Письмо это напечатано в одной из перестроечных газет («Позиция», № 1, тир. 100 тыс. экз.) ровно восемнадцать лет назад. Очень хотелось бы узнать, как сложилась конкретная судьба этого «рабочего Советской страны» и многих других, ему подобных, спустя годы. Возможно, после исполнения мечты, т. е. устранения компартии с его пути, жизнь пошла в гору и, освоив челночную деятельность, стал он тем самым «средним классом», балансирующим на грани благополучия. Вполне вероятно, что за особые заслуги новая власть наконец-то обеспечила его санитарной нормой жилья (бесплатно), «установленного Советской властью», и миллионы людей перестали жить в нищете. А бывшие советские люди перестали быть рабами и тратить все больше времени на зарабатывание денег для семьи (приезжая за четыреста километров и более на работу), уделяя больше времени на воспитание своих детей и личную жизнь, потребляя продуты экологически чистые, но с пищевыми добавками и ГМО. Впрочем, читатель вполне может сам сравнить приведенные в письме упреки с сегодняшней реальностью. Возможно также, что автор письма не выдержал испытания демократией и похоронен на одном из многочисленных кладбищ, да мало ли что могло произойти! В письме, приведенном выше, поражает какая-то мелочность приводимых обид и недостатков, не идущих ни в какое сравнение с сегодняшними проблемами, порожденными в перестроечное время. Впрочем, обвинять кого-то другого всегда легче, куда труднее самому подойти к зеркалу и, глядя себе в глаза, сказать: «Ну и дурак же я был!». А после этого заняться исправлением ошибок.

Николай ВЕЛЬГА

ОТДЕЛ РАЗНЫХ ДЕЛ

НЕСПЕЦИАЛИСТЫ С ВЫСШИМ ОБРАЗОВАНИЕМ

Одно время на Западе среди определенным образом ориентированных политических групп был распространен тезис о том, что для того чтобы учить чему-либо, не нужно это что-либо самому знать.

В каком-то смысле современных российских авторов и организаторов так называемой реформы образования вполне можно считать наследниками этой скорее политической, чем профессиональной моды.

Ни министр образования Фурсенко, ни его окружение не могли бы ответить на вопрос о том, какое отношение они имели в прошлом к высшей школе и на каком основании считают себя вправе претендовать на авторитетность при ее реформировании. Более того, они, как правило, не могут ответить на вопрос о том, зачем нужна эта реформа и что именно она даст. По большому счету, они не могут даже внятно объяснить, в чем она заключается.

Если взять даже вовсе на самый важный вопрос о том, зачем нужно переходить с системы подготовки «специалистов» с пятью годами обучения на систему подготовки бакалавров и магистров с четырьмя и пятью годами обучения, они на него внятно не ответят. Внятный ответ заключался бы примерно в следующем построении: за пять лет, готовя специалистов, мы даем им объем навыков и знаний, условно говоря» А». Такой тип подготовки был необходим при господстве такого-то типа производства. Сегодня тип производства изменился таким-то образом, и нам для обеспечения его функционирования требуется такое-то количество бакалавров, то есть работников с объемом подготовки и навыков, скажем, «А-Х» и такое-то количество работников с подготовкой типа «А+Х».

То есть, например, раньше мы создавали в стране производство постиндустриального типа и нам нужны были работники с квалификацией, позволяющей обеспечивать его создание, — то есть разбирающихся как в том, что они создают, так и в том, как это создавать. Теперь оно построено, и нам нужны как работники, способные лишь обеспечивать функционирование этого производства, которым достаточно относительно меньшей подготовки — бакалавры, так и — в меньшинстве — работники с более высокой подготовкой, способные на элитных участках развивать фронтирные направления, — магистры. С этим можно было бы соглашаться или не соглашаться, но было бы понятно, о чем идет речь.

Но на деле нет ни такого положения вещей, ни аргументации подобного типа.

