Я взяла ее руку, не зная, что говорить, и чувствуя себя ужасно неловко.

– Но ведь он носил ваш талисман, – решилась я наконец. – И в нем есть огромная доброта. Когда я была больна, он обращался со мной необыкновенно бережно, леди Гэскуин.

– Значит, вы хорошо на него влияли, – сказала леди Гэскуин с печальной улыбкой. – Конечно, только глупая женщина вроде меня будет думать, что сын поймет, как мать за него беспокоится. Сыновья, полагаю, делаются не из этого теста. – Она глубоко вздохнула. – Простите, моя дорогая. Вероятно, я привожу вас в смущение своими разговорами.

– О, пожалуйста, не говорите так. Я очень вам сочувствую и была бы рада помочь, но не знаю как.

– Я хватаюсь за соломинку, Джейни. Позвольте мне объяснить. Когда Адам уехал, Чарлз заявил, что никогда не позволит ему вернуться к нам, и еще несколько месяцев назад мой муж оставался тверд, как скала. Я мирилась с таким положением целых десять лет. Из писем Адама я поняла, что он не предпримет попытки вернуться, если его не пригласит отец. Мне было тяжело это выносить, но я терпела до тех пор, пока время от времени получала какие-то известия от Адама или о нем. По крайней мере я знала, что он жив. Но уже три года у меня нет никаких сведений. Три года, Джейни.

– Леди Гэскуин, мне очень жаль. Я сама встревожена и огорчена вашими словами, но понимаю, что вам во сто крат тяжелее. Это из-за длительного молчания ваш муж… склонен смягчиться?

Она поднесла руку к горлу и с трудом проговорила:

– Нет, дорогая. Дело в том, что несколько недель назад врач, специалист с Харли-стрит, сказал ему, что у него тяжелая форма диабета, и он может умереть в ближайшие годы.

Я была потрясена до глубины души.

– О мой Боже! О Господи, я не знаю, что делать, леди Гэскуин. Какое горе, какое горе!

– Спасибо, Джейни. Думаю, приближение смерти заставило Чарлза понять, как многое было упущено в его и моей жизни из-за бессмысленных ссор и глупой гордости. Ведь Адам не только мой сын, он сын и Чарлза. Мой муж всегда скрывал свои чувства, но я не сомневаюсь, что после ухода Адама он нередко ощущал ту же пустоту, что и я.

– А сейчас он хочет найти Адама? Хочет попросить его вернуться?

– Да. Чтобы я не была совсем одна… когда придет время. Но и ради себя самого тоже. Он хочет помириться с Адамом. Когда мы узнали про вас, Джейни, когда нам рассказали вашу историю, Чарлз подумал, что, может быть, в те долгие дни пути по пустынным перевалам и горам Адам разговаривал с вами так, как не стал бы разговаривать ни с кем из взрослых. Возможно, он произносил вслух свои мысли и планы на будущее, считая, что вы все равно ничего не поймете.

Я покачала головой.

– Нет, он ничего о себе не рассказывал. Однажды я спросила его про медальон, и он ответил, что его дала ему леди. Я не знала, что он имеет в виду вас, свою мать. Это все.

– Я рада, что он его носил, – тихо сказала она. – Должно быть, он для него что-то значил. Мы посылали агентов по розыску и в Америку, и на Карибское море в надежде найти кого-нибудь, кто его там знал или вел с ними дела и мог бы сообщить, что он собирался делать дальше, куда ехать, однако все напрасно. Впечатление такое, что он…. просто исчез. – Она вынула из кармана носовой платок и вытерла глаза. – Джейни, я цепляюсь за любую соломинку. Вы сделаете для меня одну вещь?

– Все, что смогу, леди Гэскуин.

– Пожалуйста, потратьте сегодня немного времени на мысленное возвращение к тем событиям, на воспоминания о вашем путешествии с Адамом, а завтра позвольте мне вновь прийти и встретиться с вами. Мы можем погулять в лесу, а вы между тем расскажете мне любую мелочь, которую вам удастся припомнить. И возможно… – ее голос задрожал, – возможно, что-нибудь да пригодится нам в наших поисках. У меня такое странное чувство, Джейни, что вы все еще как-то связаны с Адамом. Думаю, это всего лишь глупая надежда, но я не могу ее отбросить. – Она встала, и я последовала ее примеру. – Бедный Чарлз, – всхлипнула она и вздохнула. – Он так теперь изменился, стал таким терпимым. Видно, все мы, люди, одинаковы, начинаем понимать тогда, когда уже слишком поздно.

