Как я и надеялся, ни Тома, ни родителей дома не было. Я проскочил в свою комнату, бросил на пол книжки и уселся за письменный стол сочинять фальшивое рекомендательное письмо директору своей школы. Я расхвалил себя за воображаемое бескорыстие, инициативность и предприимчивость; выдумал, что весь последний год в свободное время не гонял бесцельно мяч, а пытался изменить мир, борясь с алкоголизмом. Поскольку мой отец злоупотреблял спиртным, я нашел разные группы поддержки, связал их с частными и государственными реабилитационными центрами и создал сложную сеть финансирования и координации помощи людям, которые в ней нуждаются. А еще я посылал письма крупным бизнесменам и корпорациям, убеждая жертвовать деньги на все эти мероприятия.

Получилось довольно убедительно, но, перечитав письмо, я понял, что этого недостаточно. Письмо предоставляло необходимую мне информацию, но требовалось подтвердить ее достоверность. Я нуждался в новом Карлосе Сандовале и его Союзе борцов за гражданские права испаноязычного населения; в общественной группе, усиленно расхваливающей мои достижения. Я решил создать вымышленную организацию, выдвигающую меня на какую-нибудь премию за выдающиеся заслуги перед обществом. В порыве вдохновения я напечатал на текстовом процессоре шесть писем разными шрифтами, сложил их вместе, прикрепил сопроводительное письмо от вымышленного Института Собрайети, подписанное его директором, Хайрамом Мерритом. Меррит сообщал моему директору, что школа должна гордиться тем, что в ней учится такой амбициозный, альтруистический юноша, как Джейсон Хэнфорд; что я буду первым учеником средней школы имени Хейса и к тому же самым молодым претендентом, номинированным на высшую премию Института Собрайети.

Второй комплект писем я послал районному школьному инспектору. Третий — мэру.

И моя жизнь изменилась в одночасье.

Ну, может, и не в одночасье, а через неделю, когда письма были вручены и адресаты отреагировали. Из незаметного ничтожества я вдруг превратился в выдающегося гуманиста и инициативную, предприимчивую личность, готовую завоевать не последнее место под солнцем. Директор, мистер Пул, прислал мне в класс письменный вызов с просьбой встретиться в его кабинете. Там он пожал мне руку и поздравил с моими достижениями.

Я симулировал полное неведение.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

— О, прошу прощения! — Директор хлопнул меня по спине и рассмеялся. — Я получил письмо из Института Собрайети. Мне все рассказали о твоей работе с алкоголиками. Великолепно, юноша. И я понимаю, что тебя вдохновила на это твоя ужасная семейная трагедия. Школа имени Ратерфорда Хейса нуждается именно в таких учениках, и я горжусь тем, что ты учишься в нашей школе. Мы все гордимся. — Он показал мне копии написанных мною писем, а я притворился удивленным и смущенным.

— Ты еще так молод.

Я кивнул и выдавил страдальческую улыбку:

— Благодарю вас, сэр.

Он нахмурился:

— Что-то не так?

— Просто… — Я покачал головой и умолк, сделав вид, что раздумываю, стоит ли откровенничать. — Нет. Ничего. Спасибо, сэр. Все прекрасно.

— Ну же, Джейсон. Ты можешь сказать мне.

— Я… я горжусь своими достижениями. Думаю, это важная работа. Просто жаль, что мало времени остается на учебу. Миссис Зивни сказала, что я не смогу получить никакой стипендии, поскольку мои оценки хорошие, но не отличные и я не участвую ни в какой внеклассной работе. А так как мой отец… ну, вы знаете… у моих родителей нет денег, чтобы послать меня в колледж.

— Ерунда! — объявил директор и сам повел меня к кабинету миссис Зивни. — Для ученика с вашими данными полно стипендий. Давайте-ка поговорим с вашим консультантом.

Двадцать минут спустя я покидал миссис Зивни с темой сочинения для полной стипендии частного благотворительного фонда, бланками заявлений на две стипендии частных корпораций и письменным заданием на федеральный грант Пелла. Чтобы улучшить мою характеристику и поднять меня в глазах управленцев фондами, директор Пул ввел меня в школьный консультативный совет.

