– О, как это прекрасно! – воскликнул фараон. – Как ты смогла угадать мое желание, достойнейшая из всех дочерей Египта? Как ты придумала это, моя Анхесенпаамон? Это удивительно красиво!

Но на этот раз фараон не взял в свои руки ее тонкие, прозрачные ладони, такие хрупкие и нежные, что, казалось, они не выдержат пожатия руки. Он подошел к ней, бережно обнял за плечо и сказал совсем не то, что думала услышать Анхесенпаамон:

– Это не только прекрасно, моя любимая, это не только красиво и великолепно, это мудро!

Она была так рада, но не поняла и переспросила:

– Мудро?

– Именно так, моя сияющая, моя божественная Анхесенпаамон. Мудро потому, что таким образом ты увековечила нашу юность, утро нашей жизни. И, когда мы состаримся, нам будет особенно приятно видеть себя такими.

– О мой великий повелитель! – воскликнула она взволнованно. – Разве можно себе представить, что ты, мой прекрасный господин, сын Амона-Ра, и я, твоя любящая Анхесенпаамон, стоим вот так же, в этом священном месте, одряхлевшие, с седыми волосами и морщинистыми лицами?… Нет, нет, это ужасно! Для чего же мои невольницы изощряются в приготовлении всевозможных умащений и бальзамов? Не для того ли, чтобы сохранить нашу молодость и свежеть? – Она весело рассмеялась, а вслед за ней звонко и весело рассеялся Тутанхамон.

Они стояли рядом у прекрасного кресла и не слышали, как тихо, словно не дыша, вошел верховный жрец, тучный Эйе: визирь, носитель опахала по правую руку, главный из друзей. Он нередко позволял себе входить без предупреждения, пользуясь особым расположением юного фараона. Тутанхамон верил верховному жрецу. И хоть его нередко коробило при виде всегда хмурого и холодного лица Эйе, фараон старался думать о нем хорошо. Так много знал и умел Эйе, и так многое от него зависело. Став фараоном в двенадцать лет, Тутанхамон никогда ни на что не решался без верховного жреца. Просто невозможно было ссориться с ним, высказывать ему свое недовольство. Старый Эйе мудр и умен, зачем же он огорчает юного фараона? И на этот раз скрипучий голос Эйе словно погасил радость счастливой четы:

– Старость священна, моя юная госпожа. Счастлив тот, кто доживает до преклонных лет. И вы, дети великого Амона-Ра, проживете долгую жизнь. Но юность не вечна. Можно остаться навеки юным только при одном условии…

Тутанхамон вздрогнул, но сдержался и вежливо спросил:

– При каком условии, мой верховный жрец? Может быть, есть такие целебные травы, которые позволят нам с юной царицей оставаться молодыми и веселыми долгие годы?

– Нет таких целебных трав, великий и божественный Тутанхамон. Только ранняя смерть может навеки сохранить всю прелесть юности. Но стоит ли об этом говорить в такое приятное утро! Вы так молоды и прекрасны, впереди у вас так много счастливых дней! Они будут идти друг за другом бесконечно, неся с собой свет и радость. Но почему вы не улыбаетесь? Когда я вошел сюда, я слышал такой веселый, радостный смех, а теперь я не вижу улыбок. Тебе еще нет и восемнадцати лет, мой великий повелитель, стоит ли печалиться?

Анхесенпаамон почувствовала, как задрожала рука фараона и как она похолодела. Фараон так нежно держал ее руку в своей руке, а тут он словно потерял силы и отпустил ее руку. Лицо его побледнело, в глазах появилась печаль.

– Я сегодня нездоров, – сказал фараон. – Я не расположен к беседам. – Он взял под руку царицу и пошел в открытые двери.

– Не удивляйся, мой друг, мой великий повелитель, – сказала Анхесенпаамон, стараясь незаметно смахнуть слезинку. – Твой верховный жрец всегда так поступает. Мне кажется, что он просто не может видеть радость на лице человека, ему тут же хочется прибавить каплю яда. Он злой человек.

