Он обернулся и минуту-другую молча смотрел на Схееперса. Наконец машина тронулась, и Матильда с шофером заговорили между собой на языке, которого Схееперс не понимал, но узнал - коза. Они ехали на юго-запад, причем, как казалось Схееперсу, шофер изрядно превышал скорость. Скоро центр Йоханнесбурга остался позади, и они очутились в лабиринте дорог, где вереницы автомобилей мчались в самых разных направлениях. Соуэто, подумал Схееперс. Не туда ли мы едем?
Нет, их путь лежал не в Соуэто. Они миновали Медоуслэнд, едкий дым затянул пыльные окрестности. Прямо за беспорядочным скоплением ветхих домишек, где кишмя кишели собаки, дети, куры, громоздились сломанные и развалившиеся автомобили, шофер затормозил. Матильда вышла и пересела к Схееперсу, на заднее сиденье. В руках у нее был черный колпак.
- Начиная отсюда, вам смотреть нельзя, - сказала она.
Он запротестовал, отталкивая ее руку.
- Чего вам бояться? Решайте.
Он выхватил у нее колпак.
- Зачем?
- Кругом тысячи глаз. Вам смотреть нельзя. И вас никто видеть не должен.
- Это не ответ, - с досадой сказал он. - Это загадка.
- Не для меня. Ну, решайтесь!
Он натянул колпак. И они поехали дальше. С каждой минутой дорога становилась все хуже. Но шофер не сбавлял скорость. Схееперс отчаянно старался уберечься от толчков. И все же несколько раз сильно ударился головой в потолок. Он утратил ощущение времени. Колпак липнул к лицу, кожа начала зудеть.
Но вот машина затормозила и остановилась. Поодаль яростно лаяла собака. Откуда-то волнами долетала музыка из радиоприемника. Сквозь колпак Схееперс почуял запах костров. Матильда помогла ему выбраться из машины и сняла колпак. Солнце ударило прямо в лицо, и на миг он ослеп. А когда глаза привыкли к свету, увидел, что стоит посреди скопления лачуг, сооруженных из листов гофрированного железа, картонных ящиков, мешковины, полотнищ пластика и брезента. Кое-где в качестве комнат были приспособлены искореженные ветхие автомобили. Воняло помоями, тощая облезлая собака обнюхивала его ботинок. Схееперс смотрел на людей, чья жизнь проходила среди этой нищеты. Они словно бы и не замечали его присутствия. Не выказывали ни ненависти, ни любопытства, только равнодушие. Для них он не существовал.
- Добро пожаловать в Клиптаун, - сказала Матильда. - Может, это Клиптаун, а может, какой-нибудь другой трущобный поселок. Так или иначе, дорогу сюда вам не найти. А трущобы все выглядят одинаково. Одинаковая нищета повсюду, одинаковый запах, одни и те же обитатели.
Она повела Схееперса в гущу домишек. И он словно вступил в лабиринт, который сразу же поглотил его, разом отнял все прошлое. Уже через несколько шагов он начисто потерял ориентацию. Как странно, что рядом с ним идет дочь Яна Клейна, думал он. Но эта странность - наследство, которое ныне в последний раз будет разделено, а затем уничтожено.
- Что вы видите? - спросила она.
- То же, что и вы, - ответил он.
- Нет! - резко бросила она. - Вы возмущены?
- Конечно.
- А я нет. Возмущение - это ловушка. Есть много ступеней. И мы с вами стоим на разных.
- Вы, наверное, на самом верху?
- Почти.
- И вид оттуда иной?
- Можно заглянуть вдаль. Там пасутся пугливые стада зебр. Антилопы бегом спасаются от опасности. Кобра прячется в заброшенном термитнике. Женщины идут за водой. - Она остановилась прямо перед ним. - Я вижу в их глазах мою собственную ненависть. Но ваши глаза ее не видят.
- Какого ответа вы от меня ждете? По-моему, люди живут здесь как в аду. Вопрос лишь в том, моя ли это вина.
- Может быть, и ваша. Смотря как поглядеть.
Они шли все дальше, все глубже в этот лабиринт. В одиночку он ни за что не найдет дорогу обратно. Она нужна мне, думал Схееперс. Мы ведь всегда зависели от черных. И ей это известно.
Матильда остановилась у лачуги, которая была чуть побольше других, хотя и построена из того же материала, и присела на корточки возле двери, представлявшей собой залатанный, облезлый лист мейсонита.
- Входите. Я подожду здесь.
Схееперс вошел внутрь. Сначала он вообще ничего не видел в потемках. Потом разглядел простой дощатый стол, несколько плетеных стульев, коптящую керосиновую лампу. Из тени выступил человек, с легкой улыбкой он смотрел на Схееперса. Похоже, его ровесник. Только покрепче, с бородой, и веет от него тем же достоинством, что свойственно Миранде и Матильде.