Летом 1887 года я работал в одном поселке на Дальнем Западе, нас там было от силы с полсотни человек. По воскресеньям меня усаживали писать письма для этих людей, меня попросту принуждали к этому, считая, что я большой мастер писать письма. А умеешь ты стенографировать? — спрашивали меня. Нет, не умеешь? Так вот, запомни: в Америке есть люди, умеющие писать с такой же быстротой, как другие люди сыплют словами, да, да, мы сами это видели! Таким вот образом меня выбили из седла — даже в том, что касалось писанины! Я уже указывал выше, что незнание достижений других народов, например того, что и там попадаются стенографы, присуще не только обитателям прерий; полное неведение всего, что происходит во внешнем мире, можно встретить во всех кругах и во всех уголках этой страны, славящейся своими образцовыми школами. Бессмысленно пытаться оправдывать низкий духовный уровень американцев рассуждениями о том, что они вынуждены были создавать свою культуру из малопригодного материала. Янки требуют безоговорочного признания: они-де самый передовой народ решительно во всех областях и их культура самая богатая в мире. В этом они не только сами убеждены, но и хотят, чтобы этим убеждением прониклись другие, потому-то они объявляют ненужным любое чужестранное влияние на свою духовную жизнь и ставят прочнейшие препоны этому влиянию, облагая творения зарубежной культуры пошлиной в размере 35 процентов их стоимости.

ЛИТЕРАТУРА

I. Журналистика

Могут ли американское искусство и литература позволить себе обременять подобной пошлиной чужеземное искусство и литературу? Могут ли американцы без ущерба для себя обходиться без влияния зарубежной культуры?

Будь Америка старинным сообществом, с собственным долгим историческим и художественным прошлым, и будь у нее, что называется, свои предки в сфере культуры, подобное ограничение формально казалось бы обоснованным, если не оправданным. Но нельзя забывать, что Америка — страна поселенцев, страна, только-только переживающая свое становление, ни в одной сфере искусства своей школы еще не создавшая. Американцы — дельцы, но отнюдь не художники, конечно за некоторыми исключениями. Они хотят, чтобы им платили за то, что они будут любоваться картинами, они не понимают живописи, они к живописи равнодушны. Примерно так же относятся они и к литературе. Если в живописи они усматривают всего лишь смешение красок, которым вроде бы можно любоваться и в репродукциях, то точно так же американцам совершенно безразличен уровень художественности книги: главное, чтобы в ней рассказывалось про любовь, да притом побольше стреляли. Литература в Америке не духовная сила и не средство воспитания, а всего лишь более или менее приятное развлечение. Люди читают не с целью развития своего ума — их развлекает бойкий язык баллад, возбуждают кровавые сцены детективов, до слез трогает любовь, описанная в романах Шарлотты Бреме, а по вечерам они охотно засыпают под ритмы длинных, навевающих сон поэм Лонгфелло. Газеты американцы читают, чтобы быть в курсе городских новостей, бдительно следить за итогами последних скачек в Нью-Йорке или же выведать подробности недавней железнодорожной аферы Джея Гулда. Но только не для того, чтобы узнать хоть что-нибудь о новейших течениях в литературе, искусстве или науке, — этого в газетах не найдешь. Основное содержание американских газет — бизнес и преступления.

Продавец газет в любом американском городке — это чуткий, полезный барометр местной культуры. Бели чужестранец неделю подряд день за днем станет прислушиваться к его крикам, то получит яркое представление о жизни городка. Продавец газет — профессионал, метко отражающий настроения горожан, что называется, барометр этих настроений, своими выкриками он умеет привлечь интерес прохожих, отлично зная, что больше всего их занимает. Он не станет кричать, что, мол, вышла такая-то книга или что создана такая-то картина, поставлена такая-то пьеса, — он же отлично знает: больше всего публику привлекают железнодорожные катастрофы и всевозможные убийства. Поскольку в Америке газеты прежде всего коммерческие предприятия, на расписывании убийств зарабатывающие много больше, чем на хронике духовной жизни и творений ума, то газетчики соответственно и определяют содержание своих страниц. И если разносчик газет кричит, что на Вашингтонской авеню приключился пожар, а на 17-й стрит произошла драка, в штате Монтана пурга, а в Массачусетсе изнасиловали женщину, то можно не сомневаться — это и составляет главное содержание газеты. Вот и получается, что мелкие разносчики газет, чьи представления определяются характером интересов публики, сами решающим образом влияют на характер американской журналистики.