Сэр Чарлз стоял возле изгороди моего сада, держа шляпу в руке и рассеянно наблюдая за пчелами, деловито кружащими вокруг небольшого улья, находившегося по другую сторону ограды. Полуобернувшись, когда мы подошли, он улыбнулся и сказал:

– Знаете, мне вспомнилась моя бабушка, которая по старому обычаю обо всем рассказывала пчелам. Ты когда-нибудь слышала об этом, Мэри? Или вы, Джейни?

Мы обе ответили, что нет, и он продолжал:

– Поверье заключается в том, что если вы хотите получить хороший сбор меда, то вы должны рассказывать им о всех домашних новостях. А, да, еще вы должны держать в руках ключ, не помню уж для чего. Помню, как моя бабушка подолгу стояла около улья, в руках – ключ, а сама что-то шептала и шептала пчелам, – он потер глаза. – Ну, думаю, на этот раз, Джейни, моя жена обо всем рассказала не пчелам, а вам. – Он наградил меня жестким и пристальным взглядом, сразу напомнившим мне Мистера. – Обо всем?

Не отводя глаз, я кивнула:

– Обо всем, сэр.

Больше я не стала ничего говорить, потому что внезапно почувствовала нечто очень важное в его характере и поняла: он не хочет слышать от меня ни слов сочувствия, ни пустых утешений.

Он молча смотрел на меня несколько мгновений, а затем тепло улыбнулся.

– Хорошая девочка. Ну и каков же результат?

– Просто леди Гэскуин зайдет завтра меня повидать, и я подробно ей все расскажу.

– Н-да, ясно. Пожалуй, я и в самом деле буду вам мешать. Женщинам друг с другом проще. Однако мне хотелось бы еще встретиться с вами, юная леди, и поболтать подольше. Мы возвращаемся домой завтра, вечерним поездом. Не приедете ли вы к нам в Лондон? Погостить на пару дней?

Я посмотрела на леди Гэскуин.

– Пожалуйста, Джейни, – попросила она. Сэр Чарлз печально улыбнулся.

– Когда я вышел в отставку, то оказалось, что у меня сотни знакомых, но очень мало друзей, и временами мы чувствуем себя одиноко.

– Благодарю вас, – ответила я, – мне очень, очень хотелось посмотреть Лондон. Единственное, что я в нем знаю, – это дорога от приюта Аделаиды Крокер до парка, куда мы ходили гулять.

Он рассмеялся:

– Уверен, что мы сможем показать вам более привлекательные места.

– Можно мне будет написать вам через пару недель, когда я устроюсь здесь получше?

– Разумеется. Завтра, когда придет Мэри, она оставит вам адрес.

Внезапно я почувствовала радость и облегчение. Мне понравились сэр Чарлз и леди Гэскуин, и я уже вполне освоилась в их общественно помимо всего прочего я с удовольствием уехала бы на какое-то время из Ларкфельда, подальше от тени, отбрасываемой "Приютом кречета". С самого переезда я не получала от Элинор никаких известий, однако это меня не удивляло. Миссис Берке, которая пару раз заходила меня навестить, могла рассказать только, что в "Приюте кречета" ничего не изменилось. Разве что стало еще тише и еще больше обычного похоже на могилу.

Если я поеду в Лондон, то обязательно вернусь. Представление о том, что такое Вернон Куэйл, у меня теперь было, и я вполне могла сдерживать свой страх перед ним, вероятно, благодаря тому, что его занятия казались мне менее странными, чем показались бы кому-нибудь другому. Ведь я выросла в стране, где демоны и ламы, прорицания и магия были частью повседневной жизни. Да, я вернусь и, возможно, постараюсь встретиться с Элинор, постараюсь вернуть ее к жизни, постараюсь сразиться за ее душу с Серебряным Человеком. Однако сейчас было бы очень хорошо ненадолго уехать хотя бы для того, чтобы внести ясность в свои мысли и планы.

Леди Гэскуин взяла меня под руку. Мы вышли за ворота и направились по тропинке к коляске. Сэр Чарлз следовал за нами. Когда кучер открыл дверцу, леди Гэскуин попросила:

– Повернитесь на секунду, Джейни.

Я с удивлением повернулась к ней спиной. Ее руки, держащие медальон, опустились через мою голову, и она застегнула цепочку у меня на шее.