Абсолютно непривычное ощущение.

Тела нет, но есть способность его контролировать. Нет чувств, но сохранилась способность анализировать окружающую обстановку. Это похоже на погружение в виртуальную реальность, где взамен оставшегося «где-то рядом» реального тела тебе выдается смоделированная компьютером личина. Совершая определенные действия, ты способен добиться той или иной цели, решить ту или иную задачу, в чём преданно помогает новообретенное тело. Ты даже можешь почти ощущать его. Почти. Но всегда оно останется лишь этим самым «почти телом», виртуальным эрзацем, астральной проекцией.

Не тело ощущается, а скорее энергия. Очень много энергии. Так много, что возникает устойчивое ощущение пребывания сразу в сотнях мест… Винтэр в момент убийства девочки получил небывалую силу. В принципе, того и добивались светлые, затеявшие игру. С той поры Винтэр встал над всеми волками Срединного Мира, обрел способность не трансформироваться, а отделять от себя зверя, похожего на туманный силуэт привидения-волка. Вместе с тем не исчезла и способность трансформироваться.

Отчего-то Винтэру казалось, что глаза его в тот момент светились не красным светом с демоническим зеленым туманом. Они светились золотом. Впрочем, то мог быть лишь обман зрения.

Но все прошло. Все — прошлое… Боль утраты не стерлась и исчезла, но спряталась в пучине души, незаметная, но задающая поведение всего легиона. Отомстить за смерть близкого можно только смертью убийцы. В данном случае убийца — Актарсис. Конечно, сие не вернет Насти или кого-то еще, сие даже не способно унять глубочайшую тоску и никогда не прекращающую резать боль, но так должно быть. Преступник должен нести наказание всегда; убийца должен расстаться с собственной жизнью. Это — справедливость в чистом виде. А справедливость — вот что воцарится в новом мире, грядущем на смену существующему.

Винтэр вдруг поднял голову, навострил огромные уши и долго-долго и неподвижно к чему-то прислушивался. С каждым ударом сердца огоньки в глазах зверя разгорались все ярче и ярче, пока их свет не стал достаточным, чтобы осветить все логово. Зверь поднялся на лапы впервые за долгое время своего пребывания здесь. У входа в пещеру вновь зашуршали камни — две гадюки поспешили убраться восвояси. Винтэр по-собачьи облизал пересохшие губы: сначала верхние, захватив и нос, а потом нижние. Пыль и песок, покрывшие серую шерсть оборотня, взорвались облаком пустынной песчаной бури, когда зверь шумно встряхнулся. Лапы мягко и почти бесшумно касались почвы, зверь вышел из логова и поднял голову к небу.

Надо же. Когда-то эта песня стала чуть ли не гимном его прежней жизни, жизни в шкуре волка. Он пел ее вместе с боевиками своей волчьей стаи на шумных пьянках, она вертелась у него в автомагнитоле, она постоянно звучала в его голове.

Она казалась актуальной в бытность оборотня.

Конечно, песню можно интерпретировать, понять по-разному. Например, у иных людей она вызывает образ жаркого Афганистана с глубокими ущельями, крутыми неприступными скалами, с засадами и воздухом, пропитанным смертью.

Но Винтэр понимал текст по-своему.

Будь проклят Яугон, проклявший меня, подумалось Винтэру. Мысль была скорее автоматической, рефлексивной, привычной. В свое время он много натерпелся страху из осознания своей несладкой участки навеки проклятого Светом существа. Он знал, что после смерти попадет в Яугон, где в лучшем случае станет одним из боевых демонов. В худшем же ему уготована вечность в заточении. В Источнике.

Но теперь все изменилось, к счастью. Теперь смерть не будет являться переходом в иную реальность, в иное существование. Теперь смерть окончательна, такова, какой и должна быть — Винтэр чувствовал это. Ведь бессмертие для любого существа — это высшая форма муки. А для такого как Винтэр, для жестокого зверя-убийцы — и подавно.