Говоря это, Анхесенпаамон вспомнила случай, происшедший еще в дни раннего детства. Она вспомнила вот такое же чудесное весеннее утро в Ахетатоне, столице фараона Эхнатона, увитую зеленью каменную террасу дворца, свою мать Нефертити, отца Эхнатона и сестер, которые с нетерпением ждали празднества. На площади перед дворцом было шумно и оживленно. Здесь играли музыканты, бросили фокусники и акробаты. И вдруг великий Эхнатон, ее благороднейший и добрейший отец, вздумал одарить простолюдинов подарками. Он велел принести ящичек с драгоценностями и стал бросать в толпу кольца, ожерелья, серьги и браслеты. Прекрасная Нефертити стала ему помогать и весело смеялась, когда брошенное ею золотое ожерелье поймала совсем юная и прелестная собой жрица. Анхесенпаамон с увлечением смотрела на эту забаву. Ее рассмешила драка между двумя почтенными писцами, которые вцепились в золотой браслет. И вдруг она увидела Эйе, который с мрачным видом подошел к юной жрице. Он что-то сказал ей, та заплакала, потом опустилась перед ним на колени и стала о чем-то просить, а он стоял безмолвный и мрачный с протянутой рукой. Потом из-за широкого пояса маленькой жрицы мелькнуло ожерелье и скрылось где-то в складках одежды старого Эйе. Тогда еще совсем юная Анхесенпаамон подумала: лишь на днях сам Эйе получил в награду от великого Эхнатона тяжелое золотое ожерелье, зачем же ему еще? Это было десять лет назад, но верховный жрец был уже толстым, лысым и злобным. «Может быть, он таким родился?» – подумала сейчас царица и спросила:

– Эйе любит тебя?

– Да, я не сомневаюсь в этом! Он был моим верным другом всегда. Он помогал мне во всем. Он настаивал на том, чтобы я вовремя покинул столицу, воздвигнутую великим Эхнатоном. Поистине твой отец был великим. Он был смелым и решительным. Он был бесстрашным. Я преклоняюсь перед его памятью, и тень его постоянно следует за мной, напоминая мне о его мужестве, мудрости и бесстрашии. Но Эйе знал, что готовится восстание, что жрецы могут поднять войско против меня, и я послушался его мудрого совета – я покинул дорогую мне столицу Ахетатон. Я никогда не говорил тебе о том, как печально мне все это. Как мне хотелось бы продолжить дело, начатое великим Эхнатоном! Но сегодня, когда меня огорчил Эйе, когда он испортил мне радостное утро, я сказал тебе об этом. Ты ведь долго ждала этого утра. Ты с любовью готовила подарок. Мы были веселы. Мы были счастливы. Зачем же он, старый мудрый жрец, напомнил нам о том, что мы смертны? Ах, зачем он это сделал!

– Он напоминает об этом постоянно, – сказала царица. – Он говорил об этом даже тогда, когда ты был болен и целиком зависел от искусства своих лекарей. Да пошлет им великий Птах здоровье и процветание! Их ремесло заслуживает наибольшего уважения. И все же он предан мне! – настаивал фараон. Позволь мне, мой повелитель, сказать тебе о том, что мучает меня постоянно.

– Говори, моя любимая. Ведь минуты нашего уединения недолги. Сейчас распахнутся двери, и я пойду во дворец приемов. Несносная толпа вельмож, жрецов и воинов окружит меня. Я устал от их лести и заискиваний. Мне хорошо только с тобой. Но правитель великой страны не может распоряжаться своим временем. Оно принадлежит кому угодно, но только не нам. Как это печально!

– Мой прекрасный господин, ведь ты сказал Эйе, что нездоров. Скажи об этом всем, и мы уйдем в наш тенистый сад, под зеленые ветви сикомор. Там расцвели белые душистые лилии, они так горделивы и нежны. Скажи, мой господин!

– Чудесно ты придумала все это! Сейчас скажу, и мы будем свободны до завтрашнего утра. Мы будем веселы, не правда ли? Как ты думаешь, Эйе не хотел нас огорчить, он просто так сказал это?

– Если хочешь знать правду, мой повелитель, Эйе ничего не делает случайно и необдуманно. Я давно уже не верю ему. Меня страшит его коварство. Я даже намерена отказаться от услуг его жены Тии. Я сказала ей, что хочу испытать верность одной невольницы и потому буду пока пользоваться ее услугами чаще, чем это было принято раньше. Я обещала Тии, что позову ее. Но я ее никогда не позову. Я буду просить тебя – защити свою любимую от дурных глаз.

– Но Эйе может рассердиться! Он всегда гордился тем, что женат на кормилице Нефертити. И вдруг ты отказываешься от услуг Тии. Это обидно для моего верховного жреца.