Милдред Гордон, Гордон Гордон

ТАИНСТВЕННЫЙ КОТ ИДЕТ НА ДЕЛО

1

В то самое мгновение, когда Д. К. Рэндалл, пяти лет, весом двадцать пять фунтов, шерсть черная, ничего не подозревая, ступил в сырой красный цемент, агент ФБР Зик Келсо за несколько миль от него, в помещении Лос-Анджелесского управления, уговаривал своего начальника вновь использовать вышеупомянутого Д.К. Рэндалла в качестве информатора Бюро.

– Вы знаете, как я отношусь к кошкам, – сказал Келсо начальнику управления Ньютону, который глядел на собеседника, разинув рот. – Особенно к этому огромному черному увальню. Если бы был иной выход… – Кот был необходим для передачи записки – при сложившейся отчаяннейшей ситуации мог помочь только он.

Ньютон застонал. Идея не пришлась ему по душе, хотя был уже случай, когда Бюро воспользовалось Д.К. как информатором, и с большим успехом. Ньютон злился при одной мысли о том, как ему придется давать объяснения Вашингтону, что только кот может пробраться на территорию этой старой, заброшенной фабрики. Ситуация выглядела смехотворной. И все же Ньютон задумался: а вдруг и не понадобится ставить Вашингтон в известность. Зик занесет Д.К. в отчетную документацию как агента-информатора Х-14, выполняющего задание, аналогичное предыдущему делу. К тому моменту Вашингтон, вероятно, забудет, что агент Х-14 не принадлежит к человеческой расе.

Д.К. поднял лапу и замер в темноте. Другая лапа увязла в сыром цементе и погрузилась на всю глубину уложенного вязкого раствора. Он зарычал. Он себе бежал по своим делам, счастливый – насколько можно быть счастливым в этом мире, ночь теплая, луна не слишком яркая, и вдруг угодил в ловушку. Люди все время меняют окружающее их пространство. Они никогда ничем не довольны. Вечно копают. Перекапывают улицы. Асфальтируют улицы. Снова вскрывают мостовую. Но если кот вздумает прогуляться по проторенной дорожке, он может попасть впросак.

Он высоко вздернул одну переднюю лапу, затем вторую, потом попытался сделать то же с задними лапами, но без особого успеха. Тем не менее ему удалось попасть на твердую землю. Тщательно и методично он сумел вырвать из плена сначала одну заднюю лапу, потом другую и попытался стряхнуть с них как можно больше налипшей дряни. Он очутился рядом с вылизанной до блеска белой машиной. Сначала он попытался залезть под нее, но передумал и прыгнул на капот. Отсюда виднее, если появятся враги.

Через час он был уже дома и сидел на своем любимом месте – на холодильнике. Ему было в высшей степени наплевать на бедлам, царивший внизу. Хозяйка, Ингрид Рэндалл, семнадцати лет, вес сто семнадцать фунтов, шерсть светлая, устроила вечеринку в пижамах. Четырнадцать девчонок с кавалерами, каждая пара в одинаковых, сшитых девчонками пижамах, сбились на пространстве, которое едва-едва могло бы вместить четверых взрослых не слишком крупных габаритов. Парочки сумели с толком использовать помещение, частично утилизировав деревянные решетки, прикрывающие водопроводные трубы, и крылья плиты. Один парень наполовину всунулся в открытый холодильник, очищенный от всего, начиная от кетчупа (безо всяких поползновений на экономию вылитого на шоколадное мороженое с жареным миндалем) и кончая сырыми полуфабрикатами для гамбургеров, до того валявшимися на полках посреди бананов почтенного возраста. Некоторые из девушек держали на руках плюшевых зверей. Все, естественно, разговаривали одновременно и вдобавок громко, поскольку поставленный в духовку проигрыватель орал во всю мочь. «Он сам повел машину сегодня вечером – и встретился с деревьями…» – «Если в будущем семестре я доберусь до этого учителя, или я его повешу, или сама повешусь…» – «Мы двинулись вброд». – «Небось все водоросли завяли…» – «Я знаю, что влюблюсь в Рим. Он такой итальянский!»

