Но нет никаких тайн. По-прежнему нет. Для Леонардо да Винчи, великого изобретателя, чрезвычайного искателя смысла жизни субатомные частицы и слагающие их кирпичики — не чудо вовсе, а ведь да Винчи жил давным-давно, когда во многих частях света горение пороха было верхом волшебства. Дикарь африканского племени, затерянного в джунглях, расценивает летящий низко самолет как божество или его проделки. Да, для дикаря самолет есть воплощение удивительной загадки, тут же обернувшееся притчей во языцех. Но для создателей самолета, для инженеров и рабочих — нет. Толпы фанатов водят носами по телеэкранам, тыкают пальцами в кудесника Коперфильда, воспарившего ака облачко, и верят, что видят величайшее из чудес. Но ведь это не так, и всем это хорошо известно. Для каждого отдельного индивида расы хомо сапиенс можно подобрать «чудо», воспринимающееся им именно как «чудо», ибо не понятна ему природа явления, суть предмета и так далее. Данный индивид, воочию лицезря величайшее проявление скрытых энергий, видит Мессию, знамение Бога, маленького зеленого человечка с Альфы Центавра, Лох-Несское Несси, необъяснимое исцеление… Но на деле работает так называемый эффект Плацебо, когда то, во что веришь, становится субъективно реальным. Но лишь субъективно — для прочих твое «чудо», это всего лишь красноречивый шарлатан, подпаливший сухое дерево электроразряд молнии, галлюцинация… Нет ведь чудес, и большинству это известно. Они верят в отсутствие чудес, потому чудес нет — срабатывает уже другой эффект, недоказанный, но оттого вовсе не имеющий право на существование.
Но всегда есть те, кто надеется на лучшее. Их мало, этих выживших из ума, но они есть…
Для Елены чудом было бы узнать правду. Не было никаких оснований не верить мистеру Эсквайру, работающему, скорее всего, на Викай. Но девушка не верила…
И ползают вспотевшие, не приспособленные для выживания в амазонских лесах и азиатских пустынях археологи. Раскапывают погребенные Везувием легендарные Помпеи, пытаются отыскать не менее легендарную Атлантиду, трясутся от счастья, нежно сдувая пыль времен с глиняных черепков и костяных наконечников для стрел. Корпят над расшифровкой древних манускриптов, над постижением сложнейших систем иероглифов и клинописи, тратят всю свою жизнь лишь для ответа на единственный вопрос: ну есть ли все же чудо в этом пресном мире? Ныне нет чудес, так быть может, они бывали раньше? Что это за странный аппарат с сидящим внутри человеком на иероглифах ацтеков? Скафандр! Да, нас посещали пришельцы! Ба, да мы сами — потомки пришельцев! Ура!
И снова — троекратное «Ура!»
Пришельцы… Человек хочет спросить и у них, есть ли чудеса во вселенной. И слушает, слушает он космос днями и ночами, сканирует небо на всех доступных для сканирования частотах и диапазонах, во всех доступных режимах и объемах. Всматривается в холодный свет далеких звезд, в мертвые, погаснувшие давным-давно галактики, все еще горящие для землян, лишь бы отыскать в безграничной пустоте, не поддающейся даже мысленному охвату, братьев по разуму. Мнимой надеждой болеет человек, что уж они-то нам расскажут о чудесах…
Живая клетка — чем не чудо? Ничем. Лишь банальная совокупность органелл. Но посмотрите: в ядре клетки различимы ниточки хромосом! Геном, расшифровка генома, попытка создать… сверхчеловека? Клона? Ну, разве что по ходу дела, так сказать. А по-настоящему, это попытка опять-таки наткнуться на что-то расчудесное, волшебное, яркое и цветное, способное раскрасить серость и скукоту реальности.
Творцы от искусства — художники, музыканты, поэты, писатели и иже с ними — лезут туда же, ступают на ту же дорогу, видят те же километровые столбики и прутся, прутся, прутся легионами узников Освенцима к далекому горизонту, постоянно убегающему, упрямому, неподвластному словам и чувствам, но оттого еще более заманчивому. Они рисуют чудеса в своих фантазиях, передают их через картины, мелодии, лирику и книги народу, но прекрасно понимают, что то — всего лишь фантазии. Сие не есть чудо, удивительное в своем абсолюте и абсолютное в своей способности удивлять.
