Хёнир послушался, бросая косые взгляды на кус сала с изморозью соли. Однако утерпел.

Мимир, мешкая, взял руку Одина. Долго смотрел в глаза асу.

– Да что ты, старик? – от всепроникающих глаз Мимира Одину вдруг стало грустно. – Словно навек расстаемся!

– Навек? – на Одина смотрели глаза пророка и глаза безумца. – Прощай, Один! – чуть наклонил белую голову Мимир.

– Бывайте пока! – махнул приятелям Хёнир. Через миг двор Одина исчез: перед Мимиром и Хёниром простирались холмистые перелески и равнинные болота Альфхейма.

А еще через время – для асов едва ли минули минуты – к воротам жилища Одина направлялись по дороге две коренастые фигуры, облаченные в неуклюжие боевые доспехи.

– Ваны? – оторопел Один. – И, кажется, сам повелитель Фрейр и его наперстник Ньёрд!

Впереди ванов, словно указывая дорогу, катился черный шар Освина. Вкатился в ворота – и пропал. Вот только что был, юлил черной кошкой по снегу, и растворился: время вышло из берегов и больше никому не повиновалось.

– А что это за мешок тащат наши скотоводы? – пригляделся Локи. За спиной Ньёрда и в самом деле, оттягивая плечи, болтался туго набитый мех.

– Судя по размерам… – высказать догадки Локи не успел: ваны молча входили во двор.

Остальные асы потеснились, попятившись. Ваны словно не видели, всеобщего изумления. Ньёрд скинул мешок с плеч. Вместе с Фрейром завозились у затянутой веревкой горловины. Из отверстия поднялось облачко опилок.

– Вот так на, – фыркнул Тор, – ваны нам опилок притащили!

Ответом был холодный взгляд Фрейра. Они с Ньёрдом осторожно, словно внутри находились голубиные яйца, ссыпали пригоршнями опилки. Работали размеренно, словно заведенные автоматы, Асы выжидали: слишком уж поразительно и необычно вели себя боги плодородия.

Опилки, вырастая горкой, теперь розовели. Желтизна окрашивалась клюквенным соком. Потом еще потемнели: на снегу кровь казалась яркими цветами.

– Что это?! – рука Одина машинально выхватила из-за пояса кинжал. За оружие схватились и прочие асы: на богов, бережно поддерживаемая ванами, глядела мертвая голова Мимира.

– Смерть предателям! – выкрикнул Один, бросаясь на ванов.

– Смерть убийцам! – подхватили воины: неслыханное злодейство учинили ваны. Кто бы посмел поднять руку на священного старца?

– Постойте, дети мои! – асы замерли, окаменев. Голова Мимира, все еще сочась из обрубка шеи кровью, открыла глаза, вперившись взглядом в асов.

– Спрячьте оружие! Протяните ванам руки! – вещала голова. – Кончилось время распрей и споров, Кончились войны, кончились ссоры! Беда идет на миры Иггдрасиля: объединяйтесь же вместе перед грядущим!

Смущенные асы слушали речи мертвой головы Мимира. Стараясь не звякнуть, попрятали оружие и ножны. Потупившись и стараясь не встретиться с Фрейром взглядом, Один сделал несколько шагов, протянул вану руку:

– Да будет так, как вещает Мимир! – выдавил из себя.

Смутны речи Мимира, неясны угрозы, неведома грядущая напасть. Но нельзя ослушаться святого старца, ожившего после смерти, чтобы предупредить: дети вселенной, будьте вместе и будьте настороже

А голова, словно выполнив последний долг, умолкла смежив веки Миры сменив ритм жизни, сбирали силы для последней битвы

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

Один опять проснулся от того же кошмара. Боль в правой глазнице нарастала вместе с чувством вины и страхом неизвестности. Этот сон повторялся уже несколько раз и все время становился четче. Ас видел во сне долину Ясеня и Источник. Он каждый раз возвращался в тот день, когда получил магические руны, и снова и снова проходил испытание и просыпался от боли.

Сон что-то означал, но никто не мог его истолковать. Остался только один Мимир, точнее, его голова, продолжающая пророчествовать.

Один поднялся, накинул плащ и вышел из дома. На дворе только начинался рассвет, солнце еще не взошло, но небо уже начало светлеть на востоке. Ас вдохнул полной грудью свежий воздух, и боль отступила, но беспокойство осталось, а червь вины не отпускал душу. Хоть Мимир уже много раз повторял после своей смерти, что Один не виноват в том, что случилось, но ас всегда помнил: именно он послал его на верную смерть, хотя тогда трудно было поверить, что кто-нибудь в девяти мирах осмелится поднять руку на старика Мимира.

