- А мужчину не видели? - Валландер описал Коноваленко.

Собачник опять отрицательно покачал головой.

Валландер пошел дальше. Ему стало зябко, хотя ветер был по-весеннему теплый. Он прибавил шагу. Пляжу словно конца нет. Потом опять оглянулся. Сведберг был далеко позади. Однако ж Валландер разглядел, что рядом с ним кто-то есть. И тотчас Сведберг замахал рукой.

Валландер бегом устремился туда. И добравшись до Сведберга и своей дочери, вконец запыхался. Смотрел на Линду, не в силах выдавить ни слова, пока не успокоится дыхание.

- Ты не должна была выходить из дома, - сказал он. - И все-таки ушла.

- Я не думала, что и на пляж прогуляться нельзя. Сейчас ведь день. А все всегда случается ночью, верно?

Сведберг сел за руль, а они оба устроились на заднем сиденье.

- Что мне сказать деду? - спросила Линда.

- Ничего, - ответил Валландер. - Я сам поговорю с ним сегодня вечером. А завтра мы перекинемся в картишки. Он будет рад.

Они расстались на шоссе совсем рядом с домом.

Сведберг и Валландер поехали обратно в Шернсунд.

- Охрану нужно установить сегодня же вечером, - сказал Валландер.

- Как приеду, сразу поговорю с Мартинссоном. Мы что-нибудь придумаем.

- Полицейскую машину надо поставить прямо на дороге. Пусть видят, что дом под охраной.

Сведберг отвез Валландера в Шернсунд и собрался назад в Истад.

- Мне нужно всего несколько дней, - сказал Валландер. - Вы пока продолжайте разыскивать меня. Но ты позванивай сюда.

- Что сказать Мартинссону?

- Насчет того, чтобы взять дом моего отца под охрану, ты додумался сам, - сказал Валландер. - Убеждай их любыми способами.

- Ты по-прежнему не хочешь, чтобы я говорил Мартинссону?

- Ты знаешь, где я, и этого достаточно.

Сведберг уехал. Валландер пошел на кухню, поджарил себе яичницу. Через два часа вернулись машины с лошадьми.

- Ну как? Она победила? - спросил Валландер, когда Стен Виден вошел на кухню.

- Победила, - ответил тот. - Но с трудом.

Петерс и Нурен сидели в патрульной машине, пили кофе.

Настроение у обоих было препаршивое. Сведберг приказал им охранять дом, где жил отец Валландера. А дежурства, когда машина стоит на месте, тянутся бесконечно. Так и будут торчать тут, пока не явится смена. Но до тех пор еще долго. Сейчас только четверть двенадцатого. Вечерние сумерки.

- Как по-твоему, что стряслось с Валландером? - спросил Петерс.

- Не знаю, - ответил Нурен. - Сколько раз повторять: не знаю.

- Никак не могу отделаться от этих мыслей. Сижу вот и думаю: может, он алкоголик?

- С чего ты взял?

- Помнишь, мы как-то раз задержали его за вождение в нетрезвом виде?

- Ну, это еще не алкоголизм.

- Конечно, но все-таки.

Оба опять замолчали. Нурен вышел из машины отлить.

Тут-то он и заметил отблеск огня. Сперва было решил, что это отсвет автомобильных фар. Но потом разглядел облако дыма.

- Горит! - крикнул он Петерсу.

Петерс вышел из машины.

- Может, пожар в лесу? - предположил Нурен.

Горело в рощице за ближайшими полями. Но сам очаг прятался в неровностях рельефа.

- Надо съездить поглядеть, - сказал Петерс.

- Сведберг не велел отлучаться ни под каким видом, - заметил Нурен. - Что бы ни произошло.

- Да это займет всего минут десять, - сказал Петерс. - В случае пожара мы обязаны принимать меры.

- Сперва позвони и затребуй у Сведберга подкрепление.

- Десять минут, - сказал Петерс. - Чего ты боишься-то?

- Я не боюсь. Но приказ есть приказ.

И все-таки Петерс настоял на своем. Они сели в машину и по грунтовой дороге направились к огню. Как выяснилось, горела старая бочка из-под бензина. Кто-то набил ее бумагой и пластиком, поэтому огонь полыхал очень ярко. Но когда Петерс и Нурен подъехали, пламя уже почти погасло.

