– Лукас, – прошептала она, – для этого люди и женятся?

– А что, тебе мало? – Голос его прозвучал сердито. Элизабет хотелось видеть его лицо. Она вспомнила, что говорила ей Люси.

– Это было чудесно, любовь моя, – прошептала она. Она ждала, что Лукас ей что-нибудь ответит, но в темной комнате стояла тишина. Немного погодя Элизабет уткнулась в подушку, повторила свои молитвы и приготовилась спать. «Не понимаю, отчего люди так хлопочут вокруг этого, – недоумевала она. – Что ж, по крайней мере, это не больно».

Симмонс Тень аккуратно сложил чарлстонскую газету и опустил ее на пол рядом со стулом. «Вчера днем, – подумал он, – когда я с гордостью наблюдал, как работают новые ткацкие станки. И как же это я ничего не почувствовал? Купер. Я с ним не знаком. Из скупых пяти строчек не было ясно ничего, кроме того, что Лиззи Трэдд вышла замуж».

Он с трудом поднялся и подошел к окну, чтобы обозреть свою империю. Шестнадцать месяцев назад он покинул Чарлстон. За это время фабрика выросла вдвое, а Симмонсвиль – втрое. Добавился ткацкий цех. Симмонс подумывал, что неплохо было бы также отбеливать и красить ткани. Теперь в этом не было смысла. С надеждой, что из Чарлстона придет письмо или телеграмма, было покончено.

– Налей мне виски, – приказал он девушке, которая наблюдала за ним, сидя на скамеечке возле его стула. Это была пятая работница, с которой он пытался жить после того, как ему надоела Аметист. Все они были похожи друг на друга: молодые, готовые услужить, молящиеся на него в благодарность, что он избавил их от грохота фабрики, где они задыхались от хлопковой пыли, которая, вися в воздухе, набивалась в нос и оседала на коже. Фабричных рабочих прозвали за это пыльноголовыми.

– Налей мне виски, малышка пыльноголовая, – сказал Симмонс. Он не помнил, как звали девушку.

На следующий день он поехал на ближайшую железнодорожную станцию. Отправив посылку, Симмонс сел в поезд, идущий на север. Единственным его багажом был кожаный саквояж, набитый деньгами.

– Снова подарок? – Элизабет обняла Пинкни.

– На этот раз не от меня, – ответил брат.

– Да, вижу. Вот карточка. Пинни, это от Симмонса. Вообрази, он так занят и все-таки вспомнил. Жаль, что его не было на свадьбе. Сколько оберточной бумаги! Лукас, помоги мне. В конце концов, это нам обоим… Боже! Что это?

Элизабет показала всем подарок. Мэри взвизгнула. Пинкни непроизвольно расхохотался. Элизабет с недоумением смотрела на них.

– Это мое свадебное ожерелье, – пояснила Мэри. – Видели вы что-либо более броское? Вот уж не думала, что Тень обладает таким чувством юмора. И такими большими деньгами. Представляю, сколько он заплатил, чтобы выкупить его.

– Суетные мысли, дорогая, – проворчал ее муж. Элизабет глядела на огромные алмазы, искрящиеся у нее в руках.

– Они настоящие? Трудно поверить. Как мне отблагодарить его?

– Напиши: «Спасибо за милую люстру», – съязвил Лукас.

– Ах, ты ужасен! Я что-нибудь придумаю. Пинни, ты думаешь, это действительно ради забавы?

– Нет, Лиззи. Прости, Элизабет. Тень не счел бы это шуткой. Напиши ему несколько теплых слов и поблагодари за красивый подарок.

– Хорошо, я напишу. Что-нибудь в этом роде. Хотя он, пожалуй, чересчур красивый.

Элизабет не задумывалась над тем, что формировало ее вкус. Красота окружала ее всегда: щедрая природа равнинной местности, величественность океана и небес, плавные линии чарлстонских стен и домов, строгость больших архитектурных сооружений и мебели. Чрезмерность не нравилась ей. Она казалась неестественной.

Первые месяцы после свадьбы Элизабет легко и радостно входила в роль чарлстонской юной хозяйки. Управлять кукольным домиком не составляло для нее труда. Ведь в течение нескольких лет на ней был дом Трэддов. В кукольном домике все блистало чистотой; он благоухал лимонным маслом, воском, которым натирались полы, и ароматом свежих цветов – она покупала их каждый день у негритянки на улице. Ее молодая служанка, Делия, умела великолепно гладить и обещала стать хорошей кухаркой. Лукас заявлял, что все друзья ему завидуют.