Индустриальное производство в стране в значительной степени «деиндустриализовано», постиндустриальное — как раз требует своего создания. Значит, стране нужно как энное количество людей квалификации, способной не допустить распада и разрушения оставшегося индустриального производства, так и большое количество тех, кто должен создавать постиндустриальное производство.

Функционирование старого производства поддерживали те, кого сегодня мы называем «специалистами», то есть люди с пятью годами подготовки. Значит, сегодня нам нужны как люди с не меньшей подготовкой, так и люди с более высокой подготовкой — то есть, условно скажем, магистры. При чем же здесь бакалавры, то есть люди с заведомо более низкой подготовкой (обучаемые на год меньше, чем специалисты)?

Можно, конечно, сказать, что дело не в том, сколько лет учить, а как учить и чему — и вот в этом-то суть реформы. Но, во-первых, в описании реформы об этом реально ничего нет. Ничем не доказано, что то, что она предлагает в плане технологии обучения, лучше того, что было раньше. А во-вторых, ну допустим, что так: но зачем тогда в эту реформу вообще добавлена тема «бакалавров» и «магистров»?

Кстати, с одной стороны, их подготовка предполагалась и законодательством 90-х гг. — тогда было три варианта обучения: четырехлетнее — бакалавра, пятилетнее — специалиста, шестилетнее — магистра. На практике же оказалось, что спросом пользуется именно квалификация «специалист» — и бакалаврам приходилось вновь возвращаться в ВУЗ и доучиваться еще год.

Потому что работодатель, сталкиваясь с бакалавром — претендентом на вакансию, недоуменно округлял глаза: «Ты, парень, кто? Ты мне умных слов не говори, то есть ты тот, кто учился не пять лет, а четыре? То есть то ли ты пэтэушник, то ли специалист с неоконченным высшим? Тогда иди и доучивайся, потом придешь». Хотя, кстати, официально считалось, что «бакалавр» — как раз специалист с высшим образованием. То есть, нет, не то чтобы специалист, но «с высшим». То есть «неспециалист с высшим образованием».

Это, кстати, очень точное определение. Потому что предполагается, что «бакалавр» ни на чем не специализируется, а получает как бы общую подготовку по избранному им направлению.

Но и на «магистра» тоже особо не было охотников учиться. Потому что если человек хотел быть чем-то большим, чем специалистом с пятью годами обучения, то он шел в аспирантуру и защищал кандидатскую диссертацию. А если не шел — значит ему хватало и диплома «специалиста».

Кстати, в нормативных и законодательных документах в качестве главного требования к «магистру» записано, что он должен быть готов к… поступлению в аспирантуру. То есть, он после шести годов обучения получал подготовку для того, чтобы сделать то, что мог сделать и «простой специалист».

Бакалавры и магистры просто по жизни получились ненужными никому — и потому именно законы спроса определили львиную долю идущих учится на «специалистов». Теперь решено отменить то, что пользовалось спросом, а то, что им не пользовалось, — увековечить. Для такого решения нужны, конечно, очень мудрые сотрудники Министерства образования.

Причем, единственный хоть сколько-нибудь внятно озвученный довод в пользу такой системы заключается в том, что этого требует Болонский процесс.

Но если давно ставший в профессиональной среде предметом насмешек как «Болванский» процесс требует того, что ни стране, ни ее производству, ни системе образования не нужно и вредно, то, может быть, не нужен и вреден сам этот процесс? В ответ слышится: «Ну, мы же его подписали…». Ну, не подумали. Погнались за модой. Кстати, уже во многих странах, подписавших нелепые «болонские соглашения», растет недовольство ими. Ну, может быть, подумать получше и выйти. Или, как в вопросе с ВТО, — твердо сказать, что вступать будем на тех условиях, которые нас устраивают. Вот не устраивает двухзвенная система подготовки и безграмотная погоня за внедрением тестов вместо квалифицированного приема экзаменов — в соглашении остаемся, но на эту систему не перейдем. Будете упорствовать — совсем выйдем.