- Нашли время жечь мусор, чудно, ей-богу. - Петерс огляделся по сторонам.

Никого. Пусто.

- Едем обратно, - сказал Нурен.

Минут через двадцать они опять были на посту. Все как будто бы спокойно. Свет погашен. Дочь и отец Валландера спят.

Несколько часов спустя приехала смена, сам Сведберг.

- Все спокойно, - сказал Петерс.

О вылазке к горящей бочке он словом не обмолвился.

Сведберг, сидя в машине, дремал. Мало-помалу рассвело, наступило утро.

В восемь он слегка забеспокоился: из дома никто не выходил, а ведь отец Валландера вставал всегда очень рано.

В половине девятого Сведберг встревожился не на шутку: что-то здесь не так. Вышел из машины, пересек двор, поднялся на крыльцо и тронул дверь.

Не заперто. Сведберг позвонил и стал ждать. Никто не отзывался. Он вошел в темную переднюю, прислушался. Мертвая тишина. Потом ему почудилось, будто что-то скребется. Вроде как мышь грызет стенку. Он пошел на звук и очутился перед закрытой дверью. Постучал и, услышав в ответ сдавленный вопль, распахнул дверь. На кровати лежал отец Валландера. Связанный, рот заклеен черным пластырем.

На миг Сведберг остолбенел. Затем осторожно отклеил пластырь, развязал веревки и после этого обыскал весь дом. Комната, где, как он предполагал, спала Линда, была пуста. Кроме отца Валландера, в доме не нашлось никого.

- Когда это случилось? - спросил он.

- Вчера вечером, - ответил отец Валландера. - В самом начале двенадцатого.

- Сколько их было?

- Один.

- Один?

- Один человек. Но с оружием.

Сведберг выпрямился. Голова была совершенно пустая.

Потом он прошел к телефону и позвонил Валландеру.

26

Кисловатый запах зимних яблок.

Вот первое, что она почувствовала, когда очнулась. Но после, когда открыла в темноте глаза, было лишь одиночество и страх. Она лежала на каменном полу, и пахло только влажной землей. Ни звука кругом, хотя страх до предела обострил все ее ощущения. Она осторожно тронула рукой шершавый пол. Не цемент, а камень. Значит, она где-то в подвале. В эстерленском доме у деда, откуда ее силой уволокли, такой пол был в картофельном погребе.

Когда чувства насытились скудными впечатлениями, накатили дурнота и нарастающая головная боль. Она не могла сказать, давно ли находится в этой тьме и безмолвии, ведь часы остались на тумбочке возле кровати. И все же она догадывалась, что с тех пор, как ее разбудили и уволокли прочь, прошло много часов.

Руки были свободны, а вот щиколотки скованы цепью: пальцы нащупали висячий замок. Линда похолодела - она в кандалах! Мелькнула мысль: людей обычно связывают веревками. Веревки мягче, податливее. Цепи приводили на память далекое прошлое, рабство и стародавние процессы против еретиков.

Но самым неприятным в эти минуты, когда к ней вернулось сознание, была одежда. Она сразу поняла: одежда чужая. Совсем чужая - по крою, по краскам, которых она не видела, но как бы чувствовала кончиками пальцев, и по запаху какого-то едкого стирального средства. Кто-то снял с нее ночную рубашку и одел - с головы до ног, от нижнего белья до чулок и туфель. От этого Линде стало совсем плохо. Дурнота резко усилилась, она обхватила голову руками и покачивалась вперед-назад. Все это сон, думала она, кошмарный сон. Но это была реальность, и она даже могла вспомнить, что именно произошло.

Она спала и видела сон, хоть и забыла какой. Проснулась оттого, что ей внезапно зажали нос и рот полотенцем. Сильный, резкий запах - и ей показалось, будто она куда-то проваливается. Тусклый отсвет лампы возле кухонной двери озарял ее комнату. Она видела перед собой незнакомого мужчину. Его лицо было совсем близко, когда он наклонился над ней. Теперь, при мысли о нем, ей вспомнился крепкий запах бритвенного лосьона, хотя он был небрит. Он не сказал ни слова. В комнате было сумрачно, но она видела его глаза и успела подумать, что никогда их не забудет. Потом все исчезло до тех пор, пока она не очнулась на голом каменном полу.