— Когда вы пришли ко мне, в руках у вас ничего не было.

— Нет.

— А вещи, о которых вы говорите? Что вы с ними сделали?

— У меня их не было уже тогда, когда я туда вернулся.

— Куда же вы их дели?

— Сейчас я все объясню вам. Я сказал себе: «Это чересчур глупо. Я плохо искал». С другой стороны, мне не хотелось возвращаться туда со всей поклажей. Ведь я мог попасться кому-нибудь на глаза. Только-только пробило шесть часов. Было еще темно. У какой-то стены стояла будка, знаете, одна из таких будок, в которых городские рабочие хранят свои инструменты. И рядом куча песку. Я запихал пакет между будкой и стеной, под песок. И вернулся… туда.

— Но… старуха между тем?

— Не шевельнулась.

— А! Она была уже…

— Нет.

— Как? Вы ее не…

— Только оглушил.

— Подождите. Ни слова!

— Почему?

— Идет сторож. Если он случайно спросит нас о чем-нибудь, отвечать буду я.

Но сторож не дошел до того места, где они сидели. Он направился по среднему проходу к главному нефу и, преклонив на ходу колени, занялся паникадилом.

— Продолжайте.

— Я только оглушил ее.

— Чем?

— Куском свинца, завернутым в тряпку.

— Вы принесли его с собой?

— Да. В типографии такие штуки не диво. Если бы даже меня обыскали, никому не показалось бы странным, что я ношу с собой свинец.

— Не понимаю. В какой момент вы нанесли удар?

— В самом начале.

— А кровь?

— Кровь в конце. Когда я уходил во второй раз. Она внезапно вошла в комнату. Уцепилась за мою руку. Можете себе представить, как я испугался.

— В газете сказано, что нашли… нож.

— Да, я его бросил. В возбуждении я схватил первый попавшийся.

— Разве он не был у вас в кармане?

— Нет! Он лежал на столе, между приборов и других вещей. Разумеется, я дал маху. Но у меня больше не было под рукой свинца.

— Куда же он девался?

— Вероятно, я оставил его около кровати.

— Это очень неприятно. Его обнаружат. И следствие пойдет по верному пути, так как он является принадлежностью вашего ремесла.

— Да нет. Теперь мне припоминается, что я положил его посреди целой кучи всякого хлама… стеклянных шаров, чернильниц, пресспапье… еще я сказал себе, что шар или пресспапье устроили бы меня точно так же и что не стоило связываться с ним. Именно так это и было. Скажите, ведь нашли-то ее не в кровати?

— Нет, около двери, над лестницей.

— Правильно. Ну, значит, никому и в голову не придет шарить около кровати.

— Свинец может привлечь внимание из-за тряпки.

— Никакой тряпки там нет. Это я знаю прекрасно. Я собирался засунуть тряпку ей в рот на случай, если она закричит. Но это не понадобилось.

— Шума не было вовсе?

— В тот момент? Почти не было. Повернувшись, я опрокинул столик с безделушками.

— Они разбились?

— Право, не заметил.

— Еще одна улика… Они подумают, что около кровати происходила борьба.

— Скорее они решат, что столик опрокинула сама старуха, поспешно вскочив с постели и бросившись в погоню за мной.

— Да, вы правы… Ну, а в конце… под лестницей… тоже не было ни шума, ни криков?

— Нет, кажется. Однако, я в этом не так уверен. Ведь я был, как говорится, вне себя.

Услышав звук шагов в церкви и заметив, что кто-то приближается, они замолкли. И еще замолкали тогда, когда Кинэт погружался в раздумье.

Распространился сильный запах ладана. Должно быть, в ризнице разжигали кадила.

— Запахло похоронами, — сказал наборщик. — Не люблю я этого.

— Итак, вы вернулись туда вторично. Сколько времени прошло между первым и вторым разом?

— Не больше получаса.

— Как странно вы вели себя! И во второй раз вам удалось отыскать…?

— Во всяком случае я нашел кое-что.

— Куда вы дели найденное?… Вы не отвечаете?… Вы не хотите отвечать?

— Часть я держу при себе.

— А остальное?

Легедри не ответил. Он болтал головой, морщил лоб, приоткрывал рот.

— А первый пакет? Вы оставили его в песке, за будкой?

— Нет, я взял его оттуда.

— Когда?

— Вскоре после того, как ушел от вас.

