Скоро он уже ехал в Тумелиллу. Зашел в магазин «ИКА», предъявил свое удостоверение и попросил позвать управляющего. Управляющий оказался молодым человеком по имени Свен Перссон. Сведберг вытащил зажигалку и объяснил, в чем дело. Управляющий задумался, потом покачал головой. Он не припоминает, чтобы в последнее время сюда заходил какой-то немыслимый толстяк.
- Поговорите с Бриттой, - сказал он. - С кассиршей. Но боюсь, у нее плохая память. Во всяком случае, она очень рассеянная.
- Она тут единственная кассирша? - спросил Сведберг.
- По субботам работает еще одна. Сегодня ее нет.
- Позвоните ей и попросите прийти прямо сейчас.
- Это так важно?
- Да. Дело не терпит отлагательства.
Управляющий поспешил к телефону. Сведберг говорил более чем решительно. Он подождал, пока Бритта, женщина лет пятидесяти, отпустит клиента, который разложил возле кассы кучу всевозможных купонов на скидки. Сведберг представился.
- Я хотел бы узнать, не бывал ли здесь в последнее время один покупатель, такой большой, толстый.
- Среди наших покупателей много толстяков, - недоуменно ответила Бритта.
Сведберг поставил вопрос иначе:
- Не просто толстяк. Жирнюга. Вдобавок плохо говорит по-шведски. Он бывал здесь?
Бритта старалась вспомнить. Но Сведберг заметил, что растущее любопытство мешает ей сосредоточиться.
- Он ничего интересного не натворил. Я просто хочу знать, бывал ли он здесь.
- Нет, - ответила она. - Этакого жирнюгу я бы наверняка запомнила. Сама ведь худею. Вот и смотрю на людей.
- В последнее время вы постоянно сидели за кассой?
- Да.
- Ни на часок не отлучались?
- Конечно, иной раз и отлучусь по делу.
- Кто тогда сидит за кассой?
- Свен.
Сведберг чувствовал, что его надежды вот-вот пойдут прахом. Он поблагодарил за помощь и, дожидаясь субботней кассирши, прошелся по магазину. Одновременно он лихорадочно прикидывал, что делать, если ниточка с зажигалкой оборвется. Где искать новую зацепку?
Девушка, которая по субботам подрабатывала за кассой, оказалась совсем молоденькой, вряд ли старше семнадцати, но столь корпулентной, что в первую минуту Сведберг даже оробел, ведь разговор предстоял именно о толстяках. Управляющий представил ее как Аннику Хагстрём. Сведберг почему-то вспомнил одну женщину, которую все время показывали по телевизору, и замялся, не зная, с чего начать. Управляющий деликатно отошел. Они стояли возле стеллажа с кормом для кошек и собак.
- Как я понял, вы работаете здесь по субботам, - неуверенно начал Сведберг.
- Я безработная, - сказала Анника Хагстрём. - Рабочих мест нету. Вот и сижу тут по субботам, а больше ничего не делаю.
- Да, времена нынче нелегкие, - посочувствовал Сведберг.
- Я даже думала податься в полицию, - сказала девушка.
Сведберг с удивлением посмотрел на нее.
- Только небось не влезу в мундир, - продолжала она. - А вы почему не в форме?
- Мы не всегда ходим в форме, - ответил Сведберг.
- Тогда, пожалуй, есть смысл вернуться к этой идее. Что я натворила?
- Ничего. Я просто хотел спросить, не попадался ли вам на глаза здесь, в магазине, мужчина весьма примечательной внешности.
Он застонал в душе, произнеся эту идиотскую фразу.
- Как это «примечательной»?
- Очень жирный. И плохо говорит по-шведски.
- А-а, вон вы о ком!
Сведберг воззрился на нее.
- Он был здесь в прошлую субботу, - пояснила Анника.
Сведберг достал из кармана блокнот.
- Когда?
- В самом начале десятого.
- Один?
- Да.
- Вы не помните, что он купил?
- Много чего. В том числе несколько пачек чая. Четыре сумки унес.
Это он, думал Сведберг. Русские пьют столько же чая, сколько мы - кофе.
- Как он расплачивался?
- Наличными.
- А как вам показалось, он нервничал? Или, может, вы еще что-то заметили?
Всякий раз Анника отвечала коротко и определенно.
- Он спешил. Не глядя заталкивал покупки в пакеты.
- Он что-нибудь говорил?
- Нет.
- Откуда же вы знаете про акцент?
- Он поздоровался и поблагодарил. Акцент сразу слыхать.
Сведберг кивнул. Оставался всего один вопрос:
- Вы, конечно, не знаете, где он живет?
Девушка наморщила лоб и задумалась.
Вдруг она и на этот вопрос ответит, мелькнуло в мозгу у Сведберга.
- Где-то неподалеку от щебеночного карьера.
- Щебеночного карьера?
