ГЛАВА 10

Я обещала Элинор, что никогда ее не покину. Через семь недель я нарушила свое обещание, но не потому что не хотела сдержать его. Сама Элинор сделала невозможным его выполнение.

В течение всего лишь нескольких дней непринужденная, приятная атмосфера, всегда существовавшая на моей памяти в "Приюте кречета", резко изменилась, став мрачной и напряженной. В конце месяца Мэйз уволился, чтобы поселиться в Мидлэнде у вдовой сестры. Вместо него Вернон Куэйл нанял хмурого, дородного типа из Саусхэмптона. Его звали Торп, он практически все время хранил молчание и держался так, будто был зол на весь мир. Миссис Берке не уволилась только потому, что я умоляла ее не уходить.

Менее чем через неделю после появления Вернона Куэйла в "Приюте кречета" в "Круглой комнате" вовсю шла работа. Она обставлялась и обустраивалась исключительно под его постоянным наблюдением. Ни я, ни один человек из слуг не поднялся за все это время в "Круглую комнату", потому что Элинор заявила, что это – территория, которой полностью распоряжается ее муж. Я была настолько поглощена тревогой за Элинор, что мне даже не пришло в голову задать себе вопрос, кто же там убирает, потому что помещение все время было заперто, и была до глубины души потрясена, обнаружив, что это делает сама Элинор.

Вернон Куэйл почти целые дни проводил в "Круглой комнате" и часто вызывал туда Элинор, иногда на несколько минут, иногда на несколько часов. Я не могла понять зачем, потому что в остальное время они почти что не разговаривали. Он всегда обращался с ней очень вежливо и иногда называл "моя дорогая", но я никогда не слышала, чтобы они вели беседу на какую-нибудь общую тему. За столом он мог совершенно спокойно просидеть, не издав ни слова, с отсутствующим выражением серых глаз. Разговаривали при этом только я и Элинор.

Да, мы разговаривали, но все было совсем не так, как раньше. В прежние дни мы говорили буквально обо всем на свете, иногда спорили, иногда соглашались, никогда при этом не испытывая недостатка в темах. В те дни, когда все мы трое были поглощены своими занятиями, у нас хватало новостей, открытий и сплетен, которые необходимо было обсудить. Теперь же Элинор не делала ничего. Ее заметки, рукописи и рисунки пылились в кабинете. Она больше не участвовала в работе благотворительных организаций и разных комитетов. Она не устраивала суаре и вечеринок в саду. Когда-то ее энергия была неистощимой. Теперь же она поздно вставала, рано ложилась спать и, казалось, проводила целые дни в каком-то странном полусне.

Временами из оболочки новой Элинор, как из ловушки, выглядывала на мгновение Элинор прежняя. Дважды, когда мы оставались одни, она отчаянно хватала меня за руку и говорила:

– Помоги мне, Джейни!

Но прежде чем я успевала прокричать: "Скажи, что сделать!", прежняя Элинор исчезала, а новая глядела на меня пустыми глазами, словно ничего не говорила.

Однажды, наблюдая, как я ухаживаю в саду за гвоздиками, Элинор внезапно слабым и странным голосом повторила фразу из собственного письма:

– Молись за меня, Джейни.

Но стоило мне бросить нож и колышек, которые я держала в руках, и подбежать к ней, как страх и оживление исчезли из ее глаз. Она вяло произнесла:

– Я немного устала. Пожалуй, вернусь в дом и немного полежу.

Я смотрела, как она медленно бредет по лужайке, и сердце мое разрывалось.

Время от времени Вернон Куэйл отправлялся погулять или проехаться верхом. Мне никогда не случалось видеть, чтобы он дурно обращался с лошадью, но все они его боялись. В первый раз, когда я оказалась вместе с ним в конюшне, нельзя было не заметить, что среди лошадей пробежала волна ужаса: они скосили глаза, навострили уши, беспокойно застучали копытами. Я была рада, что для прогулок он выбрал Гектора, а не Нимрода.