Темнело. Чистое южное небо быстро меняло белесую светло-голубую фату на черную вуаль, украшенную россыпью бриллиантов-звезд. Винтэр огляделся в поисках подъема на столовую гору — он уже забыл, как попал в пещеру, ставшую его логовом. Найдя путь, зверь стремительно взобрался наверх, кинул последний взгляд на ущелье и огромными прыжками помчался на север. Он мог бы воспользоваться магической способностью телепортации, но предпочел часть пути преодолеть бегом, дабы размять онемевшие от длительного забвения конечности.

И пока Винтэр несся по плоскогорью, он призывал других оборотней. Генерал призывал своих солдат. Сотни тысяч людей по всему миру вдруг замерли на месте, прекратив все свои дела. Их взгляды перестали что либо выражать и уставились в никуда. Их лица осунулись, будто люди вспомнили что-то очень важное. А потом все они поспешили туда же, куда мчался демон волков. Ибо то не люди вовсе, а оборотни, и ни уловили зов хозяина.

Наступил час. Пришел долгожданный момент, когда до вторжения в Актарсис остались считанные мгновения. Винтэр мчался все быстрее и быстрее, словно боялся опоздать к началу представления, хотя ясно понимал: без него оно не начнется.

ГЛАВА VII

Снег перестал падать, и тучи устремились куда-то к скалам, гонимые сильным в вышине, но едва ли ощутимым у земли ветром. Мохнатые ели, укутанные снизу доверху белым саваном, неслышно качались, изредка роняя пушистые хлопья. Убегающие тучи обнажали небесный антрацит, усыпанный искрами далеких, холодных, равнодушных ко всему звезд.

Луны не было.

Урванцев вышел на крыльцо старой, покосившейся уже сторожки, потоптался в хрустящем насте, выдыхая облачка разогретого легкими пара. Он что-то выискивал среди толстых стволов вековых деревьев, что-то пытался увидеть. Кого-то ждал. Бросив беспокойный взгляд на ночное небо, Урванцев, в конце концов, вернулся обратно.

В хорошо протопленном, освещенном керосиновой лампой доме на широкой скамье сидел старик и промасленной тряпочкой чистил двухзарядную винтовку. Не поднимая глаз, он спросил:

— Не видать?

— Нет, — покачал головой Урванцев, повесив меховую куртку на вбитый в стену гвоздь.

— Уже второй день их нет, — проворчал старик. — Черт-те что…

— Всё-таки они пошли к деревне, — уверенно сказал Урванцев. — Мишка туда собирался целую неделю.

— На кой им сдалась твоя деревня-то? Самогона и здесь предостаточно.

— Ну, мало ли…

Посмотрев сквозь ствол на огонь в лампе, старик сдвинул густые черные брови с редкими седыми волосками:

— Если до утра не вернутся, я пойду вызывать следопытов из лагеря. Говорил же, что эта зима будет плохой…

— Да ладно тебе, Фёдорыч! Ты нам все уши прожужжал про плохие зимы! Глядишь, Мишка с Семеновым в деревню смотались, чтобы от тебя отдохнуть малость!

— Не пошли бы они в деревню, наперед не сказав нам об этом.

Урванцев махнул рукой и растянулся на скамье, подложив под голову шапку. Что бы там он не говорил, а волнение за егерей возрастало с каждым часом их отсутствия. Старик прав: не пошли бы они в деревню, не предупредив остальных.

Тогда что же с ними сталось? Неужто лесные хищники осмелились напасть на вооруженных людей? Или, быть может, браконьеры опять в тайгу пожаловали? В прошлом году ведь так и было: наткнулись Урванцев с Семеновым на следы человеческие да пошли по ним выискивать место стоянки нелегальных промысловиков. Хорошо, что у Семенова с собою самогон был, а иначе околели бы среди сугробов, как пить дать околели бы! И Фёдорыч тогда не беспокоился шибко — Мишка рассказывал. Он, мол, чувствовал, что егеря не заплутали в тайге (как же, заплутаешь с Семеновым — он каждый куст здесь знает! Недаром ведь лично целую бригаду следопытов обучил!), а наткнулись на браконьеров.