«Сейчас как врежу ему по морде», - подумал комиссар.

- Вы мне так и не рассказали, почему ваш брак был выгодным как для вас, так и для синьоры.

- Ну, для Микелы потому, что она выходила замуж за состоятельного мужчину, пусть и на тридцать лет старше ее, а мне хотелось положить конец пересудам, которые могли мне навредить. В тот момент я готовился к значительному продвижению по службе. Пошли разговоры, будто я стал гомосексуалистом, потому что уже лет десять как не ухаживал за женщинами.

- И вы в самом деле за ними не ухаживали?

- А зачем мне было за ними ухаживать, комиссар? В пятьдесят я стал импотентом. Неизлечимым.

Глава 8

- Красиво тут, - сказал доктор Ликальци, обводя глазами гостиную.

Неужели ему больше нечего сказать?

- Вот кухня, - произнес комиссар и добавил: - жилая.

И тут же сам на себя разозлился. Ну зачем он сказал «жилая»? К чему? Как будто он агент по продаже недвижимости и показывает квартиру потенциальному покупателю.

- Рядом ванная. Идите посмотрите, - буркнул он чуть ли не грубо.

Доктор не заметил или сделал вид, что не заметил его тон, открыл дверь в ванную, бросил взгляд и сразу закрыл.

- Красиво тут.

Монтальбано почувствовал, как у него зачесались руки. Ясно увидел газетный заголовок: «КОМИССАР ПОЛИЦИИ, ВНЕЗАПНО ПОТЕРЯВШИЙ РАССУДОК, НАПАДАЕТ НА МУЖА ЖЕРТВЫ».

- На втором этаже маленькая гостевая комната, большая ванная и спальня. Ступайте туда.

Доктор послушно поплелся наверх, а Монтальбано остался в гостиной, закурил сигарету, вытащил из кармана пакет с фотографиями Микелы. Она была очаровательна. Улыбчивое, открытое лицо, которое он видел только искаженным от боли и ужаса.

Сигарета догорела, а доктор все не спускался.

- Доктор Ликальци!

Никакого ответа. Бегом он поднялся на второй этаж. Доктор стоял в углу комнаты, уткнувшись лицом в ладони, плечи его вздрагивали от рыданий.

Комиссар растерялся: он ждал чего угодно, но только не этого. Подошел к нему, дотронулся до плеча.

- Мужайтесь.

Доктор как-то по-детски дернул плечом и продолжал плакать, закрыв лицо руками.

- Бедная Микела! Бедная Микела!

Он и не думал притворяться: слезы, полный страдания голос - все было правдой.

Монтальбано решительно взял его под руку.

- Пойдемте вниз.

Доктор повиновался, не оглянувшись на кровать, на разорванную, испачканную кровью простыню. Ведь он был врачом и сразу понял, что должна была пережить Микела в последние минуты своей жизни. Но если Ликальци врач, то Монтальбано полицейский: увидев его в слезах, он сразу же понял, что маска равнодушия, надетая, по всей видимости, взамен утерянной мужской силы, развалились на куски.

- Простите меня, - сказал Ликальци, усаживаясь в кресло. - Я не предполагал… Ужасно умереть таким образом. Убийца держал ее лицо прижатым к матрасу, правда?

- Да.

- Я любил Микелу, очень. Знаете, она стала мне как дочь.

Слезы снова полились у него из глаз, он кое-как вытер их платком.

- Почему она решила строить дом именно здесь?

- Да она уже давно, даже еще не зная ее, создала себе миф о Сицилии. Когда приехала сюда в первый раз, была очарована. Думаю, хотела найти здесь убежище. Видите эту витрину? Там внутри все безделушки, которые она привезла с собой из Болоньи. Это говорит о том, каковы были ее намерения, не так ли?

- Не могли бы вы посмотреть, все ли на месте?

Доктор поднялся, подошел к витрине.

- Можно открыть?

- Конечно.

Он долго смотрел, потом взял старый футляр для скрипки, показал комиссару инструмент внутри, положил на место, закрыл витрину.

- Вот так, на первый взгляд, как будто все на месте.

- Синьора играла на скрипке?

