Изменить стиль страницы

2.1.6 Регламентация хвастовства

Регламент хвастовства весьма прост и в то же время сложен. Похвальба явная, не прикрытая ничем, допустима только на пиру, да и то в полу-пире, когда все присутствующие изрядно навеселе, а на Руси веселие, как известно, в питии. В остальных случаях гордость за что-либо не должна выказываться открыто — согласно обычаю и христианской традиции это греховно.

Так, в былине «Дюк Степанович»[437] любое действие князя богатырь Дюк воспринимает как загадку, которую необходимо разгадать, вызов, на который нужно ответить. По сути, это — пародия на «книжный язык», где самые обычные вещи облекались в символические ряды, искажая первоначальный смысл до неузнаваемости. Точно так же Микула по-мужицки просто ставит на место князя Вольгу со всей его дружиной, похвастав силой и кобылой.

На пиру хвастать необходимо. Если пир — почестен, то князь по должности своей «ласковый, всех поит и всех чествует», обязан воздать честь всем своим богатырям за их «труд». Для того чтобы не обойти героев чашей, князь должен знать, за что он награждает — поит, чествует, потому и спрашивает: «а ты чем похвастаешь?». Если человек не хвастает, то его не за что чествовать, а значит, он будет скорее всего обойден чашей.

Хвастовство происходит не только перед князем, который чаще всего и предлагает герою «похвастать», но и перед остальными членами дружины, перед гостями на пиру. Соответственно, он несет ответственность не только перед князем, но и перед всем обществом в целом. Так, в былине о Дунае Добрыня произносит монолог:[438]

Станут богатыри все расспрашивать,
А что я им скажу, что поведаю?…
… — Не честь-хвала молодецкая,
Да не выслуга богатырская.

Угроза Дуная в данном случае — «кто поест и покушает — не уйти живому».[439]

Налицо прямой, неприкрытый вызов, не ответить на который — позор, недостойный не только высокого звания богатыря, но даже и «молодца». В этом эпизоде Добрыня ярко показывает мотивацию своего поступка — желание удержать престиж, воинское звание и социальный статус, причем последний для него прямо зависит от того, примет он вызов или нет, и как ответит на похвальбу враждебного ему богатыря. В варианте этой былины есть характерная концовка:

Те спасибо нонь, Дунай да сын Ивановиц,
Не оставляешь свой шатер без угроз молодецких,
Те спасибо-ле, Добрынюшко Микитич млад,
Не боишься ты угроз да молодецких[440]

2.1.7 Механизм изменения иерархии дружины и социума как последствие похвальбы

Похвальба, судя по всему, имеет еще один аспект, затрагивающий отношения внутри дружины. На пиру угощают не только (киевских) богатырей, но и других «добрых молодцев», причем «чествует» князь всех одинаково — подносит чашу с вином, вопрошая иногда: «А ты чем похвалишься?».

В данной связи весьма характерны былины об Алеше Поповиче. Особенно интересны они в сборниках А. М. Астаховой,[441] где Идолищо называется Неодолищем, который «нечестно пьет, нечестно ест». Цель приезда разного рода «Идолищ» обычно не указывается, но всегда Тугарин (Идолище, Неодолище и т. п.) садится на пиру за стол на достаточно почетное с точки зрения этикета место — рядом с киевской княгиней.

В отдельных вариантах Идолище приезжает к Киеву на корабле (лодье) для сватовства и он явно неугоден князю.[442] Алеша Попович (в некоторых других вариантах — Илья Муромец), убивая его, занимает место в дружине Владимира.

Весьма интересен и тот механизм, благодаря которому эпические князья чужими руками могли устранять неугодных себе людей — достаточно было противопоставить их обществу, оказывая им почести явно не по заслугам. Показания былин в данном случае можно подтвердить по другим источникам. Этому имеются весьма любопытные аналогии в летописных известиях — так, в Повести временных лет наличествует эпизод, в котором используется тот же метод — в сказании об убийстве Игоря и мести Ольги Древлянам.

