Вполне возможно, что именно этот поход послужил причиной создания былины. Однако в сообщении о нем нет подтверждения самих боевых действий, так как В. Н. Татищев писал скорее о намерениях, чем о свершившемся факте. Судя по его сообщению, войска отправились в поход против Корсуни, но вскоре после смерти Святослава были возвращены: «Всеволод же войско всё распустил в домы и сына Владимира из Корсуня возвратил».[864]

Поход был как минимум не один — кроме предполагаемого похода 70-х гг. только доказанных захватов Корсуни, сопровождавшихся полным разгромом города, было три — в 989 г., 1299 г., 1433 г. Уже одно это обстоятельство не позволяет сводить смысл сюжета исключительно к таможенным спорам XI в. Исходя из этого, период, к которому можно отнести создание былины о взятии Корсуни и о Глебе Володьевиче, с учетом максимального количества версий, можно определить отрезком времени с конца X в. до 30-х гг. XV вв.

На первый взгляд, совершенно непонятно, реалии какого периода и в каком объеме отразились в былине. Для полноты картины необходимо обратить внимание на тот факт, что в X–XV вв. существовало как минимум два города с названием Корсунь (греч. Chersonesos, означает полуостров) соответственно, полуостровов было много — Таврический, Гераклейский, Трахейский и т. п.

Один из них — «местечко Киевской губернии, Каневского уезда, при реке Роси, в 53 вер. от уездного города. Река Рось образует здесь быстрины и водопады. К. упоминается в числе городов, основанных, как полагают, вел. кн. Ярославом. В XI в. К. был уже значительным городом, за который спорили князья. В XIII–XV вв., от частых опустошений, К. стоял безлюдным».[865] Основанный в 1032 г., этот город вполне мог послужить местом действия, тем более что под словом «море» в русском языке могло пониматься не только «море» в его современном значении, но и большое водное пространство, озеро (море Чудское в житии Александра Невского) и даже озерцо и т. д.[866]

Второй — город Корсунь на черноморском побережье Крыма (Херсонес Таврический Гераклейский) известен с еще более раннего времени, лучше изучен, а потому является наиболее вероятным местом действия героев эпоса, летописных и житийных событий.

Справедливости ради можно согласиться с тем, что значение Корсуни Таврической находится, вне всяких сомнений, на первом месте: известно, по меньшей мере, о двух крупных походах русских князей на этот город (князь Владимир Святой, князья Глеб и Володарь). Более того, зайти к Корсуни на реке Рось «случайно» вряд ли вообще возможно в силу географических особенностей расположения.

Однако на этом состояние неопределенности не заканчивается — упомянутый в былине «Новгород» далеко не обязательно означает «Великий Новгород». В частности, гораздо ближе к Днепру находится Новгород-Северский, который известен с 1096 года в качестве столицы Северского княжества. С середины XIII в. это княжество оказалось между Литвой и Ордой, что существенно затрудняет формулировку каких-либо выводов о наличии либо отсутствии в нем какого-либо князя Глеба (литовского или русского).

Большая часть неясностей относится к сфере толкования этого эпического сюжета в целом и разъяснения содержащихся в нем мотивов. Былина имеет характер многослойного контаминированного сюжета. Купцы обращаются к князю Глебу за помощью против еретиков фактически как к Святому — заступнику истинно верующих. В данном случае имеет смысл предполагать не только соединение образов различных персонажей в одном (Глеб Володьевич), но и наличие связей с агиографией, «книжной» культурой и т. д.

С намеком на книжное происхождение исходного варианта сюжета в данном случае можно согласиться лишь частично, поскольку на это указывает только один из вариантов былины (М. Г. Антонова). По всей видимости, его необходимо рассматривать отдельно от остальных. Для былинных сюжетов столь подробная прорисовка деталей в целом не характерна.[867] Она обычно выступает в качестве признака, указывающего на период создания «исторических песен», что позволяет вести речь об ином восприятии событий, то есть, как минимум, о переосмыслении былины, или, что также вероятно, о ее создании на основе летописного или другого книжного сюжета в среде образованных поморов гораздо позже эпохи формирования былин.

Кроме того, нельзя не отметить, что князь с именем в былине — удивительная редкость. Князем Киевским, то есть общерусским, может быть только Владимир. Другие князья (подколенные) для сказителя являются безликой массовкой второго плана, достойной лишь обобщенного упоминания. Их статус заметно ниже, что обусловлено, по-видимому, соответствующей ролью в социальной практике.

Появление князя с собственным именем означает не просто сепаратизм городов и территорий, а повышение социальной роли князя в каждом отдельном регионе при понижении роли великого Киевского князя, либо при полном отсутствии у него какой-либо социальной роли вообще. Исходя из этого можно предполагать, что сюжеты о князе Вольге, князе Романе, князе Глебе, о Щелкане — имеют характер произведений переходного периода, когда традиционное обобщенно-схематичное изображение, характерное для общерусского эпоса, соседствует с реалистичным, рассчитанным на восприятие в рамках узкой территории.

Вместе с тем, актуальными в этот период были одни и те же проблемы, что показывает единство отраженной эпосом социальной практики в рамках всей Руси. В частности, в старине о Щелкане Дудентьевиче существует сходный момент, касающийся непосильных налогов:

Налицо общие с былиной о Глебе Володьевиче обстоятельства социальной практики, при которых наиболее актуальной, раздражающей общество до крайности, является идея противодействия ситуации, при которой пошлины и налоги взимаются буквально за каждый шаг. Первостепенной становится проблема снижения либо отмены налогов, собираемых иноземцами — разбойниками и еретиками.

Аналогично и в сюжете о Вольге и Микуле Селяниновиче причиной распри с мужиками являются многочисленные пошлины, воспринимаемые как разбой:

Нетрудно видеть сходство социальной практики — непосильные налоги, собираемые не князем, а кем-то со стороны, а также, надежда на «своего» князя, а не на князя Владимира как единственного защитника от «несправедливых» поборов. Вместе с тем, датировать сюжет по упомянутым в эпосе монетам необходимо с большой осторожностью, поскольку, например, «гроши» имели хождение с конца XII в., в середине XIII в. были повсеместно распространены в Западной Европе, а уже в XIV в. стали терять значение вследствие порчи денег.