Часть четвертая

Как это начиналось – 1956

Глава 1

 Ллевеллин взглянул на дом, перед которым остановился.

Тот выглядел разбитым, как и улица, на которой стоял. В этой части Лондона царила разруха, принесенная войной. Впечатление было гнетущее. Ллевеллин приуныл.

Поручение, которое ему следовало исполнить, было не из легких. Он не уклонился, но понимал, что будет рад, когда наконец выполнит его – так хорошо, как только сможет Он вздохнул, расправил плечи, поднялся по нескольким ступенькам и прошел сквозь вращающуюся дверь.

Внутри здания кипела деловая жизнь – но кипела четко и организованно. Из коридора доносились торопливые, но дисциплинированные шаги. Молодая женщина в темно-синей униформе остановилась возле него.

– Чем могу помочь?

– Я хочу видеть мисс Франклин.

– Извините, мисс Франклин не может сегодня никого принять. Я провожу вас в офис к секретарю.

Но он мягко настаивал:

– Это очень важно. Будьте добры, передайте ей это письмо.

Молодая женщина провела его в небольшую приемную и ушла. Через пять минут явилась подвижная приветливая толстушка.

– Я мисс Харрисон, секретарь мисс Франклин. Боюсь, вам придется подождать. Мисс Франклин занята с ребенком, который сейчас отходит от наркоза после операции.

Ллевеллин поблагодарил и стал расспрашивать. Она просияла и стала энергично рассказывать о Фонде Уорли для умственно неполноценных детей.

– Фонд старый, существует еще с восемьсот сорокового года. Его основатель, Натаниэль Уорли, был мельник. – Так все неудачно – фонды сократились, инвестиции уменьшились… цены выросли… виновата администрация. Но с тех пор как мисс Франклин стала управляющей…

Она просветлела лицом и затараторила еще быстрее.

Мисс Франклин явно была солнцем на ее небосводе.

Мисс Франклин расчистила авгиевы конюшни, мисс Франклин реорганизовала то и это, мисс Франклин сражалась с властями и победила, и теперь, разумеется, мисс Франклин стала верховной правительницей, и все к лучшему в этом лучшем из миров.

Ллевеллин удивлялся, почему похвалы одной женщины другой звучат всегда так жалко и грубо. Едва ли ему понравится восхваляемая мисс Франклин некая пчелиная матка: остальные женщины жужжат вокруг нее, а она растет и процветает благодаря своей власти.

Наконец его повели наверх, потом по коридору, и мисс Харрисон постучала в дверь и отступила, приглашая его войти в святая святых – личный офис мисс Франклин.

Она сидела за столом и выглядела хрупкой и страшно усталой. Она встала, пошла к нему навстречу, и он смотрел на нее в благоговейном изумлении.

Почти не дыша, он сказал:

– Это вы…

Она слегка нахмурилась, сдвинув брови, – он хорошо их знал. Это было то самое лицо – бледное, нежное, с большим печальным ртом, глубокими темными глазами, волосы разлетались от висков, как крылья. Трагическое лицо, думал он, хотя этот рот создан для того, чтобы смеяться, и нежность легко преображает гордое строгое лицо.

Она мягко сказала:

– Доктор Ллевеллин? Зять писал мне, что вы приедете. Вы очень любезны.

– Боюсь, известие о смерти сестры было для вас шоком.

– О да. Она была так молода!

Голос дрогнул, но она держала себя в руках. Он подумал: «Дисциплинированна, сама себя дисциплинирует».

В ее одежде было что-то от монахини: на ней было черное платье с белым воротничком.

Она тихо сказала:

– Лучше бы я умерла, чем она. Но, наверное, все так говорят.

– Не всегда. Только когда очень любят или когда собственная жизнь становится непереносимой.

Раскрыв глаза, она смотрела на него. Спросила:

– Так вы в самом деле доктор Ллевеллин Нокс?

– Был. Я называю себя доктор Мюррей Ллевеллин.

Это спасает от бесконечных изъявлений соболезнования.

Не приходится смущаться ни мне, ни людям.

– Я видела ваши фотографии в газетах, но я бы вас не узнала.

