– Да перестань! – почти выкрикнула Клер. – На самом деле тебе и не нужно ничего настоящего – тебе вполне хватает твоих похождений, чтобы пощекотать собственное самолюбие!

– Должен признать, что до последнего времени так оно и было.

– Так вот, с меня хватит! – взорвалась Клер. – Ты полагаешь, что если я ничего не знаю о твоих похождениях, то все в порядке и у нас с тобой тишь да гладь. Ты думаешь, что, если ты изменяешь жене, ничего страшного не происходит, пока она ни о чем не догадывается. Но представь себе, что страшное происходит! Потому что наши с тобой отношения перестают быть доверительными. Даже если я ничего не знаю, ты-то знаешь, и это изменяет твое отношение ко мне.

– Что, черт побери, ты хочешь сказать? – Сэм, казалось, искренне недоумевал.

– Ты придумываешь, что со мной что-то не в порядке или что я что-то делаю не так, как надо, или просто сам заставляешь меня совершать какие-то промахи, чтобы потом иметь повод для жалоб, и тогда с чистой совестью и полным основанием ищешь утешения на стороне. Ну да ладно! Я достаточно долго была женой, которая тебя не понимает, и с меня довольно. Теперь я понимаю тебя как следует. И я не намерена больше терпеть этой муки. Я не могу больше выносить эту пародию на счастливую жизнь в этой пародии на семейное гнездышко!

– Больше не будет никаких похождений. Обещаю.

– Это бесполезно, Сэм. Мы оба знаем, что вся история – это не более чем повторение прошлого. Ты хочешь поспеть везде, и тебя уже ничто не изменит. Я никогда не смогу забыть того, что видела, и никогда не смогу быть уверена в том, что этого больше не повторится.

Сэм мгновенно вспомнил все подробности той ситуации, когда он видел Клер в последний раз. В тот день она вернулась с пляжа раньше обычного и застала его в постели, и не одного. Клер узнала девушку: это была дочь соседа, кое в чем помогавшего ей, когда семья Шапиро только-только вселилась в свой новый дом. Девушка, конечно же, мечтала стать кинозвездой.

Под взглядом Клер перепуганная девушка съежилась, прижалась спиной к изголовью кровати и подобрала колени к самому подбородку, чтобы хоть как-то прикрыть свое стройное обнаженное тело. Клер не отрываясь смотрела на нее до тех пор, пока та не соскочила с постели и не выбежала из спальни в патио. Там она на мгновение остановилась, вспомнив, что на ней ничего нет, в отчаянии она подняла глаза на Клер и убежала.

Сэм, голый и волосатый, буквально вжался в постель, чувствуя себя униженным и беспомощным. Он понимал, что сказать ему нечего, и только умоляюще смотрел на жену, как маленький шалун, которого взрослые накрыли как раз в тот самый момент, когда он сунул палец в банку с вареньем.

Молчание прервала Клер.

– С меня хватит этих сцен! – крикнула она.

Она ничего больше не сказала, но Сэм понял, что она уйдет от него. На сей раз Клер не станет швырять ему в лицо ни горьких обвинений, ни черного кружевного белья. Ее лицо выражало такую муку, гнев и отчаяние, что Сэму стало ясно: она не простит. Он сознавал также, что во всем этом ужасном эпизоде целиком и полностью виноват он сам и что его легко можно было избежать. В конце концов, что ему стоило встретиться с девушкой где-нибудь в другом месте?

А вот сейчас он смотрел на свою жену здесь, в глубине длинной, отделанной темным деревом спальни: за спиной у нее было распахнутое окно, за которым, шелестя, покачивались под лаской теплого, почти горячего ветерка ветви оливковых деревьев.

Стоя у орехового столика, Клер тоже вспомнила ту тяжелую сцену и представила все это настолько живо и ясно, что почувствовала, как лицо ее застывает, как бы каменеет.

Она медленно проговорила:

– Мне неприятно признавать это, но такую же боль, как обман, мне причиняло унижение. Мое самоуважение рухнуло, я чувствовала себя никчемной, ненужной, хотя и говорила себе, что я еще довольно привлекательна как женщина и что у меня нет никакой причины считать себя сексуально неполноценной.

– Значит, опять все дело в сексе! – раздраженно воскликнул Сэм. – А я думал, что этот вопрос мы уладили.

