16. 38. – как показали его часы. Следовательно, рабочий день не окончен и надо идти на фирму.
«Фирма – наше Отечество» – часто говаривал Куравель, призывая сотрудников воспринимать место работы в качестве родного гнезда отчего дома.
А пошли-ка вы к черту! Не до вас сейчас. – решил Леня, расплатился с официанткой, встал и двинулся на фирму. Поскольку идти сейчас было некуда, кроме как «в Отечество».
Когда он ступил на знакомый двор, то поначалу не понял, что оказалось здесь непривычным. Потом сообразил – тишина. Не лязгал башенный кран, не грохотали отбойные молотки, все правильно – пауза в память погибщего. Работы приостановлены – следует разобраться в происшедшем и найти виноватых. Ибо поиск «виноватого стрелочника» – национальная русская забава.
Сплющенной «волги» на месте уже не было, куда и зачем её укатили было непонятно. Скорее всего убрали грустные следы катастрофы, чтоб не пробуждали они ненужных воспоминаний.
Леня вспомнил, как сверху летели кирпичи и железная бадья, поднял голову и заметил, что на краю стены ходит какой-то человек с трубкой во рту.
Леня так долго и бессмысленно на него смотрел, что мужчина остановился, заметил Леню, вынул изо рта трубку и махнул рукой, приглашая подняться.
Леня прощел сквозь открытые двери особняка, нашел лестницу и, немного поплутав, оказался на верхней площадке.
Любитель курить трубку оказался пожилым мужчиной с морщинистым лицом и контрастно молодыми иссиня черными волосами – наверное красился. Он вытащил изо рта трубку и сказал напористо.
– Если ты Волохов, то сообщили, ты видел больше всех. Я тебя жду. Семенов я.
– Волохов. – кивнул Леня.
– Ну, так что ты наблюдал, Волохов?
– Ничего. Полетели сверху кирпичи и бадья.
– Эту картину я и без тебя могу восстановить. – недовольно сказал Семенов. – Люди наверху были?
– Не заметил.
– Точно? А ты припомни. – глаза у Семенова были пытливые, подозрительные, правом задавать вопросы он обладал – сразу было видно.
– Мне нечего припоминать.
– Жаль, жаль. – осуждающе покачал головой Семенов. – Тут, конечно, получается нарушение техники безопасности, а может и под преступную халатность подходит.
– Подходит? – спросил Леня.
– Ну, да. Крановщик поставил бадью с кирпичами на край стены, в чем прямого нарушения нет. Но если считать, что кладка кирпичная под бадьей не выдержала и обрушилась, отчего бадья полетела вниз, то кто-то за это должен отвечать.
– За что отвечать?
– Не твоего ума дело. – неожиданно осерчал Семенов. – Что ещё можешь показать? Я на тебя как на основного свидетеля надежду имел.
– Ошиблись.
– Мне ошибаться по должности не положено.
Уверенное заявление Семенова для Лени прояснило картину – любитель трубочного табака не был подготовлен к своей работе профессионально. Видать по причине нынешней безработицы сменил профессию, омолодился, покрасив волосы, и теперь боялся потерять и это место – отчего и был фальшиво самоуверен.
– Пусть так. – равнодушно согласился Леня.
– А как еще?
Дальнейшая беседа с Семеновым показалась Лене движениенм по замкнутому круг, да и настырность его раздражала и Леня ответил рассеяно.
– Да подцепили мужички бадью парой ломов и скинули вниз.
– Ты про что говоришь-то?! – вскинулся Семенов. – Думай, если такие вещи сообщаешь официальному лицу! Сам же ничего не видел?!
– Не видел. – ответил Леня и пошел к лестнице.
В приемной фирмы, перед дверьми президента сидела незнакомая Лене девушка, которая едва увидев его, нервно произнесла.
– У Куравля совещание! Надолго, завтра приходите.
– Я подожду.
Девушка встрепенулась.
– Вы здесь работаете?
Леня кивнул.
– Ой, как хорошо! Понимаете, меня тут пока посадили, секретарши нет, говорят её убили, мне ребенка из сада забирать, я тут работать не буду ни за какие коврижки, вы заместо меня не посидите, а то нас из садика отчислят, а я за него такие деньги плачу.
Все свои проблемы она выложила без запятой и Леня прервал.