Княгиня Ольга находилась в крайне стесненном состоянии, поскольку гибель князя Игоря лишила Киевлян власти в сакральном ее значении, что и привело к появлению посольства князя Мала, которое весьма убедительно аргументировало свои действия и сакральное превосходство своего княжеского рода «Князья наши распасли землю». Фактически послы вели равноправный диалог с княгиней, не умаляя ее достоинства. Для расправы с послами, предлагавшими мирное решение конфликта, был необходим очень весомый повод. Таким поводом и стало заносчивое поведение послов, спровоцированное Ольгой: «А нынъ идъте въ лодъю свою и лязите въ лодьи величающеся, и азъ утром пошлю по вы, вы же рецъте: не едемъ на конихъ ни пеши идемъ, но понесите ны въ лодъи». «Они же седяху в перегъбъх в великих сустугахъ гордящеся».

Данная ситуация с послами подозрительно похожа на былинное изображение, во всяком случае, в отношении мотивации убийства послов — чрезмерного величания (хвастовства), оскорбительного для окружающих. Можно отметить, что Тугарина Змиевича, а также Идолище (Неодолище), которых в ряде вариантов былин таким же образом выносят на доске[443] в княжескую гридню на пир по двенадцать человек с каждого конца (то есть, выражаясь словами летописи, они (Идолище либо Тугарин Змиевич) прибывают туда «ни пеши, ни на конихъ»).

Если сравнить вышеупомянутую былину с былиной о Дюке Степановиче, то там Чурила Пленкович борется с Дюком за место в церкви. Он пытается перехватить инициативу на пиру и т. п. Создается впечатление, что место в дружине (и, соответственно, за княжеским столом), можно было занять, вытеснив с него предварительно боярина, это место ранее занимавшего. Хвастовство, по-видимому, связано с подвижками в иерархии самой дружины. Так, например, Алеша похвастался однажды тем, что «не боялся-де в чистом поле недруга, ни своего брата».[444] Это явный вызов, отвечать на который, судя по всему, должен брат — либо Илья, либо Добрыня. Если богатырь докажет, что он прав, то произойдет, в лучшем случае, рокировка местами с побежденным братом.

Таким образом, хвастовство в данном аспекте представлено как постоянная проба сил богатырей, проверка их положения на прочность, попытка перейти от ступени «брата младшего» к ступени «брата старшего», для чего выше сидящий, как правило, вызывается на спор. Иначе говоря, для дружинника хвастовство — способ заявить претензии на повышение своего уровня в иерархии, упрочение авторитета, изменение статуса на социальной и служебной лестнице.

Место на пиру дается не случайно, оно не наследуется и почти не зависит от воли пирующего, кроме князя. Порядок оказания гостеприимства неизвестному богатырю довольно интересен с точки зрения социального происхождения дружинников:

Ты с какой земли, да с какой орды
Да какого отца да есть матери?
По имечки тебе можно место дать,
По отечеству пожаловать.[445]

Следует пояснить, что в былинах упоминаются богатыри, поленицы, рыцари в числе тех, кто хвастает богатырским трудом.

Для сравнения можно указать на то, что автор «послания Данила Заточенаго к великому князю Ярославу Всеволодичу» примерно так же перечисляет: «рытыри, могистри, дуксове, форозе — и те имеют честь и милость…»,[446] то есть рыцари, мастера, вожди, всадники. Это перечисление перекликается с былинным изображением тех, кто обычно присутствует на княжеском пиру.

вернуться

437

Пропп В. Я., Путилов Б. Н. Былины. — Т. 2. 1958. — С. 229.

вернуться

438

Этому есть аналогия в изречении князя Игоря перед битвой с половцами в Ипатьевской летописи под 6693 годом: «Оже ны будеть не бившися воротитися, то сором ны будеть пуще и смерти, но како ны бог даст».

вернуться

439

Астахова А. М. Былины Севера. — Т. 1. — С. 349–350.

вернуться

440

Калугин В. И. Былины. — С. 182.

вернуться

441

Астахова А. М. Былины Севера. — Т. 2. — С. 142.

вернуться

442

Свод русского фольклора — Т. 1. — № 21–22. Идолище сватает племянницу князя Владимира.

вернуться

443

Пропп В. Я., Путилов Б. Н. Былины. — М.: 1958. — С. 249.:

Тут несли как Тугарина за дубовый стол,
Да несло двенадцать слуг ведь Князевых
Да на той же доске да раззолоченной.
Да садился Тугарин да за дубовый стол.
вернуться

444

Былины и исторические песни южной Сибири. Записи С. И. Гуляева. — С. 96.

вернуться

445

Астахова А. М. Былины Севера. — Т. 2. — С. 178.

вернуться

446

Древнерусская литература. — М.: Флинта, 2000. — С. 150.