— Он еще был там?

— Кому бы вздумалось искать его в таком месте?

— Никто не видел, как вы его брали?

— Место это совсем не людное. Я дождался подходящей минуты.

— А где он теперь?

Легедри опять медлил с ответом. Кинэт порывисто встал.

— Ах, вы слишком глупы! Идемте к вам. Там удобнее объясняться. Наплевать на старуху. Идите вперед. Да идите же! Я пойду за вами.

Кинэт испытывал потребность говорить громким голосом, встряхнуть Легедри. Он прибавил:

— Может быть, она спросит, не встретили ли вы меня. Скажите, что нет.

— А! Вы уже заходили на улицу Тайпэн?

— Конечно. А то как же?

— Если вы ничего не имеете против, я знаю другое место, где мы чувствовали бы себя свободно.

— Какое?

— И там не пришлось бы шептаться, как на исповеди. Только нужно прокатиться в метро. Чтобы не шагать слишком долго.

— Какая остановка?

— Бастилия. Дело пяти минут. Это кабачок под сводами Венсенского виадука. Там есть задняя комната; если, сидя в ней, вы наступите на лапу собаке, то субъект за стойкой ничего не услышит. Однажды я орал благим матом, подзывая слугу. А он хоть бы что.

— Не находится ли этот кабачок под наблюдением?

— Чьим? Нет. Туда заходят влюбленные. Или парни, которым хочется вздремнуть часок-другой.

— Откуда вы это знаете?

— Я работал в типографии на Лионской улице.

V

ЛЮБОВНЫЕ ДЕЛА ЛЕГЕДРИ

— Да, повторяю, вы дурак. Вы как будто воображаете, что я расспрашиваю вас о деньгах и о прочем с намерением у вас их стибрить. Идиот! Вы еще не отдаете себе отчета, что, скрывая от меня что бы то ни было, вы лишаете смысла все мои старания помочь вам. Между тем, ваше положение ясно. Если я позволю вам падать, знаете ли вы, как именно вам предстоит упасть? Телом — в сторону, а головой — в корзину с опилками.

Легедри побледнел. Мешки под глазами набухли и покраснели, словно от ожога какой-нибудь кислоты. Он пробормотал:

— Это неизвестно! Это неизвестно!

— Это очень даже известно. Я не стану терять времени и объяснять вам все ошибки, которые вы наделали с самого начала. Продолжайте в том же духе и песенка ваша спета. Если бы у них был дактилоскопический снимок с Ваших пальцев, вас арестовали бы сегодня же. Через три дня вас арестуют из-за вашей ослиной глупости.

— Ослиная глупость! — повторил Легедри, внезапно задетый этим выражением. — Вовсе уж не так часто я делаю глупости.

— Я сейчас докажу вам, что одна из сделанных вами глупостей просто невероятна. Кубышка… или она у вас, или она в другом месте. Предположим, она у вас в комнате. Как бы вы ее ни прятали, ваша привратница рано или поздно найдет ее. Продолжение ясно. Если же она в другом месте, значит, вы ее доверили кому-то. Следовательно, вы доверили кому-то вашу жизнь. Понимаете?

— Положился же я на вас! Можно, надеюсь, в такой же мере положиться и на кого-нибудь другого!

— Ваше рассуждение нелепо. То, что вы попали тогда именно ко мне, — чудо. На второе чудо не рассчитывайте. Извольте, я скажу вам, где она, эта кубышка!.. У вашей любовницы; да, у женщины, о которой вы говорили мне, которая приходила к вам накануне того дня.

Легедри опустил голову. Он был охвачен восхищением, страхом, злобой.

— Вот видите, — с горьким самодовольством продолжал Кинэт, — вас нетрудно вывести на чистую воду. Вы классический преступник. Вы идете проторенной дорожкой. Не нужно особого искусства, чтобы поймать вас.

Он развел руками.

— Ну, как угодно. Ничего тут не поделаешь. Куш достанется вашей любовнице. Может быть, она уже на набережной Ювелиров… Я же должен во что бы то ни стало выпутаться из этой истории. О, выход у меня есть: пойти к моим прежним начальникам… сказать им… да почти правду, боже мой, что я сжалился над вами, что мне пришла в голову несколько романтическая мысль спасти вас, использовав мои знания в этой области… но что вы оказались неинтересны и я раскаиваюсь.