А друзей у него было множество. Почти каждый уик-энд его приглашали куда-нибудь на плантацию, и вскоре его умение стрелять из дробовика и винтовки вошло в легенды. Элизабет очень хотелось, чтобы он бывал дома утром в воскресенье; она гордилась, идя в церковь под руку с мужем. Ее сопровождал туда Пинкни, и она с удовольствием угощала брата обедом в кукольном домике. Она знала, что Пинкни скучает по ней, и потому ему приятно бывать у сестры в гостях. А Лукас любит охотиться. Он всегда приносит домой оленину, уток, куропаток или индеек – смотря по времени года.

Прочие дни недели Элизабет проводила в привычных хлопотах, которые чрезвычайно нравились ей. Первым на улице появлялся продавец креветок. Он был столь же точен, как часы на колокольне Святого Михаила. Ровно в семь слышался скрип железных колес его повозки и зычный выкрик: «Свежие креветки!» Если Элизабет не была занята на кухне, она подходила к окну, чтобы понаблюдать за соседскими котами. Коты были не менее пунктуальны. За несколько минут до появления продавца они занимали свои места на крылечках, садовых стенах и обочинах тротуаров. Они не толкались, зная, что каждому бросят из повозки одну большую океанскую креветку. Элизабет любила смотреть, как они вытягивают лапы, ловя угощенье. Ей бы хотелось иметь в доме котенка, но Лукас был против. Ему не хотелось иметь любимцев вместо детей. Он мечтал о сыне.

Вслед за продавцом креветок на улице появлялись зеленщик и торговец рыбой. За ними – пасечник, чтобы хозяйки могли купить свежий мед к лепешкам на завтрак. Конечно, закупки делала Делия, а иначе что бы она была за служанка. Делия выходила с большой миской для креветок, рыбы или устриц и с корзиной для овощей и меда. Из соседних домов тоже выходили служанки, чтобы запастись продовольствием. Делия присоединялась к взрывам смеха или, ликуя, выслушивала важные сплетни.

В половине восьмого она накрывала стол к завтраку. В восемь часов Лукас уходил на службу. В дверях он всегда целовал Элизабет в щеку, и она нарочно негодовала против выставления чувств напоказ, а Лукас неизменно отвечал, что пусть весь мир завидует тому, какая у него красивая жена. С утра она чувствовала себя счастливой, и это ощущение не ослабевало.

Около десяти Элизабет проверяла, как Делия сделала уборку, давала ей разные поручения: например, сходить в бакалейную лавку или почистить столовое серебро, полученное в подарок от Мэри и Адама Эдвардсов. Потом она наносила или отдавала визиты. Замужество как бы сглаживало ее юность. Она считалась ровесницей всех дам, чьи дети, если таковые имелись, еще не пошли в школу. С Элизабет обменивались рецептами и сплетнями больше дюжины молодых домохозяек. Одной из них, Маргарет Риверз, было уже двадцать шесть. Новоиспеченная госпожа Купер чувствовала себя очень взрослой. Прочие леди были счастливы принять ее в сестринство замужних дам. Они наперебой рассказывали ей драматические истории о родах. Элизабет держалась так, будто ей ни чуточки не страшно.

В час она возвращалась домой, чтобы проследить за приготовлением обеда, купить у цветочницы цветы, поставить их в вазы и переодеться. Лукас приходил домой в два. Жена наполняла его бокал шерри и делилась сплетнями, которые узнала от подруг. В половине третьего Делия накрывала на стол. Лукас рассказывал супруге о службе, передавал поручения от Пинкни; они обсуждали планы на вечер.

Молодые всегда либо ходили в гости, либо сами принимали гостей. Элизабет неспешно подготавливала свой наряд, а также костюм и рубашку для Лукаса. Вечера были скромными. Приходило не более восьми пар. Но все следовало тщательно продумать. Элизабет не была уверена, что ей удалось изобрести для подруг, которых она не пригласила, объяснения, отчего они предпочтены другим. Впрочем, убедительных оправданий здесь не требовалось.