Отправляясь на природу, он брал с собой рюкзак с маленькими бутылочками из толстого стекла. Элинор как-то неопределенно сообщила, что он интересуется ботаникой, но деревенские рассказали мне, что он занят только сбором трав и некоторых маленьких насекомых. Весь Ларкфельд шептался и качал головой по поводу Вернона Куэйла и "бедной мисс Элинор". Однажды, когда я находилась в кузнице, а он проезжал мимо, Рози направила тайком ему в спину скрещенные пальцы – древний жест-заклятье против дурного глаза. Я вздрогнула, задавшись вопросом, какой инстинкт побудил ее именно так воспринять Вернона Куэйла. Из разговора, состоявшегося у нас как-то с Дэвидом Хэйуордом, я узнала, что в этом она отнюдь не одинока.

– Они все считают, что Куэйл – нечто вроде злого волшебника, – сказал он. – Старая миссис Спайсер тянется, что он только посмотрел на ее козу, и она в ту же ночь умерла.

Мы были на ферме Колбрука, занимаясь быком по кличке Старый Уилфред, отличавшегося скверным нравом. У него воспалилось копыто. Дэвид прислал записку, спрашивая, не смогу ли я помочь ему, и я была несказанно рада. Это была первая наша встреча со времени возвращения Элинор, и до меня вдруг дошло, как страстно хотелось мне встретиться с кем-нибудь, с кем можно быть искренней и кому можно доверять.

– Если бы я по-прежнему жила в Намкхаре, то, как и Рози, делала бы жесты-заклятья, вертела молитвенное колесо и ставила ловушки для демонов, – вздохнула я. – Вернон Куэйл отчасти напоминает Рильда, верховного ламу, про которого я вам рассказывала, но Рильд был хороший человек, а Вернон Куэйл, на мой взгляд, дурной.

Дэвид обрабатывал быку копыто, зажав его между коленями.

– Дурной? А что он такого сделал? – спросил Дэвид.

– Он совершенно изменил Элинор. Вы ее просто не узнаете.

– Полагаю, в браке люди меняются.

– О, не надо быть таким по-дурацки рассудительным! – сердито воскликнула я. Затем мне пришлось обратиться на тибетском к Старому Уилфреду, потому что он зафыркал и забеспокоился: – Успокойся, мой маленький. Тихо, тихо. Потерпи немножко, и мы сделаем так, что тебе больше не будет больно. Тогда ты снова сможешь гулять по прохладной зеленой травке…

Мы больше не разговаривали, пока не покинули ферму. Я села рядом с Дэвидом в двуколку, привязав Нимрода сзади. И только тогда я начала рассказ о том, как все изменилось в "Приюте кречета", или, точнее сказать, попыталась рассказать, потому что передать многое словами было очень трудно. Он слушал молча, пустив Смоуки медленным шагом, а когда я завершила свое описание, мрачно проговорил:

– Я не в состоянии ничего объяснить, Джейни. Никто другой, похоже, тоже не может. Моя работа сводит меня с самыми разными людьми – от сквайра до скупщика лошадей. Куэйл ни с кем не пытался подружиться. Когда к нему обращаются, он вежливо отвечает. Что касается остального, то впечатление такое, что ему ни до чего и ни до кого нет дела. Он полностью поглощен своими заботами, в чем бы они ни состояли. Это, впрочем, его право, но он, кажется, отрезал от всего мира и Элинор. Не намеревается ли он превратить ее в отшельницу?

– Не знаю, Дэвид, – к горлу у меня подступал комок, и вот-вот грозились выступить слезы. – Я не знаю, что он намеревается делать, и чувствую себя совершенно беспомощной.

Помолчав, он устало вздохнул.

– Хорошо это или плохо, но Элинор замужем за Верноном Куэйлом. Этого не изменить.

Мы свернули с дороги на лесную тропу, которая вела в коттедж Дэвида. Бросив на меня взгляд, он спросил:

– А вы рассказали ей о вашем открытии? Я имею в виду – о письме Сембура и о ваших отце и матери?

– Да, я сделала с письма копию и прочла ей. Я думала, она придет в восторг, и мы вместе посмеемся над тем, что я оказалась махарани, и что она захочет встретиться с майором Эллиотом, чтобы расспросить его, что он предпринимает… О, да ведь много о чем можно было поговорить! Но ничего подобного не произошло, Дэвид. Она просто кивнула, слегка улыбнулась и сказала: "Как интересно, дорогая Джейни". Вот и все.

Дэвид прикусил губу, и я поняла, что мои последние слова дали ему самое яркое представление о том, до какой степени изменилась Элинор.