– Хорошо, значит, он позвонил вам прошлой ночью в четверть двенадцатого. Не можете ли вы точно вспомнить, что он сказал?

– Думаю, что могу, сэр. Вначале он спросил, пошел ли спать мистер Баннер, я ответил. Затем он сказал, что кому-то надо побыть до двенадцати тридцати у телефона, должны передать важное сообщение. А так как мистер Марлоу уехал по важному делу в Саутгемптон, мистер Мандерсон хотел, чтобы известие принял я, если оно будет. Он также попросил сифон свежей содовой воды. Это все, сэр.

– Вы ничего необычного в нем не заметили?

– Нет, сэр, ничего необычного. Когда я откликнулся на вызов, он сидел за столом с телефонной трубкой и, отдавая мне распоряжения, ждал междугородного разговора. Когда я вернулся с содовой, он уже разговаривал.

– Помните ли вы что-нибудь из того, что он говорил?

– Очень мало, сэр. Речь шла о ком-то, кто находился в каком-то отеле… Разговор не представлял для меня интереса. В комнате я находился ровно столько времени, сколько понадобилось для того, чтобы поставить сифон на стол и уйти. Когда я закрывал дверь, он говорил: «Вы уверены, что его нет в отеле?»

Или что-то в этом роде.

– И вы последний раз видели его живым?

– Нет, сэр. Несколько позже, в половине двенадцатого, когда я устроился в своей каморке с книгой, оставив открытой дверь, я услышал, как мистер Мандерсон поднялся наверх, в свою спальню. Я тут же пошел закрыть окно в библиотеке, запереть входную дверь.

– Я полагаю, вы ни на минуту не задремали, пока ждали телефонного звонка?

– О нет, сэр. Я страдаю бессонницей, особенно вблизи моря, и обыкновенно читаю до полуночи.

– А телефонное сообщение?

– Его не было, сэр.

– Вы, очевидно, спите с открытыми окнами в эти теплые ночи?

– Окно никогда не закрывается на ночь, сэр.

Трент походил по комнате, остановился против Мартина.

– Вы пошли закрывать окно в библиотеке. Какое окно?

– Окно напротив двери, сэр.

– Меня интересует, мог ли кто-нибудь снаружи заглянуть в окно.

– Свободно, сэр, если он попал в сад. В жаркую погоду занавеси никогда не закрывались. Мистер Мандерсон часто курил по ночам и смотрел в темноту. Но он сидел так, что снаружи его не было видно.

– Так. А теперь скажите мне вот что. У вас, как вы сообщили, острый слух. Вы слышали, как мистер Мандерсон вернулся из сада после ужина. А когда он возвращался с автомобильной прогулки?..

Мартин помолчал, услужливо напрягая память.

– Как правило, Мандерсон входил через парадную дверь, вешал шляпу и пальто в прихожей и шел через переднюю в кабинет. И я всегда слышал стук двери. Похоже, что он очень торопился к телефону, поэтому прошел через лужайку и влез в окно – это с ним бывает. Он поступал так, когда спешил по какому-то важному делу. Теперь я вспоминаю, что на нем была шляпа, когда он говорил по телефону, а пальто было брошено на стол. Он резко отдавал распоряжения, впрочем, как всегда, когда бывал занят. Стремительным человеком был мистер Мандерсон.

– Значит, он показался вам очень занятым. Но вы ведь только что сказали, что не заметили в нем ничего необычного. Меланхолическая улыбка скользнула по лицу Мартина.

– Ваше замечание свидетельствует о том, что вы не знали мистера Мандерсона, сэр, простите меня. В таком его состоянии не было ничего необычного, напротив. Я долго привыкал к нему. Временами он мог часами сидеть, покуривая сигару или читая. Но когда он писал, диктовал, отправлял телеграммы, отдавал приказания – и все одновременно, это ошеломляло меня до головокружения. Так что в стремлении поспеть к телефонному вызову через окно не было ничего необычного.

Трент повернулся к инспектору и встретился с ним глазами. Марч, не желая показать, что понял линию допроса, начатую Трентом, впервые задал вопрос:

– Значит, вы оставили его сидящим перед телефоном, у открытого окна, с зажженым светом и с напитками на столе, не так ли?

– Именно так, мистер Марч. – Оценивающий ум Трента моментально отметил изменчивость речевой манеры Мартина, понизившийся вдруг тонус его вежливости. Однако следующий вопрос Марча быстро вернул его к делу.

– Вы сказали, что мистер Мандерсон изредка пил перед сном виски. Пил ли он в эту ночь?