Как ни тяжело было видеть то, что осталось от мудрого старца, деваться некуда – надо идти. Не зря он опять видел этот сон. Может быть, Мимир зовет его, а, может, сам Ясень решил, что пора бы Одину навестить долину Источника.

К полудню Один полностью собрался. Путь был неблизкий, пришлось взять в дорогу сушеное мясо и рыбу и два кувшина с крепким пивом, приготовленным еще Фригг. Он вышел из дома, ни с кем не попрощавшись – не было времени, позже кто-нибудь из воронов слетает в Гладсхейм и скажет, где он. Только не сейчас, иначе поездка опять отложится на неопределенный срок, снова найдутся дела, которые необходимо завершить перед отъездом.

Один вышел в поле, где тренировались новые воины, и позвал Слейпнира. Конь, как будто ждал его зова, появился сразу, спустившись перед Одином по обрывку радуги, значит, он был где-то далеко от Гладсхейма. Сегодня ас решил не тратить на поездку много времени и приказал Слейпниру скакать со всей скоростью, на которую тот был способен.

Конь громко заржал, и перед ним опять появился радужный мост. Одним концом он упирался в землю под копытами Слейпнира, а другой – терялся где-то в небе. Один вскочил в седло, забросив за спину мешок с едой. Хугин уже сидел у него на плече, а Мунин кружил над головой аса.

Слейпнир скакал по радужной дороге высоко над землей. Иногда внизу появлялись лес и реки, текущие в сторону Долины, а иногда облака застилали все небо и казалось, что конь скачет среди бесконечных снежных сугробов. Перекресток Миров и владения Хеймдалля остались позади, вместе с ними исчезли и белоснежные облака, превратившись к опасные черные тучи. Зрелище было захватывающим, а тучи какими-то странными: внизу – совершенно черные с частыми проблесками молний, а их верхушки были угрожающе алыми. Такое небо не предвещало ничего хорошего, и Один приказал Слейпниру спускаться вниз к Медвежьей горе.

Конь тоже начал беспокоиться и поспешил спуститься на землю, но не успел. Черные тучи как будто устроили охоту на одноглазого всадника и его волшебного коня. Чем ближе Слейпнир спускался к земле, тем больше туч собиралось вокруг них. Ярко-красные верхушки остались далеко позади, и теперь Слейпнир скакал по радуге, становившейся все прозрачнее, в темно-сером недружелюбном пространстве. Казалось, тучи – разумные, и присутствие сверкающей радуги в их мрачном мире им очень не нравится, вот-вот они превратятся в огромных зубастых зверей и набросятся на радужную дорогу.

В зубастых зверей тучи не превратились, они напали на Слейпнира по-другому, начав обстреливать коня и всадника частыми колючими молниями. Каждая молния в отдельности не могла причинить вреда Слейпниру, но все вместе они заставляли волшебного коня то и дело вставать на дыбы и брыкаться. Вот несколько молний ударили в радугу прямо под копытами Слейпнира, а одна с хрустальным звоном отскочила от серебряного копыта. Слейпнир заржал и попятился назад, но молнии были уже сзади, и теперь весь радужный мост трещал электрическими разрядами и сыпал искрами. Волшебный конь не выдержал и понес, что-то столкнуло его с радужной дороги и, потеряв опору под ногами, Слейпнир закувыркался в воздухе.

Радужный мост бесследно растаял, а конь и всадник, беспомощно барахтаясь в густом пространстве, наполненном молниями и странными шорохами, полетели к земле, и непременно разбились бы, не появись вдруг под ними стая больших черных птиц, подставивших под копыта коня свои хрупкие крылья.

Хугин и Мунин, почувствовав беду, собрали воронье со всей Медвежьей горы, и теперь стая птиц удерживала Слейпнира в воздухе, не давая ему разбиться.

Несмотря на старание воронов, конь с размаху ударился о землю, не удержался на ногах, и несколько раз перекувырнулся через голову, издавая звуки, похожие больше на человеческий крик, чем на ржание лошади. Один вылетел из седла и сильно ударился о небольшой камень, в голове аса все перемешалось, и мгновенно он погрузился в красноватую тьму, прорезаемую яркими вспышками боли, а, может быть, это молнии по-прежнему преследовали его уже на земле.