Странная это журналистика — шумная, обожающая скандалы, размахивающая кулаками, палящая из револьверов; здесь и передовицы, написанные за взятку; и платная реклама железных дорог, рекламная поэзия, городские сплетни — поистине странная журналистика; здесь и скандальные истории из зала суда, и стоны пострадавших при столкновении поездов, и крики «ура», доносящиеся с патриотических банкетов, и стук паровых молотов на крупных заводах, и слово Божие, изреченное штатным проповедником газеты — должен же быть у газеты свой штатный проповедник, — и дамские стишки про лунный свет в Теннесси и про любовь в Бостоне, две колонки про адюльтер, три колонки про банковские аферы, четыре колонки медицинских советов — поистине странная журналистика! И как громко гогочет все это войско опаленных порохом пиратов, пишущих в этих газетах!

Прославившийся на всю Америку бруклинский священник Уитт Толмидж в лекции, посвященной воскресным газетам, недавно сказал об американской прессе в целом следующее: «Она обрела спокойствие духа. И реформаторы, как среди журналистов, так и за пределами их круга, должны удвоить свои усилия, чтобы делать эту прессу все лучше и лучше, поднимать ее моральный уровень и превращать ее в орудие добра. Наши газеты шли в ногу с мировыми событиями. Если сравнить какую-либо из наших самых обыкновенных современных газет с такой же газетой, выпускавшейся тридцать пять лет назад, неизбежно удивишься, насколько вырос литературный уровень. Люди, что ныне работают в печати, — лучше тех, что работали в ней тридцать пять лет назад. Их продукция отличается более здоровым духом, все выше становится религиозный и нравственный уровень светской прессы. Нравственность, которую являют нам газеты, никак не уступает морали, возвещаемой с церковной кафедры. Да, пресса обрела спокойствие».

Но поскольку священник Толмидж известен своей безапелляционностью и вдобавок начисто лишен чувства юмора, все же янки решили, что он похваляется тем, о чем не имеет понятия, и кое-кто из журналистов вступился за своих покойных коллег. Редакция журнала «Америка» возразила пастору негодующей заметкой, в которой полемизировала с его простодушной верой в высоконравственность современной американской прессы. Вот что пишет «Америка»: «Если сравнить какую-либо из наших современных воскресных газет с обыкновенной ежедневной газетой тридцатипятилетней давности, то выяснится, что та, старая, газета отличалась нравственностью тона и патриотическим содержанием, тогда как современная газета представляет собой некий сплав пошлости, сенсаций и скандалов, разве что рассказанных с оттенком серьезности. Может, мораль воскресных газет и правда на одном уровне с моралью проповедников, но весьма прискорбно услышать такое признание из уст священника».

Кстати, про американскую журналистику никак не скажешь, будто ее публикации становятся «все лучше и лучше». В литературном отношении эту журналистику можно сравнить разве лишь с мелкими копенгагенскими газетенками — это бульварная пресса, содержание и дух которой целиком определяются специфически американским материалистическим настроем. Выступила ли Моджевска в городском «Гранд-театре», играл ли Ментер в «Опере», прочитал ли лекцию Линде — в Америке все это уже на другой день после выступления ровным счетом никого не волнует, но если даже газеты упомянут о них, то в основном лишь для того, чтобы описать платья и прически артисток, сообщить, сколько колец было у них на пальцах, сколько раз их вызывали на «бис», и приблизительно оценить стоимость их украшений. Тщетно стали бы вы искать анализ искусства артистов, описание их игры, вдумчивую критику — нет, ни малейшего следа духовности в газетах не найдешь. Дня кого публиковать подобную критику? И кому писать критическую рецензию? Журналисты воспитаны продавцами газет, те в свою очередь — толпой читателей, а толпа нисколько не интересуется искусством. Дельцы читают свою газету в трамвае, направляясь на службу по утрам, а супруга и дочери бизнесмена — те, может, даже побывали на концерте и потому собственными глазами видели прическу Моджевской. Нет уж, подавайте им более острое блюдо — например, окровавленный, изувеченный труп, обнаруженный в каком-нибудь подъезде, подавайте им дикий биржевой ажиотаж, крупную забастовку, супружескую трагедию — вот это доступно их уму, это им интересно, это трогает их закаленные нервы.