Работая локтями, Ингрид пробралась к холодильнику, чтобы дать Д.К. кусочек пиццы. Пижама на Ингрид была похожа на маскарадный костюм кролика, даже с ушками. Под мышкой у девушки был плюшевый медвежонок-коала. Д.К. вытянул шею, опустил голову вниз и боднул ладонь Ингрид в знак благодарности. Подобные жесты трогают людей, и получаешь больше еды. Уж он-то знает! Его в округе кормят досыта, до отвала, он в этом деле чемпион. У него разработан постоянный маршрут, как у Дядюшки Весельчака из мультфильмов. Он умеет, чуть приподнявшись, подавать правую лапку, что само по себе глупо и не слишком достойно. Но действует безотказно.

– Видишь, у него на ушах царапины? – прокричала Ингрид своему кавалеру Джимми, высокому, плотному парню с быстрой, обволакивающей улыбкой. Он занимал посты президента одной из ученических организаций, редактора школьной газеты, был героем самодеятельной постановки из жизни класса и в качестве тенора пел то в лес, то по дрова, но весьма решительно в хоре школьного певческого клуба. В данный момент в пижаме под кролика на пару с Ингрид он выглядел до предела комично, как только может выглядеть мужчина. Но Ингрид с такой неподдельной радостью вручила ему эту пижаму в двенадцать часов дня в заведении Сэнди, где они ели гамбургеры, что он не в состоянии был протестовать. Это был один из тех случаев, когда женщина призывает мужчину с непреклонной решимостью бросить вызов кричащей и орущей толпе.

– Царапины, – продолжала Ингрид, – как у старого стрелка на Диком Западе.

– А они похожи.

– Ничего подобного! – возмущенно воскликнула Ингрид.

Поскольку новой порции пиццы не последовало, Д.К. вновь обратился к серьезнейшему и весьма утомительному занятию, а именно выцарапыванию схватившегося цемента из промежутков между когтями. Независимо от того, насколько энергично он его лизал, кусал и тянул, он не мог полностью освободить себя от этого нового типа грязи. Время от времени он прерывал борьбу за чистоту, чтобы с наслаждением понаблюдать за происходящим. Он считал изучение человеческого поведения самым интересным занятием на свете и был способен часами наблюдать за людьми. Он никогда не смог бы до конца понять их, но он их любил. Всех, за исключением недоделанного кретина по ту сторону улицы.

Кончилась последняя пластинка. Все одновременно повернули головы в сторону духовки. Двое ребят протискивались, работая локтями, к плите, чтобы встретить этот кризис в достойном молчании.

Ингрид выскользнула из кухни и тихонько побрела по коридору. Она остановилась у двери отцовской комнаты и осторожно постучала. Когда ответа не последовало, приоткрыла дверь. «Папа!» – позвала она. Папа задремал, полусидя в постели, на колени свалился технический журнал. Она произнесла «Папа!» погромче.

Отец медленно очнулся и, виновато улыбаясь, выпрямился. Для своих сорока девяти лет он был еще красив. Волосы поседели именно на висках, что придавало лицу значительность, отсутствовавшую в юности. Время даже сделало его морщины симметричными. Ингрид в мыслях всегда представляла его киноактером Кэри Грантом. Он ни в малейшей степени не был похож на мистера Гранта, но это не играло роли. Все, что приходило ей в голову, было свершившимся фактом, невзирая ни на какие возражения.

– Тебе не мешает музыка? – спросила она.

– Музыка? – Он загнул уголок страницы и бросил журнал на пол. – А я не слышал музыки. Мне казалось, что я слышал, как олень зовет свою подругу, а одновременно кого-то душат…

– Папа! – она замолчала и тут же добавила: – Я попрошу их уменьшить звук.

– Нет, не надо. Пусть будет как есть. Ведь на этой неделе к нам еще не заявлялась полиция.

– Спокойной ночи, папа.

– Спокойной ночи.

В дверях она обернулась.

– Теперь гаси свет и ложись спать нормально.

Когда она вышла, он поправил подушку, выключил свет и залез в постель, заложив руки за голову. Не дети, а прелесть, подумал он. Они так трогательно ухаживают за ним после смерти Лауры. До этого он иногда сомневался, знают ли они, кто он такой. Время от времени у него появлялось искушение поднять руку и заявить: «Меня зовут Джордж Рэндалп. Я ваш сосед. Я живу во второй комнате по коридору. Могу ли я чем-нибудь быть вам полезен?..»