– Вам плохо, мисс? – Голос Маниго звучал откуда-то издалека. – Я приведу к вам кого-нибудь. Найду доктора или кого-то другого. Кого мне разыскать для вас, мисс?

Элизабет еще крепче сжала руки.

– Никого не надо, Маниго, – ответила она. – Никто не придет. Я осталась одна. Совсем одна.

И наконец Элизабет почувствовала отчаяние и страх. Горе пронизало ее обжигающей волной, наполнив жаром иззябшее тело. Одна. Некому прийти за ней, некому помочь, никто не оградит ее от грядущих опасностей.

– Тетя Джулия! – закричала она. – Пинни! Не покидайте меня. Что я буду делать?

Страж вложил ей в руку факел.

– Подержите, мисс, – взмолился он. – Я приведу кого-нибудь.

Он исчез во тьме, напрасно Элизабет просила его остаться.

– О Боже! – простонала она. Собственный голос звучал пугающе. Некому было ответить. Она озиралась, высоко держа факел. Он отражался алыми отсветами во множестве наблюдавших за ней глаз. Элизабет села, вытянув ноги. Доска колыхнулась под ней, пытаясь швырнуть ее во тьму. Элизабет зарылась головой в юбки, пытаясь отгородиться от обступившего ее мира.

Кто-то тронул ее за плечо. Она почувствовала запах гари; чьи-то ладони хлопали по юбке.

– Ты уронила факел, дуреха. Прекрати скулить, взгляни на меня.

Элизабет заставила себя открыть глаза. Китти де Уинтер и ее муж стояли подле нее, поддерживая ее под руки. Китти грубо встряхнула ее:

– Кругом множество раненых, которым Джим должен оказать помощь. Ты должна взять себя в руки. Ему некогда с тобой возиться. Вернемся на церковный двор, и успокойся наконец. Ты до смерти напугала Маниго.

– Оставьте меня! – Элизабет пыталась вырваться.

– Элизабет! – Китти встряхнула ее еще сильней. Доктор де Уинтер остановил жену.

– Перестань, Китти, – сказал он своим звучным голосом. – Она в шоке. Подержи ей голову, я волью настойку опия. Потом я перенесу ее в лагерь.

Китти сделала, что он велел, но все же пробормотала:

– Я, конечно, виновата перед ней, Джим, но я не могу ее заменить. Я тоже устала. Она не единственная. Кто позаботится о Кэтрин и Трэдде, когда они проснутся голодные и испуганные? Никто не предлагает снотворного мне. А я не могу приглядывать за всеми и каждым.

Элизабет все глубже и глубже погружалась в желанную темноту. Она попыталась ответить, но не смогла.

«Я это сделаю, – хотелось ей сказать. – Это мои дети. Я позабочусь о них».

На западе о великом чарлстонском землетрясении кричали все газетные заголовки. Джо Симмонс сложил «Нью-Йорк журнал» и приказал по телефону, чтобы его вагон вывели из депо.

– Эмили, я должен поехать на ткацкую фабрику, – сказал он жене. – Нет сведений, как велик ущерб, а телеграфные линии повреждены. Я должен взглянуть, что там случилось.

– Надеюсь, ты не поедешь в Чарлстон. В газетах пишут, что толчки могут повториться.

– Что ты, золотко. Я не хочу, чтобы на меня валились стены. Буду держаться подальше от города.

В Симмонсвиле все были напуганы, но серьезных повреждений не было, кроме нескольких разбитых окон. На следующий день Джо мог бы вернуться в Нью-Йорк. Но он остался. В качестве предлога он использовал необходимость просмотреть дела за десять лет, которые вел его юрист в Южной Каролине. Но на самом деле его заставил задержаться неожиданный приступ ностальгии. Эти унылые, скудные равнины были его родиной, осевшие хижины и чахлые хлопковые поля напоминали ему отцовскую ферму. Грязные фабричные строения означали взлет его фортуны. Фабричный городок носил его имя. Джо смотрел вокруг и видел жалкую бедность, из которой ему удалось вырваться. Симмонс поклялся никогда не забывать об этом вновь. Он сделался Джозефом Симмонсом с Пятой авеню и Уолл-стрит, Нью-Йорк. Он стал самодовольным и даже чуточку брюзгливым.

«Я счастливейшая бестия в мире, – сказал он себе теперь, – и мне не следует забывать об этом».