– Не могу сказать. Утром комнату прибирала одна из горничных. Знаю лишь наверняка, что вечером графин был полон. Я убедился в этом, когда приносил сифон.

Инспектор подошел к высокому угловому шкафу, открыл его, достал сосуд из граненого стекла и поставил его на стол перед Мартином.

– Был ли он полнее, чем сейчас? – спросил он тихо. – Вот таким я обнаружил его сегодня утром.

Сосуд был более чем наполовину пуст.

Впервые самообладание Мартина поколебалось. Он взял графин, поднес его к глазам и удивленно посмотрел на обоих. Потрясенно сказал: «Исчезло более половины…»

– Думаю, никто в доме?.. – осторожно предположил Трент.

– Об этом не может быть и речи, – сухо ответил Мартин. Затем добавил:

– Прошу прощенья, сэр, это из ряда вон выходящий случай. Ничего подобного не было за все время моего пребывания у мистера Мандерсона. Что касается служанок – они никогда ничего не трогают, за это я отвечаю. Я? Если я вдруг захочу выпить, то могу обойтись без этого графина. – Он снова взял графин и возобновил свой бесцельный осмотр, в то время как инспектор смотрел на него с таким удовлетворением, с каким, надо полагать, созерцает свое произведение художник.

Трент открыл чистую страницу в своей записной книжке и задумчиво стучал по ней карандашом. Затем поднял глаза, спросил:

– Во что был одет мистер Мандерсон, я имею в виду этот последний его вечер?

– Как всегда в это время, сэр. На нем было все обычное, правда, кроме жилета. Когда он проводил вечер в библиотеке, часто вместо жилета надевал старую охотничью куртку из светлой шерстяной ткани. Она и была на нем, когда я видел его в последний раз.

– Ясно. А теперь скажите, Мартин, будил ли кто-нибудь мистера Мандерсона по утрам? Вы понимаете, что меня интересует: почему его отсутствие не было замечено до десяти утра, пока не обнаружили тело?

Мартин поднял плечи.

– Мистера Мандерсона никто никогда не будил. Обыкновенно он вставал в восемь часов и шел в ванную. Но часто спал до девяти или десяти. Миссис Мандерсон всегда будили в семь. Горничная приносила ей чай. Вчера миссис Мандерсон, как всегда, позавтракала в своей гостиной, и все предполагали, что мистер Мандерсон еще спит, когда Иване прибежал с этой ужасной вестью.

– Понятно. Вы сказали, Мартин, что заперли входную дверь.

– Да, сэр. Я опустил собачку замка входной двери. Кроме того, я запер обе двери черного хода и проверил, закрыты ли окна нижнего этажа. Утром все было в том виде, в каком я оставил.

– Спасибо, Мартин. Теперь последнее… Была ли на трупе одежда, в которой вы видели мистера Мандерсона в последний день?

Мартин потер подбородок.

– Я был удивлен, когда впервые увидел тело, сэр. Сначала я не мог понять, что же было необычным в одежде, а потом я сообразил. Воротник! Такой формы воротник мистер Мандерсон носил только с вечерним туалетом. Смешать дневной и вечерний туалет – для него это беспрецедентно. Но это говорит о том, в какой, должно быть, спешке он вставал.

– Конечно, – согласился Трент. – Что ж, пока это все, что я хотел знать. Если понадобится спросить вас еще о чем-нибудь позже, думаю, вы будете поблизости.

– Я в вашем распоряжении, сэр. – Мартин поклонился и тихо вышел.

Трент бросился в кресло и испустил глубокий вздох.

– Мартин великолепен, – сказал он. – Он гораздо, гораздо интереснее, чем кажется. В нем нет ни на йоту дурного. Знаете, Марч, вы не правы, подозревая его.

– Я никогда не говорил, что подозреваю его. – Инспектор был застигнут врасплох. – Вы прекрасно знаете, что он не распространялся бы так, если бы считал, что я его подозреваю.

– Смею сказать, он так и не считает. Он чудесное существо, великий артист при полном отсутствии эмоций. Ему и в голову не пришло, что вы, Марч, можете подозревать его, Мартина, этакое совершенство. Я знаю это. Я, инспектор, специально изучал психологию чиновников. Это огромная и самобытная отрасль знания. Они более интересны, чем преступники, и с ними не так легко. Вы это поняли. Все то время, что я его расспрашивал, мне виделись наручники в ваших руках. Ваши губы безмолвно составляли слоги этих ужасных слов: «Что бы вы, Мартин, сейчас ни сказали, все будет записано и использовано в качестве обвинения против вас». Ваше поведение обмануло бы многих, но не меня.