- Вы знаете, где находится народный университет?
Сведберг кивнул.
- Нужно проехать мимо него, а дальше дважды свернуть налево.
- Откуда вам известно, что он живет именно там?
- За ним в очереди стоял старикан по фамилии Хольгерсон. Он всегда готов поболтать, когда расплачивается. Ну, вот он и сказал, что в жизни не встречал такого жирнюги. И добавил, что видел его возле какого-то дома неподалеку от щебеночного карьера. Там много пустых усадеб. Хольгерсон знает вообще все, что происходит в Тумелилле.
Сведберг спрятал блокнот. Теперь надо спешить.
- Знаете, может, из вас и получится полицейский.
- А что он сделал? - спросила девушка.
- Ничего. Если он явится опять, ни в коем случае не подавайте виду, что о нем кто-то спрашивал. Тем более полицейский.
- Я ничего не скажу. А можно мне как-нибудь зайти в полицейское управление?
- Позвоните и спросите меня. Моя фамилия Сведберг. Я вам все покажу.
Она просияла:
- Непременно зайду.
- Только не сейчас, а через недельку-другую. Сейчас у нас работы выше крыши.
Он вышел из магазина и поехал в ту сторону, куда направила его Анника. У поворота к карьеру остановился и вышел из машины. Достал из бардачка бинокль, подошел к карьеру и вскарабкался на брошенную камнедробилку.
По ту сторону карьера виднелись две усадьбы, расположенные довольно далеко друг от друга. Один из домов наполовину развалился, второй производил вполне сносное впечатление. Но машин во дворе не видно, дом казался безлюдным. И все же он чуял: это здесь. Усадьба уединенная. Дороги мимо нее не ведут. Без дела в этот тупик никто не поедет.
Сведберг ждал с биноклем у глаз. Начался мелкий дождик.
Примерно через полчаса дверь дома внезапно открылась. На крыльцо вышла женщина. Таня, подумал Сведберг. Она стояла совершенно неподвижно, курила. Лица ее, частично скрытого за деревом, Сведберг разглядеть не мог.
Он опустил бинокль. Да, они точно здесь. У девушки из магазина есть и уши, и глаза, да и память хорошая. Он слез с камнедробилки и вернулся к машине. Уже одиннадцатый час. Пожалуй, надо позвонить в управление и сказаться больным. Нет у него времени торчать на совещаниях.
Он должен поговорить с Валландером.
Таня бросила сигарету и затоптала окурок. Она стояла во дворе под моросящим дождем. Погода была вполне под стать ее настроению. Коноваленко уединился с новым африканцем, а ей вовсе не интересно, о чем они там рассуждают. Владимир рассказывал ей. Она знала, что в ЮАР задумали убить какого-то важного политика. Но кого именно и почему, она понятия не имела. Владимир наверняка говорил и об этом, но она не запомнила.
Во двор она вышла, чтобы побыть в одиночестве хоть несколько минут. До сих пор так и не нашлось времени подумать о том, что означает для нее смерть Владимира. Ее саму удивляло, какую печаль и боль она испытывает. Их брак всегда был сугубо практичным и деловым, что вполне устраивало обоих. Уезжая из разваливающегося СССР, они сумели быть опорой друг другу. Потом, в Швеции, она наполнила свою жизнь смыслом, помогая Владимиру в его делах. Все это изменилось, когда внезапно объявился Коноваленко. На первых порах Таню тянуло к нему. Его решительные манеры, его самоуверенность составляли резкий контраст с натурой Владимира, и она не стала колебаться, когда Коноваленко начал всерьез выказывать к ней интерес. Но очень скоро поняла, что он просто-напросто ее использует. Холодность этого человека, его неприкрытое презрение к другим людям пугали Таню. Коноваленко целиком и полностью завладел их жизнью. Иногда поздно вечером они с Владимиром говорили о том, что надо бы сняться с места и начать все сначала, подальше от Коноваленко. Но из этого так ничего и не получилось, а теперь Владимир мертв. Таня стояла на крыльце, чувствуя, как ей недостает Владимира. Что будет дальше, она себе не представляла. Коноваленко одержим мыслью разделаться с полицейским, который убил Владимира и доставил ему столько неприятностей. Пожалуй, мысли о будущем придется отложить до тех пор, когда все закончится, когда полицейский будет убит, а африканец уедет выполнять свое задание. Она сознавала, что волей-неволей целиком зависит от Коноваленко. Для эмигранта нет возврата. Все реже и уже смутно ей вспоминался Киев, город, где они с Владимиром родились и выросли. Боль причиняли вовсе не воспоминания, а уверенность, что она никогда больше не увидит то место и тех людей, которые раньше были основой ее жизни. Дверь захлопнута навеки. Заперта на замок, а ключ выброшен. Последние остатки прежней жизни исчезли вместе с Владимиром.