Заверяя Эмили, что не поедет в Чарлстон, Джо не лукавил. Но теперь, когда он находился вблизи от города, его потянуло туда. Его воспоминания стали расплывчатыми под влиянием времени. Но сейчас он отчетливо увидел Рождество у Трэддов и свой первый в жизни чулок, в который Санта-Клаус положил подарок. Они делились с ним тем немногим, что имели. Симмонсу стало стыдно за тот гнев, который он испытывал к Пинкни, и за весь причиненный ему вред. Наверное, подумал он, следует поехать извиниться. Это будет еще один новый для него шаг. Однако гордыня не позволяла ему решиться.

Но тут юрист сказал ему, что все десять лет каждые полгода получал чек от фосфатной компании «Трэдд—Симмонс».

– Черт побери, – взорвался Джо, – почему вы мне не сообщили? Они разорились, посылая мне деньги.

И он решил ехать в Чарлстон. «Я должен увидеться с Пинкни, – подумал он. – И с Лиззи, даже если это разорвет мне сердце».

Управляющий Чарлстонского отеля был счастлив предоставить мистеру Симмонсу лучший номер и сообщить всю необходимую информацию. Мистер Пинкни Трэдд погиб, сообщил он. Заупокойная служба проходила на кладбище, так как церковь Святого Михаила закрыта до окончания ремонта. Мистер Стюарт Трэдд все еще в госпитале Роупера: у него проломлен череп, но есть надежда на выздоровление. Миссис Элизабет Трэдд Купер? Нет, с ней все в порядке. Весь город только и говорит о том, как стойко она держалась на похоронах брата. И на похоронах своей тетушки. Говорят, она сама переправила баржу через реку Эшли. Старая леди не обретет покоя, сказала Элизабет, если ее не положат в своей земле. Да, сэр. Эта маленькая Купер – весьма бравая дама. Она держится стойко. Вспомните, как погиб ее муж несколько лет назад. На его похоронах она не пролила ни слезинки.

Джо бросил на стол управляющего золотую двадцатидолларовую монету и пулей вылетел вон.

– Будто за ним гонится шериф, – сказал управляющий своему помощнику. – И на что эти Трэдды такому богатому янки?

52

– Миссис Купер, вас там жантльмен спрашивает. – Делия закатила глаза – это значило, что «жантльмен» не из знакомых, производит впечатление и, помимо всего, может услышать каждое слово, сказанное вслух.

Элизабет взглянула через плечо на коренастого мужчину в великолепном костюме, ожидавшего ее в холле.

Его взгляд был устремлен на нее. Когда их глаза встретились, она увидела знакомые лучики-морщинки.

– Джо!

Элизабет, проскочив мимо Делии, подбежала к незнакомцу и, нагнувшись, прижалась щекой к его щеке.

– Ах, Джо, как я счастлива, что ты приехал! Ты чудесно выглядишь. Давай присядем.

Элизабет повела его в библиотеку, где стоял диван. Она продолжала держать его за руку, пока они шли разговаривая. Джо был потрясен, как плохо она выглядит, однако ничем не выдал своего изумления. Элизабет была пугающе бледна. Ее голубые глаза и рыжие волосы составляли кричащий контраст с бледной кожей. Запавшие глаза были обведены синевой. Она напомнила ему испуганную, хрупкую девочку, которую он встретил двадцать три года назад.

– Как долго мы с тобой не виделись, Джо! Кажется, прошла целая вечность.

– Почти что вечность. Целых десять лет, – ответил он и добавил про себя: «И не было ни одного дня, чтобы я не вспоминал о тебе. Что с тобой случилось, почему ты так замучена и издергана?» Внутренний голос подсказывал ему, что дело тут не только в землетрясении. Элизабет была на грани срыва.

Джо разговаривал с ней протяжно, ласковым голосом. Он рассказал ей о Виктории и вечерах с чаепитием; рассказал о Нью-Йорке и о своем сказочно быстром росте; об опере с ее волнующими сюжетами и о поездках в Европу; он даже показал ей свои новые зубы. Не скрыл Джо и маскарада в Нью-Йорке, когда он произвел на всех впечатление своей фамилией с одним «м». В конце его долгого непринужденного рассказа Элизабет рассмеялась. Джо казалось, что время повернуло вспять, к тем дням, когда он единственный умел рассмешить угрюмую девочку с косичками. Ему хотелось взять ее, как ребенка, на руки, чтобы защитить от враждебного мира.