- Нет. Ни на скрипке, ни на каком другом инструменте. Это вещь ее деда по материнской линии, кремонца, он был скрипичных дел мастером. А теперь, комиссар, если не возражаете, расскажите мне все.

Монтальбано рассказал ему все, начиная с дорожного происшествия утром в четверг и кончая тем, что ему сообщил доктор Паскуано.

Когда рассказ был окончен, Эмануэле Ликальци долго молчал, потом произнес только два слова:

- Генетический fingerprinting. [Отпечаток пальца (англ.).]

- Я не говорю по-английски.

- Извините. Я думал об исчезновении одежды и туфель.

- Возможно, это понадобилось, чтобы ввести в заблуждение следствие.

- Возможно. А могло случиться и так, что убийца был вынужден их скрыть.

- Потому что он их запачкал? - спросил Монтальбано, вспомнив о предположении синьоры Клементины.

- Судмедэксперт сказал, что следов спермы не найдено, ведь так?

- Так.

- И это подтверждает мою гипотезу: убийца не хотел оставлять никакого следа своих биологических образцов, которые позволили бы сделать, скажем так, его генетический отпечаток, то есть анализ ДНК. Отпечатки пальцев можно стереть, а что делать со спермой, волосами, волосяным покровом кожи? Вот убийца и решил все простерилизовать.

- Вот именно.

- Извините, но если вам больше нечего мне сказать, я бы хотел уехать отсюда. Начинаю испытывать усталость.

Доктор закрыл дверь на ключ, Монтальбано снова наложил печати. Они отъехали от дома.

- У вас есть мобильный?

Комиссар позвонил Паскуано, договорился об опознании завтра в десять утра.

- Вы тоже будете?

- Должен бы, да не могу. Мне придется уехать из Вигаты. Я пришлю за вами моего человека, он вас отвезет.

Комиссар попросил высадить его на окраине города. Ему хотелось пройтись.

- А, синьор дохтур, синьор дохтур! Синьор дохтур Латте с буквой «с» на конце звонил три раза и каждый раз все больше сердился, при всем уважении конечно. Вы должны перезвонить ему пирсонально собственной пирсоной сей момент.

- Алло, доктор Латтес? Монтальбано у телефона.

- Ну слава Богу! Приезжайте немедленно в Монтелузу, с вами хочет говорить начальник полиции.

И положил трубку. Должно быть, стряслось что-то серьезное, потому что из молока исчез весь мед.

Он уже заводил мотор, когда увидел, что подъезжает машина с Галлуццо.

- Есть новости о докторе Ауджелло?

- Да, позвонили из больницы, его выписывают. Я ездил за ним, а потом отвез его домой.

К черту начальника полиции и его неотложные дела. Сначала надо проведать Мими.

- Как ты себя чувствуешь, неподкупный защитник капитала?

- Голова прямо раскалывается.

- Наперед будет тебе урок.

Мими Ауджелло сидел в кресле, голова перевязана, бледный как полотно.

- Однажды один мужик врезал мне по голове железкой. Пришлось наложить семь швов, и то меня не развезло, как тебя.

- Видно, врезали тебе за дело, и ты это знал. Поэтому чувствовал себя хоть и побитым, но морально удовлетворенным.

- Мими, ты, когда постараешься, можешь быть настоящим гадом.

- И ты тоже, Сальво. Я собирался тебе позвонить сегодня вечером, завтра не смогу сесть за руль.

- Поедем к твоей сестре в другой раз.

- Нет, Сальво, все равно поезжай. Они очень хотели тебя видеть.

- А почему, не знаешь?

- Понятия не имею.

- Слушай, сделаем так. Я поеду, а ты завтра утром в девять тридцать должен быть в Монтелузе, в «Джолли». Возьмешь доктора Ликальци - он уже приехал - и отвезешь его в морг. Договорились?

- Как поживаете? Как поживаете, дорогой мой? У вас немного расстроенный вид. Мужайтесь. Sursum corda! Именно так говорили во времена «Католического действия». [«Католическое действие» - объединение светских организаций, действующее под патронажем Католической церкви. Многие депутаты и чиновники местных и общегосударственных органов управления являются его членами.]

Опасный мед доктора Латтеса переливался через край. Монтальбано насторожился.

- Пойду предупрежу господина начальника полиции.