– Как и большинство людей. В новостях мелькают другие лица, да и я к тому же стал как-то меньше.

– Меньше?

– Не физически, конечно, а по значению.

Он переменил тему:

– Знаете, я привез некоторые личные вещи вашей сестры. Ваш зять полагает, что для вас это важно. Они у меня в гостинице. Может, поужинаете со мной? Или, если хотите, я привезу их сюда?

– Я буду рада их получить. Я хочу послушать все, что вы можете рассказать мне о Ширли. Я так давно ее не видела – три года. Я все еще не могу поверить, что она умерла.

– Я вас понимаю.

– Я хочу услышать о ней, но – не утешайте меня. Полагаю, вы верите в Бога. Ну а я нет! Извините, если вам это кажется грубым, но так вы лучше поймете, что я чувствую. Если Бог есть, то Он жесток и несправедлив!

– Потому что дал вашей сестре умереть?

– Не стоит спорить. Не говорите мне о религии, пожалуйста. Расскажите про Ширли. Я до сих пор не знаю, как произошел несчастный случай.

– Она переходила через улицу, ее сбил и переехал тяжелый грузовик. Она умерла мгновенно. Она не страдала.

– Ричард так и написал. Но я подумала – может, он Жалеет меня и старается смягчить удар. Это на него похоже.

– Да. Но я не такой. Можете считать правдой, что ваша сестра умерла сразу и не страдала.

– Как это случилось?

– Это было поздно вечером. Ваша сестра сидела в уличном кафе, обращенном к гавани. Она вышла, не глядя пошла через дорогу, а из-за угла вынырнул грузовик и сбил ее.

– Она была одна?

– Совершенно одна.

– Но где же был Ричард? Почему его не оказалось рядом? Это так странно. Я не думала, что Ричард позволит ей пойти одной в кафе на ночь глядя. Я считала, что он о ней очень заботится.

– Вы не должны его обвинять. Он ее обожал. Следил за ней сколько мог. На этот раз он не знал, что она вышла из дома.

Она смягчилась.

– Понятно. Я напрасно его осуждала. – Она стиснула руки. – Это так жестоко, так несправедливо, так бессмысленно. После всего, что Ширли перетерпела, – только три года счастья.

Он долго не отвечал, наблюдая за ней.

– Простите, вы очень любили сестру?

– Больше всего на свете.

– И все же за три года ни разу с ней не повидались.

Они приглашали вас, но вы к ним ни разу не ездили?

– Мне трудно оставить работу, найти замену себе.

– Возможно; но это можно было бы устроить. Почему вы не хотели поехать?

– Я хотела. Хотела!

– У вас были причины, чтобы не ехать?

– Я уже сказала вам: работа…

– Вы так сильно любите работу?

– Люблю? Нет. – Она удивилась. – Но это нужная работа. Эти дети относятся к категории, на которую раньше не обращали внимания. Я полагаю, что приношу пользу.

Она говорила с такой настойчивой серьезностью, что это показалось ему странным.

– Конечно, это полезное дело. Я нисколько не сомневаюсь.

– Здесь была полная разруха, я приложила много сил, чтобы поставить предприятие на ноги.

– Вы хороший руководитель, я это вижу. Вы – личность, вы умеете управлять людьми. Да, я уверен, что вы делаете нужное и полезное дело. Вас это развлекает?

– Развлекает? – Она уставилась на него.

– Это не иностранное слово. Работать может быть весело – если вы любите их.

– Кого?

– Детей.

Она медленно и печально сказала:

– Нет, я их не люблю – так, как вы говорите. Хотелось бы, но тогда…

– Тогда это будет радость, а не долг, так вы чувствуете? А вам нужен долг.

– Почему вы так считаете?

– Потому что это написано у вас на лице. Интересно, зачем это вам?

Он встал и беспокойно заходил по комнате.

– Что вы делали всю вашу жизнь? Это ужасно мешает, ужасно необычно знать вас так хорошо и не знать ничего.

Это… душераздирающее ощущение. Не знаю, как начать.

Его страдание было таким неподдельным, что она молча смотрела на него, выжидая.