– Дело вовсе не в самом сексе, а в том, что человек выражает посредством секса! – Это был просто крик души, измученной души Клер. – Сексуальные отношения неотделимы от всего остального, что происходит с нами, Сэм. Тебе ведь никогда не приходило в голову, что, может быть, это ты как любовник не очень-то многого стоишь. Тебе удобнее, да и приятнее для самолюбия было считать, что что-то не в порядке со мной. Ну, признайся, ведь ты и до сих пор не считаешь меня нормальной как женщину! Ты до сих пор боишься любых посягательств на твое божественное мужское право знать о сексе все, что только можно о нем знать.

До Сэма вдруг дошло, что впервые в подобной ситуации Клер не являет собой безмолвно бурлящий вулкан возмущения, а кричит на него. Он заколебался – что же предпринять? Очень уж не хотелось начинать все сначала, чтобы прийти к тому же самому результату. С другой стороны, Клер наконец обрела способность открыто изливать свое негодование и гнев на их виновника, вместо того чтобы замкнуться в них. Сэм понял, что сейчас самое разумное – дать ей выговориться.

– …И уж коли речь зашла о божественном праве мужчины на знание, то я тебе скажу, что дети появляются на свет, уже зная о любви все, что им нужно знать: они еще ничего не стыдятся, они способны понимать и выражать собственные чувства, и их первый жизненный опыт – сосание – является чувственным! Но к тому времени, когда маленький мальчик перестает быть маленьким, голова у него оказывается забитой целой кучей разных химер и табу, и среди них – идеей, что в сексуальных делах мужчина всегда разбирается лучше!

Сэм выслушал эту тираду с растерянным и подавленным видом, как того требовал момент.

Клер некоторое время молчала, потом слегка покачала головой:

– Все это бессмысленно, Сэм. Ты никогда не слушал того, что я говорю, и, даже когда дело касается очевидных фактов, ты, похоже, не веришь или не доверяешь мне до конца. Ты до такой степени застрял внутри собственного „я", что просто не способен слышать или понимать.

Поскольку она явно ожидала от него какого-нибудь ответа, он ответил, хотя и почти наобум:

– Всему этому следовало бы учить мальчиков в школе… Пожалуйста, поверь мне, Клер: я сделаю все, лишь бы вернуть то, что потерял.

– Что же именно ты хочешь вернуть? – поинтересовалась Клер.

– Мою жену и моего сына, – решительно ответил Сэм.

– И, разумеется, твою карьеру?

– Да. – Последний фильм Сэма „Ветер в парусах" не имел особого успеха.

– Ну, наконец-то мы добрались до истины! – воскликнула Клер. – Ты примчался сюда, потому что думал, что я вот-вот получу наследство, которое ты сможешь вложить в свои дела!

– Это несправедливо, Клер. Конечно, я воспользовался бы любыми средствами, если они только попадутся мне под руку. Так все поступают. Кстати, мне как раз предложили отличный сценарий, я сейчас думаю, браться за него или нет. Называется „Путешествие на Луну". Там речь идет о…

– Вон отсюда!

Однако Сэм не тронулся с места.

– Ты говоришь, что хочешь от меня полной честности, а теперь, когда я с тобой абсолютно честен, ты прогоняешь меня! Ты знаешь, что до встречи с тобой в моей жизни на первом месте всегда стояла работа над фильмами. Сейчас она оказалась на втором, но это второе место очень близко от первого, и я признаюсь в этом с полной откровенностью.

Клер даже сама удивилась, почему эти слова причинили ей такую боль: она ведь всегда знала правду. Сэм был человеком кино – прежде всего и главным образом. Он мог говорить, что для него важнее всего жена и ребенок; возможно, он даже думал так. Однако неоспоримая истина заключалась в том, что девяносто пять процентов энергии, времени и денег Сэма принадлежали его работе, и лишь остальное доставалось его семье.

Сэм снова внимательно посмотрел на измученное лицо Клер, на темные круги под ее глазами. Только сейчас ему бросилось в глаза, как она похудела за последние четыре недели. Ему безумно захотелось обнять ее, прижать к себе, но Клер быстро отступила назад, к окну, так что между нею и мужем оказалась преграда: испанский столик орехового дерева.