— Полагаю, ты прекрасно дополнишь наш маленький коллектив, и я с нетерпением жду, когда ты применишь свои уникальные способности к решению стоящих перед нашей школой проблем. Твой вклад будет бесценным.

Выходя из его кабинета, я не мог сдержать улыбки. Еще вчера директор меня не узнал бы, даже если бы я укусил его за задницу. Сегодня я стал его закадычным другом. Я вспомнил «Звездный путь II: Ярость Кана». Кобаяси Мару. Когда сомневаешься, жульничай. Если это подходит капитану Кирку, сгодится и для меня.

Как я и рассчитывал, слухи распространились быстро. Вскоре все мои учителя знали, что я тот самый тайный благодетель человечества, и их отношение ко мне изменилось. Они начали находить глубину в моем молчании и интерпретировать мои расплывчатые ответы более положительно. Я не сомневался в том, что мои оценки за этот семестр будут выглядеть значительно лучше.

Звонок мэра, расписавшего мои добродетели и поблагодарившего школу за воспитание такого прекрасного ученика, как Джейсон Хэнфорд, тоже не повредил.

Если мои приятели и заподозрили неладное, никто ничего не сказал. Уж Роберт и Эдсон точно знали, что я не связан ни с какими группами, помогающими в реабилитации алкоголиков. Черт побери, родители держали меня на таком коротком поводке, что между школой и домом у меня вообще ни на что не было времени. Однако почему-то мы об этом не говорили, делали вид, будто и не на меня вдруг обрушилось все это внимание. Лучшие друзья, мы не были честны друг с другом и знали это. Между нами словно стояла стена, и это напомнило мне о том, как в пятом классе мы участвовали в программе «Друг по переписке». Впервые я подумал, что не всегда мы будем друзьями, что наша дружба может даже не пережить выпускной класс школы.

Сандра Фортуна, редактор «Хейс рипорт», нашей школьной газеты, через учителя английского, мистера Стайнхарта, договорилась об интервью со мной после ленча в кафетерии. Последние три года, то есть с тех самых пор, как мы перешли в среднюю школу и на спортивных занятиях оказались в одной группе, я восхищался Сандрой издалека. Я был неуклюжим, непримечательным парнем, отчаянно пытавшимся побороть смущение, а она — самоуверенной красоткой. Однажды, когда Сандра наклонилась за теннисным мячиком, я заметил край ее трусиков и пропал. Когда выяснилось, что она не только красавица и спортсменка, но и учится лучше всех в нашем классе, я понял, что у меня с ней никогда ничего не получится, да мне и не хватило бы смелости даже подойти к ней.

Поэтому я решил выдоить из этого интервью все, что возможно.

Мы встретились за угловым столиком возле мусорных ящиков. Сандра привела фотографа, бестолкового парня из математического класса. Он сделал несколько снимков и ушел, а Сандра достала ручку с блокнотом и засыпала меня вопросами. Почему я начал помогать алкоголикам? Как додумался выпрашивать пожертвования у корпораций? Как вышел на Институт Собрайети? Почему я никому об этом не говорил? К чему такая излишняя скромность? Я лгал виртуозно, старался казаться как можно застенчивее, повторял и приукрашивал свои подвиги, расписанные Хайрамом Мерритом, фиктивным директором Института Собрайети, в письме директору Пулу. Был один скользкий момент: Сандра попросила у меня фамилию и телефон директора или кого-нибудь из сотрудников института, но я убедил ее, что никто не захочет говорить под диктофон, ведь работа с алкоголиками требует анонимности.

После официального интервью Сандра осталась поболтать. Мы оба должны были вернуться в класс, но срок действия наших пропусков не закончился, и мы задержались в кафетерии. Никогда бы не поверил, что мне будет так легко. Я не имел никакого опыта разговоров с девочками и искусством общения точно не владел, однако беседа наша текла непринужденно. У нас оказались схожие вкусы и образ мыслей; как будто мы знали друг друга с первого класса.

Новый статус явно укрепил мою уверенность в себе, и, собравшись с духом, я осмелился пригласить Сандру на свидание. Уж не знаю, как это у меня получилось, но я понимал, что никогда мои позиции не будут столь прочными и надо ловить момент.