Не сердитесь на меня, почтеннейший Измаил Иванович, что долго не отвечал на ваше письмо. Оно залежалось в лавке у Смирдина. Я тоже был в отсутствии…Очень благодарен вам за вашу память обо мне. Поблагодарите также земляка нашего (о котором вы упоминаете в письме вашем как о пишущем историю Малор.<оссии>) за его благородный труд. Я очень рад, что не один я занимаюсь этим. Я хотел было сделать несколько замечаний и оценку с своей стороны Вашей Запорожской Старины и уже приступ к этому под заглавием О малоросс. песнях отослал в Журнал Просвещения. Но лень проклятая одолела, и я сел на одном приступе: летом я ничего больше не делаю, кроме лежанья; к тому же еще и болезнь меня беспокоит… Вы там же найдете и кусок из первой части моей истории. Не налягайте слишком на нее: я нарочно выбрал самое начало, в котором показана только перспектива того, что будет впереди. — Конисскому я также, как и вы, во многом не верю, но я говорил совсем не касательно достоинства летописца. Все происшествия его со времени Петра замечательны . Справедливость многих я узнал, нашедши доказательства в здешних архивах.
Да выпускайте скорее свою Старину, я жажду. Пожалуста, не дожидайтесь мнений рецензентов. Охота же вам наконец услышать, что запятую вам нужно поставить не в том месте, а в другом и что не Запорожскою, а какою-нибудь другою стариною нужно было назвать вашу книгу. — Другого вы ничего не услышите. Ваша мысль напечатать песни обрядные очень хороша. Недурно бы их было поместить совершенно в том порядке, в каком они следуют одна за другою во время обрядов, с объяснением при каких обстоятельствах. Это была бы очень нужная вещь. И верно бы все понимающие важность этого дела были бы вам очень благодарны. Свидетельствуя с своей стороны Вам истинное мое уважение, остаюсь
весь ваш Н. Гоголь.
Я получил твое письмо через Щепкина, который меня очень обрадовал своим приездом. Что тебе сказать о здоровье? <· · ·> мы, братец, с тобой! Что же касается до моих обстоятельств, то я сам, хоть убей, не могу понять их. За меня просили Дашков, Блудов, С.<ергей> С.<еменович> сам, кажется, благоволит ко мне и очень доволен моими статьями. Кажется, какой сильный авторитет! Если бы какие особенные препятствия мне преграждали путь, но их нет. Я имею чин коллежского асессора, не новичок, потому что занимался довольно преподаванием, между тем как всех учителей Кременецкого Лицея произвели прямо в ординарные. И при всем я не могу понять: слышу уверения, ласки — и больше ничего. Чорт возьми, они воображают, что у меня не достанет духу плюнуть на всё. Я не могу также понять и Б.<радке>. Давши слово Жуковскому ожидать меня далее целый год и не отдавать никому кафедры всеобщей истории, и через месяц отдать ее Цыху. Это досадно, право, досадно! Ты видишь, что сама судьба вооружается, чтобы я ехал в Киев. Досадно, досадно, потому что мне нужно, очень нужно: мое здоровье, мое занятие, мое упрямство требует этого. А между тем мне не видать его. Песни твои идут, чем дальше, лучше. Да что ты не присылаешь мне до сих пор введения? мне очень хочется его видеть. Кстати о введении: если ты встретишь что-нибудь новое в моей статье о песнях, то можешь прибавить к своему: дискать, вот что еще об этом говорит Гоголь. Да что, ведь книжка должна у тебя быть теперь совершенно готова.
Прощай. Да хранят тебя небеса и пошлют крепость душе и телу. Пора, пора вызвать мочь души и действо<вать> крепко!
Твой Гоголь.
Я получил твое письмо от 5-го июня вчера, т. е. 9-го числа. Тебя удивляет, почему меня так остановливает русская история. Ты очень странен и говоришь еще о себе, что ты решился же взять словесность. Ведь для этого у тебя было желание, а у меня нет. Чорт возьми, если бы я не согласился взять скорее ботанику или патологию, нежели русскую историю. Если бы это было в Петербурге, я бы, может быть, взял ее, потому что здесь я готов, пожалуй, два раза в неделю на два часа отдать себя скуке. Но, оставляя Петербург, знаешь ли, что я оставляю? Мне оставить Петербург не то, что тебе Москву: здесь всё, что дорого, что было мило моему сердцу; люди, с которыми сдружился и которых алчет душа; всё, что привычка сделала еще драгоценнейшим. Бросивши всё это, нужно стараться всеми силами заглушить сердечную тоску; нужно отдалять всеми мерами то, что может вызывать ее. И ты вдобавок хочешь еще, чтоб самая должность была для меня тягостью. Если меня не будет занимать предмет мой, тогда я буду несчастлив. Я очень хорошо знаю свое сердце, и потому то, что для другого кажется своенравием, то есть у меня следствие дальновидности. Но, впрочем, кажется, это не может остановить их. С.<ергей> С.<еменович> сказал мне, что это ничего не значит, что можно поменяться кафедрами. Только то скверно, что я теперь мало всему этому верю, после всех проводов. Остановка вся за одним Б.<радке>, без Б.<радке> С.<ергей> С.<еменович> ни до порога. Итак, я жду теперь от него решения и по нем узнаю, велит ли мне судьба ехать, или нет. О песнях твоих постараюсь написать извещение и одолеть сколько-нибудь свою лень, которая уже почула лето и становится деспотом.
До следующего письма.
Твой Гоголь.
Я получил письмо Ваше от 16 мая, сего июня 2-го числа. В нем я нашел приятное для меня[326] поздравление с крестником и новым племянником моим.
Очень благодарен сестре и Павлу Осиповичу за дружеское ко мне расположение и пожалование меня в кумовья и в крестные отцы. Может быть, бог поможет мне быть со временем им полезным. Жаль мне очень, что вы не можете похвалиться совершенным здоровьем. Я думаю, виною всему заботы, беспрестанно вас смущающие. Может быть, мне скоро удастся прожить у вас несколько времени, и тогда, может быть, соединивши силы, нам удастся лучше привести всё в порядок. Когда я начал-было писать это письмо[327], мне принесли ваше другое от 4-го июня. Странно, что семена получены вами так поздно. — Но однако же они всё-таки должны принять<ся>.
Сестры, слава богу, здоровы; письма их прилагаю вам.
Здесь теперь большой съезд: затеваются праздники и проч. по случаю приезда короля прусского, принцев голландских и прусских. Это лето я живу в городе и не переезжаю на дачу. Если буду к вам, то не раньше августа. Желаю вам совершенного здоровья и спокойствия. Остаюсь ваш Николай.