– Идите домой, я посижу.
Девчонка (хотя уже при ребенке!) упорхнула, не прощаясь, Леня сел на её место и от нечего делать включил на селекторе связь с кабинетом. Из микрофона тотчас зазвучал уверененый голос Куравля.
– Будем заканчивать, господа. Министерство здравохранения ждет от нас рекомендаций тех препаратов, которые должны войти в генеральный список соврешенно неоходимых лекарств для жизнеобеспечения здоровья нации. Это задача государственного значения...
Куравля перебил незнакомый Лене голос.
– Извините, Степан Степанович, позвольте уточнение. Мы рекомендуем не столько медицинские препараты, сколько фирмы их производящие, будем точны. И напоминаю, что нам советуют обращать внимание на приоритет Отечественных производителей.
– Ну, разумеется, Михаил Филиппович, интересы родных фирм для нас первоочередны! О чем речь? – изумленно ответил Куравель. – Однако ряд препаратов наши заводы либо не выпускают, либо они не столь качественные, как импоротные.
– Зато – дешевле! – ответил, как опознал Леня – Фраков.
– Дело не в цене, когда речь идет о здоровье России...
Кто-то встрял весело.
– У кого есть деньги, тот для своего здоровья ничего не пожалеет. Но о бедных слоях общества, о пенсионерах мы тоже обязаны позаботится.
– Правильно, Эдуар Акимович! – Куравель не выпускал из рук управление совещанием. – Государство готово платить за препараты не щадя своего валютного и золотого запаса, не забывайте про это. Я предлагаю перед тем, как выходить на госкомиссию с нашими рекомендациями, ещё раз пересмотреть список фирм-поставщиков. Своих и зарубежных. Быть может, соберемся в следующий понедельник, господа?
Кто-то принялся ему возражать, кто-то поддержал, но тема эта для Лени не представляла ровным счетом никакого интереса. Леня отключил связь, порадовавшись, что совещание явно идет к концу.
Так и оказалось. Минут через пять двери кабинета распахнулись и появилась компания мужчин, в чем-то одинакового облика – деловитые, значительные, в строгих костюмах: все при галстуках, портфелях и кейсах. На ходу озабоченно переговариваясь, они миновали приемную. За ними прошел озабоченный Мартынов, а Илья Фраков остановился и весело глянул на Леню.
– Ленька?! А ты разве не в тюряге?! Разве удалой палач ещё не намыливает веревку для петли на твою шею?! Нельзя, Леня безвинных секретарш убивать! Это нехорошо! – он хлопнул Леню по плечу и тут же сменил тон. Ну, шучу, шучу. Хотя и не ко времени. Нам уже звонили, сообщили про Алмаса Акмалова. Вот ведь глупейшая смерть! Он при тебе в машине умер?
– Нет. На операционном столе.
– Жаль мужичка. Дельный был работник. Иди к шефу, он истомился, тебя ожидаючи. Ты у него любимчик, он за тебя страдает. В милиции не мордовали? Фигурально?
– Да нет, что ты.
Через минуту оказалось, что Куравель действительно страдает и даже преувеличенно.
– Ох, малыш, какие беды на нас разом обрушились! – запричитал он, едва Леня вошел в кабинет. – Не к добру все это! Две смерти подряд!
Леня не ответил потому, что шеф нырнул с документами в руках в глубину громадного сейфа – единственной вещью фирмы подлинно старо-славянского «национального духа». Сейф дореволюционной конструкции с орлами на дверце и бронзовой табличкой: «Постащик двора Его Императорского Величества». Куравель гордился этим стальным мастодонтом, но говорить с задницей шефа, торчащей из сейфа, было как-то неудобно.
Куравель уложил документы внутрь (в сейф можно было теленка засунуть) повернулся и сказал осуждающе.
– А тебе, как я погляжу, все равно, Леня! Бесчувственный ты! – и тут же страдания шефа изменили направление. – Где мой сотовый телефон, малыш? Пропал, конечно?
– Да.
– Я так и знал! – огорчился Куравель. – И новый не работает, старый был надежней, хоть и сломанный. Стыдно тебе?
– Нет. У меня его украли.
– Ладно. – безнадежно отмахнулся Куравель. – Как ты в МУРе допрос перенес? Держался достойно?