– Да, он заменяет мне слуг и сторожа. В Мердоке больше человеческого, чем кошачьего. Кстати, ты наверное знаешь о его происхождении, почему он так сильно отличается от своих сородичей в Миргарде?

– Потому, что он не из Миргарда и даже не из Альфхейма. Отцом этого кота был снежный зверь из Асгарда, а матерью адская кошка, говорят, в нее переселилась душа старой пророчицы Груи. Так что, у твоего кота были очень родовитые предки.

Мердок слышал весь разговор, но внешне никак не реагировал.

Тельв еще раз почесал кота за ухом и сказал:

– Ну ладно, мне пора. Скоро рассвет, а при свете солнца я не смогу найти короткую дорогу между мирами. Прощай, Сверр. Когда старейшины примут решение, я позову тебя в Альфхейм через кольцо.

Гном подошел к алтарю и прошептал какие-то слова. На стене появилось небольшое пятнышко ярко-синего цвета. Оно начало расти, пока не превратилось в круг размером с самого гнома. Тельв сделал шаг вперед и оказался внутри синего пятна. Его фигура удалялась, а синее пятно становилось меньше. Таинственный ход в мир гномов закрылся у него за спиной, и стена стала точно такой же, как была до появления гнома – без всяких синих или другого цвета пятен.

Сверр еще долго сидел у затухающего очага и размышлял о предстоящей битве с великанами. Когда огонь в очаге почти потух, колдун поднялся, убрал со стола остатки сыра и пошел на улицу посмотреть, каким будет рассвет.

Снегопад уже закончился, но небо по-прежнему было серым, не было ни одного просвета между облаками. Начался двадцать первый день зимы среди лета.

ВЕДЬМА ГУЛЛЬВЕЙГ

Один, запретив светилам светить, вернулся в Асгард в кромешной тьме. Пересек ворота, распахнутые настежь. Один из стражников, рассмотрел ас при свете факела, валялся пьян, уютно пристроив голову на гранитном валуне и свернувшись калачиком. Второго не было и в помине. Лишь на траве валялось небрежно кинутое копье, украшенное по древку причудливой резьбой, отличавшей оруженосцев дружины Одина.

– Черт возьми, – пробурчал ас, озираясь, – да что происходит в этом злополучном городе?!

Внезапно ночь огласилась взрывами смеха, и вверх взлетела шутиха, роняя в озеро лепестки разноцветья. Следом – другая. Выстрелы и хлопки чередовались с восторженными воплями асов и взвизгами валькирий. По озеру, отражаясь на сером пляже противоположного берега, неуклюже вертелись лодки, набитые асами так, что борта колыхались у самой воды, грозя, накренившись, черпнуть ковшом да потопить разгульную компанию.

По берегу выстроилась шеренга боевых пушек, заряженных кольями с клоком горящей пакли на конце. Копье, вспыхивая в воздухе, прочерчивало в ночном небе огненный след.

– Вина! Еще вина! – и в воду, отшвырнутый чьей-то рукой, полетел опорожненный бочонок. Тотчас к лодке вплавь от берега, волоча за собой поплавком ныряющий бочонок, бросилось двое воинов. Судя по обмундированию, то была личная стража покоев Фригг.

– Нет, это же безумие, – потер Один лоб, поворачиваясь к озеру спиной. За негустым перелеском начинались палаты асов. Один, гулко стуча по каменной кладке мостовой, вылетел на центральную площадь и оторопел. Ночи не было. Не было и дня. Время в Асгарде, спятив, превратилось в каскад развешанных на каждой штакетине изгороди, на каждом выступе светильников, горящих длинными языками.

В центре площади был разложен костер, словно обитатели небесного мира собирались зараз поджарить целое стадо оленей: костер занимал всю площадь, а прислужники подтаскивали и подтаскивали новые вязанки.

Один, на которого никто не обращал внимания, протискивался между пьяными: зрелище, хоть и чудовищное, было занятным. Асгард превратился в пивную под открытым небом. Тут и там валялись, сидели и полулежали пьяные асы. Вокруг мотыльками вились полуобнаженные валькирии и девушки из смертных, взятые в Асгард юные утопленницы и умершие девочки-подростки. Фригг с присущей женщинам милосердностью убедила Одина, что Асгард лучшее, нежели Хель, пристанище для невинных отроковиц.