Значит, чудо за горизонтом. Надо только догнать его, этот горизонт, вечно ускользающий…
Человеку свойственно искать приключений. Авантюризм — вот что выделяет настоящего хомо сапиенса от всех прочих «по образу и подобию». Жажда новых эмоциональных потрясений бросала Казанову вниз головой в пучину страсти, жажда новых знаний сделала неплохого человека и «лучшего друга» четвероногих Павлова ужасным вивисектором. Жажда приключений покорила Эверест и дикие джунгли Амазонки, Сахару и Антарктиду. Можно спросить у любого гонщика, в состоянии ли он прожить без своих гонок, и он ответит, что вряд ли. Гонки — воплощение его жизни, её смысл и цель существования. Вырабатываемый адреналин становится наркотиком с зависимостью, стократно превышающей зависимость от героина.
А воплощением жизни Елены был поиск ответа, который она так и не нашла…
Когда самолет с Виктором Семеновым на борту взлетел, Елена вернулась к своему джипу, включила потише музыку и направилась в отель. Уже в отеле, собирая вещи, она случайно увидела цифровую видеокамеру. Ту самую, которую прикрепила себе на плечо, когда пробиралась потайными помещениями под плато Гизы.
Отличная камера, снабженная устройствами съемки в темноте. После ареста заснятые материалы, конечно же, проверили египетские солдаты. А потом вернули хозяйке, ничего не стирая. Ведь там ничего, по сути, и не запечатлелось. Иероглифы — их невозможно разглядеть, слишком темно и неясно…
Покажите своим боссам. Пусть успокоятся: никакой тайны под пирамидами нет…
Девушка взяла камеру, включила. На раскрытом жидкокристаллическом дисплее появилось меню. Елена выбрала просмотр отснятого материала.
Катакомбы. Подземные ходы. Спуск на древнем лифте. Шестигранный Зал, один из Залов Хроник… И никаких тебе мумий марсиан, никаких кораблей, вообще ничего интересного.
Индиана Джонс полез не в тот ход…
Девушка досмотрела видео до момента, когда в Зал ворвались солдаты. Вот ее заставили лечь на пол, вот подошел боец и застегнул на запястьях девушки наручники. Вот она встает из неудобной позы, сначала перевернувшись на спину, а затем подогнув под себя ноги.
Секунду, всего секунду камера снимала высокий потолок Зала…
Девушка вдруг захотела отбросить видеокамеру, словно держала в руках не электронное устройство, а ядовитую змею. Ей показалось, что ожили призраки…
Но Елена не стала кидаться камерой. Она перемотала материал чуть назад, а затем, когда в кадр попал потолок Зала, поставила на паузу. Смутное еще, едва ли осознаваемое чувство поднималось с глубины души.
Елена включила ноутбук. Через пять минут она уже перенесла видеозапись с камеры на компьютер. На большом экране ноутбука кадр с потолком просматривался лучше. Но все же девушка увеличила контрастность и яркость, чтобы случайно отснятая картинка смотрелась четче.
— А что вы скажете на это, мистер Эсквайр? — сказала она одними лишь губами, когда несколько минут неотрывно изучала изображение.
Как в Семени жизни семь окружностей, так и в Залах Хроник семь шестигранных Залов. Их поймали в центральном, затем провели через еще один, точно такой же, за исключением, наверное, других иероглифов на стенах.
А что в остальных пяти Залах?
Эсквайр говорил, мол, ничего. Те же «сказки» Гермеса-Трисмегиста.
Елена взяла мобильный телефон и набрала Раби. Петр Стохадский проведет в больнице еще с месяц, отходя от ранения. А до того времени надо подготовиться…
— Раби? Это Лена… Надо встретиться, Раби. Да нет, не срочно, но желательно сегодня. — Девушка знала: телефон прослушивается. Сейчас ей потребуется много времени, чтобы спецслужбы Египта от нее отстали. — Хочу поговорить насчет той работы, которую ты мне предлагал. Думаю, я все-таки останусь в Каире… Да, вот так-то… Не хочется пока ехать обратно… Хорошо, через час я за тобой заеду.
Елена завершила вызов. Снова посмотрела на монитор ноутбука.