Эти невинные пичуги, как видно, здорово навеселе, лишь похохатывали, когда их стискивала чья-то грубая рука.

Один остановился возле компании, где среди дюжины заросших щетиной пьянчуг вертела подолом невысокая девочка лет двенадцати-тринадцати с ярко синими глазами и ангельским лицом.

– Эй, иди сюда! – поманил ас.

Девочка приподняла подбородок. Оторвалась от тискавших ее неспелые груди рук. Легко перешагнула через лежащего бревном аса и стала перед Одином, глядя снизу вверх, чинно спрятав руки под передник. При этом расшнурованный корсаж бесстыдно демонстрировал всякому, кому любо, бледную шею с пульсирующей жилкой и ложбинку между грудей.

«Она не ведает, что творит», – процедил ошарашенный Один. Взял полупрозрачную кисть девочки, согрел в ладонях:

– Я не знаю тебя, никогда не видел. Что ты, прелестная маленькая фея, делаешь среди этих уродов?

И поразился едкой улыбке, впрочем, ничуть не портившей красивое лицо с правильными чертами и мягким овалом. Кожа, окрашенная отблесками костра, с одной стороны лица казалась темнее, с другой розовела чуть приметным пушком на щеках.

– Я для них то, чего и ты хочешь от меня, – и голос под стать хрупкой фигурке с острыми коленками, чуть прикрытыми юбкой: легкий, словно плоский камешек, не касающийся воды.

– Как звать тебя? – очарованный звуками, Один не придал значения смыслу.

– Хейд, – вновь снежным эхом в горах.

– Ведьма? – удивился Один. – Какое странное имя для девочки.

Хейд лишь пожала плечом, отчего рукав рубахи съехал. С бесстыдством, которое позволяет наивность, девочка так и осталась стоять, выжидающе глядя на великого аса.

– Стервец Локи говорил, что в Асгарде плохи дела. Но такое даже представить невозможно! – Один кинул брезгливый взгляд на уютно пристроившуюся прямо на земле компанию.

Пьяные асы, наскучив долгими разговорами своей прелестной фаворитки с каким-то здоровым мужиком в шляпе, криками и жестами призывали Хейд обратно:

– Малышка! Красавица!

– Вернись, Хейд! Спой нам свою серебряную песенку!

– Потанцуй нам, Хейд! – взрывались, смешиваясь с пьяной икотой, голоса.

– Иди же, – глянул Один насмешливо на понурившуюся девочку.

– Да ну их, – досадливо поджала губы Хейд. – Скучные они, глупые!

– А думаешь, я веселый?

– Откуда мне знать? Я впервые вижу тебя в Асгарде.

– Вот незадача, – Одина девочка и манерой, и видом все больше забавляла.

– Как ни странно, но я тоже не видел тебя. Впрочем, я долго путешествовал.

– Ты видел другие миры? – встрепенулась девочка: взмахом крыльев – тень ресниц. – Ты расскажешь мне?

Один заколебался: с одной стороны он не хотел девочке плохого. Но, с другой, вряд ли ей будет лучше среди пьяных ночью, когда поднимется ветер, а на ней лишь легкая юбка да сорочка. И потом: во дворце же никто не знал, что великий Один вернулся сегодня – ну, пусть не узнают еще несколько часов; болото, в которое невесть с чего превратился Асгард, за несколько часов глубже не станет. А асу захотелось побыть с Хейд, расспросить девочку, откуда она, послушать легкий голос, вызывающий желание опустить голову на ее жесткие колени и вздремнуть.

– Где мы можем поговорить? – огляделся Один. Взбесившийся Асгард базаром сновал по улицам, парочками уединялся в темноту палисадников и тупичков. Из сараев вместе с удивленным мычаньем скотины раздирали ночь сладострастные всхлипы. По булыжникам мостовой громыхали запряженные цугом колесницы: то любители острых ощущений соревновались, чей забор окажется прочнее. Лошади, разъяренные плетьми и понуканием возницы, с безумно выкаченными красными глазами, мчали, не разбирая дороги, пока которая, не заметив препятствия, не врезалась грудью в забор или чужую дверь жилища. Хрипело раненое животное, лошади пятились. Разрывая постромки, кидались прочь, ошалевшие от запаха крови и треска ломаемых досок. А возницы уже готовы были продолжить состязания – мальчики-грумы выводили свежих лошадей.